Вечное Пламя (ЛП) - Иган Грег. Страница 68

Что же касается самцов, то они тоже подолгу не сидели без дела: каждые несколько махов либо Зосимо, либо Бенигно неожиданно перепрыгивал с одной ветки на другую. Несмотря на то, что сейчас в клетках не было ящериц, Карло эти движения напомнили поведение древесников во время преследования добычи. Он не мог с уверенностью сказать, то ли они не сумели освоить незнакомые правила, от которых зависело присутствие ящериц, и стали прыгать на тени в надежде, что они могут оказаться пищей, то ли, как и самки, просто хотели поддерживать себя в активном состоянии.

В свете отчета Макарии Карло уделил Зосимо особое внимание. Этот самец был определенно возбужден больше обычного, неугомонно раскачиваясь на каждой из ветвей, прежде чем перемахнуть на следующую. Ширина клетки составляла всего пару долговязей, поэтому Зосимо приходилось возвращаться на старые места; но его движения вовсе не были похожи на короткий, повторяющийся цикл – он колесил по миниатюрному лесу, следуя продуманной серии перестановок между отправными и конечными точками, будто пытаясь выжать из своего обедненного окружения максимум новизны.

Когда подошло время кормления, Карло достал из кладовой двух ящериц; сначала они извивались в знак протеста, но затем обмякли у него в руках, как если бы могли спастись, притворившись мертвыми. Древесники уже, скорее всего, усвоили распорядок дня, но когда Карло приблизился к ним, не стали околачиваться рядом, выпрашивая у него еду. Когда Карло бросил ящерицу сквозь прутья его клетки, Бенигно отчужденно забрался на отдаленную ветку. Зосимо вел себя с нескрываемым презрением и угрожающе ощерялся на Карло, но тоже держался на расстоянии.

Карло вернулся на свой наблюдательный пост. К этому моменту он слишком часто был свидетелем подобной охоты, чтобы зачарованно наблюдать за ней от начала до конца, однако полностью их игнорировать он тоже не мог. Хотя клетки были небольшими, на каждой ветке имелось по дюжине укрытий, а ящерицы всегда исчезали из виду задолго до того, как древесники проявляли к ним хоть какой-то интерес. Сегодняшняя погоня поначалу казалась неспешной, практически лишенной всякого энтузиазма: несколько раз Зосимо целенаправленно перескакивал с ветки на ветку, затем как будто терял интерес, в то время как прыжки Бенигно, скорее игривые, чем скрытые, поднимали в воздух облака светящихся лепестков.

Мысли Карло где-то витали, но от него не ускользнул тот факт, что двое древесников постепенно сужали поиск: перепрыгивая на новую ветку, быстро оглядываясь по сторонам, а затем изображая безразличие и делая вид, что им интереснее давить зудней. Только спустя почти курант, события быстро стали набирать обороты; Карло услышал напуганные коготки ящерицы, убегавшей по одной из веток, прежде чем Зосимо схватил ее вытянутой рукой. Но ящерица, по-видимому, перепрыгнула на другую ветку, потому что рука оказалась пустой; после этого Зосимо прыгнул следом за ней, и мгновение спустя он уже держал ящерицу во рту, перекусывая ее пополам.

Зосимо сжевал половину ящерицы, тихо щебеча от удовольствия. В задней части клетки Бенигно началось какое-то волнение, но Карло не мог видеть, что именно там происходит, и поэтому продолжал внимательно следить за Зосимо. Проглотив свою часть пищи, он перемахнул на ближайшую ветку рядом со своей ко. Он передал Зосиме остатки ящерицы; когда она поднесла ее ко рту, он протянул руку и провел рукой по ее лицу.

Пока Зосима ела, Карло наблюдал; Зосимо находился рядом с ней. В течение первых нескольких дней оба самца пытались помочь своим ко извлечь световые зонды из своего тела, но трубки были сделаны из твердолита, который нельзя было ни согнуть, ни сломать, а Карло спаял кожу самок, обернув ее вокруг полудюжины колец, вмонтированных в постамент. Освободить их с помощью обычной деформации тела было невозможно, и даже если бы они отчаялись настолько, чтобы ради свободы покусать или расцарапать самих себя, добраться до нужного места с помощью зубов или когтей им было не под силу.

Во время операции самки находились без сознания, а ее последствия должны были пройти безболезненно, однако Карло все равно мучали приступы отвращения при мысли о том, какой участи он подвергал этих животных. Либо они поделятся, либо останутся в ловушке – этот приговор он высек в камне.

Зосима окончила свою трапезу. Она издала замысловатую серию щебетаний и, не получив ответа, повторила то же самое; характер ее возгласа оставлась практически неизменным, но некоторые ноты были произнесены с особым выражением. Спустя мгновение послышался ответ Зосимо.

Обмен сообщениями продолжался; он был продолжительнее и сложнее всего, что Карло слышал от древесников до этого момента. Его учили, что у древесников нет настоящего языка, но он сомневался, что кто-либо может знать это наверняка. В старых отчетах предпринимались грубые попытки классифицировать возгласы древесников, но не приводилось никаких систематических пояснений относительно их структуры. Если наступит день, когда биологи будущего освободятся от более насущных проблем, то для кого-то год, проведенный в лесу за наблюдением этих животных и вслушиванием в их крики, возможно, станет ненапрасной тратой времени.

Зосима подняла руку, вытянув ее над постаментом; когда Зосимо взял ее за руку, она притянула его к себе. Карло замешкался, на мгновение испугавшись, что обманывает самого себя и неверно истолковывает ситуацию. Но Зосимо отпустил ветку, и пара заключила друг другу в крепкие объятия. Карло быстро вскарабкался по перекрестной веревке и протянул руку к рычагу, расположенному перед клеткой.

Он потянул за рукоятку; она не поддалась. Стараясь не паниковать, он надавил на рычаг, обходя препятствие, после чего ему удалось снять двигатель с тормоза. Внезапное перестукивание шести светозаписывающих устройств оказалось настолько громким, что Карло испугался, не всполошит ли оно древесников, заставив их передумать, но когда он взглянул вверх, они продолжали как ни в чем не бывало, не обращая на машину ни малейшего внимания.

Наблюдая за ними, Карло не мог отделаться от постыдного ощущения вуайеризма, хотя это было вдвойне абсурдно, учитывая, что записывающие устройства фиксировали гораздо более интимные моменты, чем его собственное зрение. Однако своей позой древесники как никогда напоминали своих двоюродных братьев и сестер, а форма их переплетенных тел тревожила своей близостью к их с Карлой образу, выжженному в его мозге за годы томительного ожидания. Это было совсем не похоже на размножение полевок.

Зосима замерла, но Зосимо продолжал поглаживать ее по лицу, будто пытаясь утешить. В местах, где их тела соединялись друг с другом, кожа источала желтое сияние – так свет передавал обет самца, вверяя ему обязанность заботиться о будущем потомстве. Карло никак не мог разобраться, насколько неловкость, которую он испытывал при виде происходящего, была связана с чувством вины за то, что он принуждал древесников делать выбор, а насколько – с чувством укора, происходящим из той части его разума, для которой его собственная жизнь оставалась никчемной до тех пор, пока он не даст точно такой же обет.

Внезапно в шуме записывающих устройств появилась новая составляющая – звук рвущейся в клочки бумаги. – Нет, нет, нет! – Карло перебрался под клетку и проник в тускло освещенный люк, предназначенный для доступа к оборудованию. Когда он приблизился к проблемной машине, звук разрыва сменился ритмичными хлопками; лента окончательно оторвалась, и свободный конец, выступавший из ведомой катушки, хлестал по корпусу устройства. Остановив двигатель, Карло быстро извлек обе катушки, но ему потребовалось еще несколько махов, чтобы вытащить все обрывки из лентопротяжного механизма, загрузить новую ленту и перезапустить машину.

Когда Карло выбрался из люка и принялся карабкаться к наблюдательному посту, он увидел, что Зосимо отделился от своей ко и вернулся на ветку, которая нависала над постаментом. Зосима уже утратила конечности, и Карло с волнением наблюдал, как ее анатомия начинает претерпевать изменения, которых нельзя было достичь никаким усилием воли. Выступы ее тимпана погрузились в мембрану, после чего эта удивительная структура слилась с верхней частью груди, поглощенная с той же легкостью, как наскоро отращенная рука. Темные губы уже выглядели необычайно плоскими, и ее закрытый рот, утратив привычный контраст с кожей лица, постепенно пропал из вида. Последними исчезли веки, бледные разрезные овалы, повернутые и вытянутые по вертикали; искаженные, как следы едва заметных ран, на фоне начавшейся трансформации головы. Как будто незримый скульптор, изваявший это тело из смолы много лет назад, вернулся, чтобы провести пальцами по остаткам загубленного лица, прежде чем сжать всю фигуру, превратив ее в однородный комок – теперь это был всего лишь материал, готовый к повторному применению.