Наощупь (СИ) - Резник Юлия. Страница 35

— Не-а, ты так говоришь, словно он бычок на веревочке. Куда потащили — туда и пошел.

— А разве это не так?

— Надеюсь, что нет. Мне хочется верить, что у моих сыновей гораздо больше мозгов.

— У меня так точно, — смеется Дёма.

— За любые события, происходящие в жизни взрослого человека, ответственность несет только он сам. Запомни это, Демид. Он сам, что бы ни происходило.

— Чего это тебя на философию потянуло? — подозрительно щурится Дёма.

— Да, так. Любят мужики поныть, что все у них виноваты. Не уподобляйся. Это довольно жалкое зрелище.

Не найдясь с ответом, Дёмка смотрит мне вслед, а я неспешно выхожу из комнаты. Стаскиваю с себя красивое алое платье, спонжами удаляю довольно яркий вечерний макияж. С этим мне тоже подсобил Степан. Оказывается, Стелле, помимо всего прочего, принадлежали и несколько салонов красоты, в одном из которых меня приняли как VIP-клиента.

Степану я позвонила после душа. Не хотелось с ним говорить, не смыв с себя негатив минувшего дня. Он ответил практически мгновенно. Будто бы трубка все это время находилась у него под рукой.

— Привет…

— Привет…

— Ну, как ты? Как все прошло?

— Отлично, только я безумно устала. И вся моя энергия, которую я так долго копила, куда-то ушла, — жалуюсь, в блаженстве вытягиваясь на постели.

— Энергия не уходит сама по себе. Энергию забирают. Вампиры, проникающие в твой энергетический кокон, и живущие в нем, паразитируя, как самые настоящие глисты.

Не могу не рассмеяться, хотя ответ Степана совсем невеселый. Но ведь смешно…

— Что же дальше? Заяц, собака на сене и самый настоящий глист!

— Посмотрим по обстоятельствам, — ухмыляется Стёпа, — он сильно тебя доставал?

— Было дело, — признаюсь, чуть помедлив. — Представляешь, этот гад уже сомневается, что ребенок его! Ну, вот как так можно? Я думала, меня разорвет от злости!

— А вот этого точно не надо. Реагируя на него, ты источаешь все больше энергии. Этот червяк жрет ее и растет внутри тебя, а ты становишься меньше и, что немаловажно, ниже его по уровню вибрации. Это позволяет ему тебя подчинить, взять верх, поработить и жрать безнаказанно дальше.

— Именно поэтому я так долго его терпела?

— Ты сама все понимаешь.

Я закусываю губу, в который раз пораженная тем, как все просто обстоит в этой жизни. И одновременно восхищенная какой-то невероятной мудростью своего мужчины.

— И что же мне делать? — спрашиваю у него после короткой паузы.

— Игнорировать. Не включаться. Не сочувствовать и не злиться, не решать его проблем, не осуждать, и не радоваться. Быть в себе… И во мне, — добавляет хрипло.

— Я хочу этого больше всего на свете.

— Я тоже. Ужасно по тебе скучаю.

— Скажи, что завтра ты покажешь мне все? Пообещай, что я смогу любить тебя и касаться.

— Ты можешь меня касаться. Подумай, как…

Я прикрываю глаза, отбрасываю прочь простынь, которая ощущается на теле бетонной плитой. Мои чувства обострены, как клинки, заточенные его низким голосом. Отсекаю от себя все второстепенное, шум машин за окном, пляшущие лазеры фар. Кажется, словно чьи-то сильные руки проникают под подол моей ночной сорочки. Развожу ноги и прогибаюсь в спине, так явно ощутив чей-то жаркий рот на своем напряженном до боли соске. Дыхание Степана в трубке становится частым и поверхностным, дышу с ним в унисон и мысленно включаюсь в игру. Очерчиваю его выдающиеся мышцы, скольжу языком по жаркому атласу кожи, обхватываю рукой его поджавшиеся яички и вбираю головку ртом. Понимаю, что нам ни в коем случае нельзя дойти до конца, иначе прахом пойдут все наши усилия, но… Ласкаться-то мы можем? Хотя бы так… Ментально. Чувствую, как его плоть наливается до предела, как сильное тело дрожит под моими руками… Отстраняюсь. Жадно целую губы, делюсь с ним его же вкусом. Так невозможно прекрасно. Рука Степана оставляет в покое мои соски и, неторопливо поглаживая, устремляется вниз. Пальцы замирают у кромки волос, поглаживают их шелк и снова отступают. Я приглашающе веду тазом. Степан еще некоторое время дразнит меня, но все же касается моего воспаленного клитора. Я знаю, что сегодня не кончу. Что буду гореть в огне ночь напролет, но я не могу отказаться от этой ласки. Еще сильнее развожу ноги и с вымученным стоном принимаю в себя его крупные пальцы.

Глава 24

Ночь нежна. Легкий ветерок приятно холодит мои выбритые до синевы щеки, пахнет скошенной травой и высаженной на клумбах петуньей. Я жду, пока Таня переоденется, меряя шагами стоянку перед спорткомплексом. Основной поток людей уже схлынул. И только Таня со Стеллой, да и еще пара знакомых по залу девушек задержались, делясь впечатлениями о проведенном накануне мастер-классе. Девочки такие девочки. И мне нравится, что Таня запросто влилась в их компанию.

С легким звуком открывается и закрывается входная дверь. Ритмичный стук каблуков отсчитывает расстояние между нами:

— Скучаешь? — спрашивает Таня, замирая в шаге.

— Каждую минуту без тебя.

Она медлит. Пикает брелоком, отключая сигнализацию в своей машине, и, будто бы между прочим, интересуется:

— Ты точно не передумал? Мы едем к тебе?

Улыбаюсь. Мне понятно ее нетерпение.

— Я ведь обещал. А значит — не передумал.

Дыхание Тани сбивается. Знаю, драгоценная, знаю… И сгораю в том же огне, что и ты.

— Хорошо… — шепчет она, — машина вправо — три метра.

В салоне прохладно и пахнет свежестью, но все равно нам нечем дышать. Воздух вязкий от сгустившегося вокруг напряжения. Мы — два оголенных провода под напряжением в тысячи вольт.

— Господи, мое сердце колотится так, словно я на грани инфаркта, — с губ Тани срывается испуганный смешок.

— Прижми язык к небу и чуть откинь голову. Под языком расположен внутренний энергетический канал, который питает органы грудной клетки. Станет легче.

— Спасибо… — говорит она некоторое время спустя, — от скольких бы болезней мы избавились, если бы знали эти нехитрые приемы?

— Большинству людей эти знания не помогут, — качаю головой.

— Почему? — Таня переключает скорость и чуть касается моих пальцев своими. Как и её, меня потряхивает от нетерпения. И я рад, что могу отвлечься на разговор:

— Потому что их энергетические каналы закрыты. Например, Анахата — сердечная чакра, отвечающая за способность дарить и принимать любовь.

— И что же это означает? Человечество разучилось любить?

— А разве нет? Разве не безразличие стало нормой человеческих отношений? Под соусом великой любви подают все, что угодно… Лужу выдают за океан, легкий сквозняк — за бурю… У этого явления на самом деле множество причин. Мы не умеем любить, потому что не чувствовали любви в детстве, мы привыкли лишь получать и ничего не давать взамен, а теперь удивляемся, почему чувства утратили ценность. Анахата ведь отвечает не только за любовь между мужчиной и женщиной. Ее функция — любовь во всех ее проявлениях: к детям, друзьям, самой жизни… Это чистая любовь, не имеющая никаких условностей. Зачастую заболевания сердца — это случаи наглухо закрытой Анахаты, когда наша человеческая сущность требует любить и быть любимым, а получить любовь не удается, ведь её так мало вокруг…

Таня молчит и все сильнее стискивает в ладошке мою руку. Слышу, как шевелятся мысли в ее голове, и как кипят ее чувства.

Заболевания сердца нам не грозят.

— Иногда я думаю, чем заслужила такое счастье…

— О, начинается… — я обреченно запрокидываю голову вверх. Мой голый затылок скользит по прохладной коже подголовника.

— Ну, извини, — в голосе Тани слышу улыбку, — это ведь очевидно, что без тебя ничего бы не было.

— Как и без тебя. Ты сама меня нашла. Забыла?

— А ты пришел в мои сны, когда был так нужен.

— Все сны сплетены из одной паутины…

Машина останавливается. Таня глушит мотор и, повернувшись ко мне, шепчет:

— Мои сны так точно… Давай воплотим их в жизнь?