Серая мышь для королевы - Смелик Эльвира Владимировна. Страница 18

Марина не успела ничего сообразить, но от неожиданности инстинктивно присела. Даже не на корточки, чего уж там, на попу. Только поэтому она и не упала лицом вперед, а вполне культурно сползла, словно с горки, прямо в ту самую неприятную жижу.

Лавренкова тут же вскочила на ноги, потому что сидеть в холодной грязной воде оказалось не просто неприятно, а до невозможности мерзко, и растерянно завертела головой, в которой уже мигал сигнальной лампочкой классический вопрос: «Что делать?»

Что дела-а-а-ать?

Доска-мостик лежала уже не поперек траншеи, а вдоль нее. Марина ухватилась за доску, потянула, пытаясь развернуть и закинуть назад на берег.

Не тут-то было!

Исходя из лавренковских ощущений, широкая и толстая доска весила не меньше тонны. А Маринка не муравей, чтобы поднимать вес, превышающий ее собственный в несколько десятков раз.

К тому же какой прок от того, что она спасет доску? Ну окажется та наверху. И что? Протянет спасительнице руку помощи? Сложится лесенкой?

Размечталась!

Марина придвинулась к стенке канавы, из которой, наверное, едва выступала только ее макушка, вцепилась пальцами в край и попыталась подтянуться.

Мягкая, скользкая земля податливо раскрошилась под руками, забилась под ногти. И больше никакого результата.

Марина попробовала уцепиться и подтянуться еще раз, но земля по-прежнему крошилась и сыпалась вниз, а пучки увядшей травы вырывались с корнем.

На коленки налип толстый слой мокрой глины, в ботинках хлюпала вода. И в носу тоже хлюпало. От холода, беспомощности и отчаяния.

Вот почему, почему так? Столько людей перешло через траншею, и хоть бы что. А стоило на мостике оказаться Лавренковой – тут же ужасная катастрофа. Нарочно, да?

Марина безнадежно бросалась на стены траншеи. Чуть ли зубами в них ни вгрызалась. Пинала их, стучала по ним кулаками. Наконец обессилела, застыла на месте.

Неужели придется звать на помощь? Орать во все горло: «Помогите! Спасите!»

Позор-то какой! Даже не хочется представлять себя со стороны. Зрелище ужасное! Издевательство просто. Сгущающиеся осенние сумерки, тишина и безлюдье, глубокая канава посреди дороги и доносящийся со дна ее истошный вопль. То ли человеческий, то ли звериный.

– Ну ничего себе! – раздалось сверху потрясенное. – Лавренкова, неужели ты?

– Катя, – с трудом выдохнула Маринка и по-идиотски улыбнулась.

Булатова стояла на краю траншеи, словно на пьедестале. Она сейчас очень походила на памятник – неподвижной монументальностью, четким силуэтом на фоне темнеющего неба и взглядом свысока. Памятник освободителю и спасителю. Впрочем, не слишком торопливому.

– И долго ты там планируешь сидеть? – невинно поинтересовалась Катя вместо того, чтобы поспешно прийти на помощь.

Марина провела рукой под носом, засопела.

– Я бы давно вылезла, но не получается.

– Надо же! – коротко проговорила Катя, не сводя с Лавренковой взгляда.

Марина точно не разобрала, но вроде бы насмешливого. И даже презрительного. И даже, даже, даже… злорадного.

Неужели пройдет мимо? Бросит Маринку в канаве, прекрасно зная, что самой ей никогда не выбраться.

– Ну ты, Лавренкова, даешь! Как тебя только угораздило?

Сказала и ушла.

У Марины сердце упало, правда, – ухнуло куда-то в желудок, чтобы перевариться и ничего не чувствовать. И коленки ослабели.

Что ей теперь оставалось? Только усесться в лужу и – нет, не закричать, завыть по-волчьи. Губы сами в трубочку сложились.

– На! Держи! – скатилось сверху.

Катя сидела на корточках на краю канавы и протягивала Лавренковой деревянную лесенку. Совсем короткую, в три ступеньки. Но чтобы выбраться из траншеи, хватит.

– Где ты ее взяла? – удивилась Марина.

– Для тебя это сейчас самое важное? – съехидничала Катя, но потом все-таки объяснила: – Да она тут рядом стояла, у строительного вагончика, чтобы удобней было в него залезать.

Марина взяла лестницу, плотно прижала ее к земляной стене, поднялась по ступенькам.

Внезапно у самого лавренковского носа возникла ладонь, изящная такая и чистенькая.

– Хватайся!

Марина послушно схватилась.

Помимо прочего, ладонь оказалась крепкой и сильной.

Все-таки хорошо, что уже стемнело. Грязь на Марине была не так заметна. А в том, что ее много, сомневаться не приходилось.

Катя критически поджала губы:

– Ну и как ты теперь?

– Доберусь как-нибудь, – неуверенно предположила Марина.

До дома топать целую автобусную остановку. Но выбора-то нет.

– Знаешь, – вздохнула Катя, – я тут совсем рядом живу. Пойдем ко мне. – И, не дожидаясь Марининого ответа, зашагала вперед.

Лавренкова поплелась следом.

Снова Марина

Идти действительно пришлось недалеко. Марина с облегчением ввалилась в подъезд. Тут хоть тепло.

Сразу возникло желание припасть к батарее, торчащей прямо за входными дверями, и больше не двигаться с места. Заодно и глина высохнет, и можно будет пластами сковырнуть ее с одежды.

Но Катя не остановилась.

Марина пересилила себя и двинулась вверх по лестнице. Пока Катя отпирала свою квартиру, распахнулась соседняя дверь, и в проеме появилась невысокая, грузная пожилая женщина.

– Ой, Катюша, как хорошо, что я тебя услышала.

– Здрасьте, тетя Люся, – Катя обернулась на голос. – У вас что-то случилось?

– Да не случилось, – махнула рукой соседка. – Только… ты с Тяпочкой не погуляешь?

Услышав свое имя, из глубины прихожей выбежала маленькая лохматая собачонка, увидела Катю и радостно завиляла хвостом.

– У меня опять давление, ноги не держат. Еле до дверей дошла. Дочка-то вернется поздно, а Тяпе на улицу надо.

Катя наклонилась, потрепала собачонку между ушей:

– Конечно, погуляю. Сейчас, только домой загляну. – Тут она вспомнила про Марину, которая изо всех сил пыталась слиться со стеной подъезда. – Или Сашку отправлю. Подождите пять минут.

Соседка согласно закивала:

– Я дверь-то запирать не буду. Пройдешь сразу, без звонка.

– Ага! – тоже кивнула ей в ответ Катя и вошла в квартиру.

Марина просочилась за ней.

Прихожая у Булатовых просторная и аккуратно прибранная. А после Марининых ботинок оставались мокрые черные следы, поэтому Лавренкова смущенно замерла у дверей.

– Ты чего стоишь? – недоуменно поинтересовалась Катя. – Снимай свои… – вид Марининой обу ви произвел на Булатову неизгладимое впечатление, – и проходи. Ванная вон там. – Катя указала рукой на нужную дверь. – Там есть стиральная машина, засовывай сразу в нее все свое барахло.

Лавренкова принялась расшнуровывать ботинки, стараясь как можно меньше прикасаться к облепленным глиной, истекающим мутной водой шнуркам.

– Да я и дома могу постирать.

– Ну да! – усмехнулась Катя. – Давай, таскай свою грязь туда-сюда.

Кое-как совладав с обувью, Марина осознала, что носки тоже лучше снять, потому что следы от них будут не менее яркие.

– И ботинки с собой захвати, – наставительно проговорила Катя. – Сразу и помоешь.

«Прямо как с маленькой», – немного обиделась Марина.

Но потом увидела себя в большом зеркале… Да-а-а! Умной ее сейчас точно никто не посчитает.

– А я сейчас чистое что-нибудь принесу.

Катя распахнула одну из дверей, выходящих в прихожую, и Марина увидела большой письменный стол и двух сидящих за ним мальчишек. При виде Марины глаза мальчишек стали медленно, но неуклонно вылезать из орбит, а рты открылись в немом вопросе.

– Сашка! Бегом чайник ставить! – скомандовала Катя, но тут же передумала: – Или нет. Сходите лучше с Тяпой погуляйте. Тетя Люся просила.

Мальчишки зашевелились, вылезли из-за стола.

– И скажите, вы вообще ели? – продолжала обрабатывать их Катя.

– Не успели еще, – ответил один.

Марина попыталась вспомнить: это вроде Сашка, а второго, кажется, Борей зовут.

– Мы как пришли, сразу за уроки сели, – добавил предполагаемый Боря.