Предания вершин седых (СИ) - Инош Алана. Страница 54

— Ох, да я ж опоздала, — суетилась Олянка, надевая кафтан и подпоясываясь.

— Блинчиков покушай на дорожку, — томно проворковала Лада с лежанки, переворачиваясь на живот и покачивая согнутыми в коленях ногами.

— Да какое там, мне бежать надо!

Лада, вмиг стряхнув с себя утреннюю постельно-тёплую ленцу, поднялась и собрала оставшиеся блины в корзинку:

— Возьми с собой.

— Ты моя сладкая ягодка... Люблю тебя. — И Олянка напоследок крепко впилась в протянутые губки поцелуем, залпом выпивая недополученную утреннюю нежность, ощутила ладонями тепло Ладушкиного тела под сорочкой. — Всё, я побежала!

Она успела как раз к отплытию ладьи. Та ещё стояла у причала, кошки запрыгивали на борт.

— Погодите, я только оденусь! — крикнула Олянка.

— Здесь оденешься, я захватила твоё! — отозвалась Брана уже с судна, поднимая над головой сапог Олянки. — Живее, отплываем!

Некогда было относить корзинку с блинами в береговой промысловый домик, так с ней Олянка и заскочила в ладью. Брана понимающе изогнула бровь:

— Что, под бочком у миленькой ночевала?

Олянка смущённо промолчала. Завязав «приличную» одёжу в узелок, она облачилась в рабочее, всунула ноги в сапожищи, подняла наголовье плаща, натянула перчатки. Брана бросила ей острогу, и Олянка ловко поймала её за древко. Она была готова к новому рабочему дню.

Пока они гнались за китом, блины из корзинки как-то незаметно разошлись.

Олянка с трудом выкраивала короткие часы на свидания с Ладой. Не было времени подолгу нежиться в постели, а так хотелось никуда не спешить, никуда не бежать от любимой, полноценно наслаждаясь ею... Каждый миг был драгоценен. Всякий раз к их встрече Лада готовилась основательно, и Олянку всегда ждало пиршество. Помня то ночное блинное обжорство, Олянка взяла за правило: сперва Лада, потом еда. Как бы ни была она голодна, Лада стояла на первом месте как самое нужное, самое дорогое сокровище, ягодка, лапушка, пташка, солнышко. Подснежник звонкий, ручеёк лесной, её горлинка, её единственная, её счастье, её жизнь. Олянка по-прежнему была осторожна и берегла невинность Лады, не проникая ласками внутрь: время ещё не настало. Не сейчас. Когда? «Осенью. Это будет осенью», — чувствовала она, лаская горячим ртом и сама содрогаясь мощными сладкими волнами от одного лишь звука Ладушкиных вздохов.

Так продолжалось до середины последнего летнего месяца. Промысел завершался в первые дни осени, так что работать Олянке оставалось не более двадцати дней. Ей удавалось скрывать от Лады, где она трудится, но однажды, вернувшись на берег с добычей, она услышала:

— Эй, Олянка! Тебя хозяйка вызывает.

Она нахмурилась встревоженно. Неужто Капуста была недовольна её работой? Ещё не хватало... Пришла беда, откуда не ждали!

Владелица ладьи дожидалась её в домике на берегу. Могучее седалище северянки покоилось на бочке, на которую постелили лучшую оленью шкуру — почтительности ради и удобства для. Её плечи покрывал расшитый красный плащ, ноги в сапогах с кисточками и загнутыми носами были широко расставлены, одной рукой оружейница опиралась на колено, а другой держала кусок пирога, который жевала. Но ждала она не одна: скрестив руки на груди и нетерпеливо притопывая ножкой, рядом стояла Лада. Была она в обычном наряде белогорских дев: чёрной юбке с передником, белой рубашке с богато вышитым воротом и зарукавьями. Косу украшал жемчужный накосник, а богатое очелье с самоцветами говорило, что его носительница — девица не простая. Притопывающая ножка была выставлена чуть вперёд, и остроносый сапожок рядом с сапогом огромной северянки выглядел почти детским.

Увидев Олянку, она кинулась к ней и обняла за шею.

— Почему ты мне ничего не сказала?! Да о чём ты вообще думала, когда пошла сюда работать?! Разве можно так?!

— Кхм, кхм, — откашлялась Капуста. — Слушай, Олянка, ну и девица у тебя! Заявилась ко мне, оторвала меня, понимаешь ли, от обеда... — Она приподняла кусок пирога. — Отчитала меня, как девчонку, а потом ещё и обвинила в том, что я беременных заставляю китобоями трудиться! И как прикажешь всё это понимать?

— Госпожа, прости меня, — хмурясь, проговорила Олянка. — Когда я пришла к тебе просить работу, я не сказала, что дитя жду. Ты б меня, наверно, отправила восвояси. А мне очень нужно было что-нибудь с хорошей оплатой. Мои родители уже старые и помочь не могут, а от родительниц моей избранницы я зависеть не хочу. До поступления к тебе я жила на Кукушкиных болотах и подрабатывала врачеванием, но целительница я не великая, знаю всего несколько трав и использую кровь оборотня. Это зелье помогает, но мне не хватает духу брать за свою помощь высокую плату. Люди дают, сколько могут или сколько хотят. В общем, на этом не разбогатеешь. Но я хочу, чтоб мы с Ладой жили достойно, не в лесном шатре, а в своём доме с садом, и чтоб Лада и наше будущее дитятко не знали нужды. Но добиться этого я хочу сама. Родительница  моей Ладушки — особа знатная и не бедная, но я не хочу быть ей ничем обязанной. Вот так и вышло всё это. Прости, что правду не сказала.

— Гмммм! — опять прочистила горло Капуста. Слушая Олянку, она задумчиво жевала пирог, а к концу рассказа доела и стряхнула крошки с колен. — Вон оно что. Не дело это, конечно — с дитём под сердцем острогой махать. Ежели б я знала, то, само собой, тебя б до такой работы не допустила. Работёнка-то, конечно, того... тяжёлая. Я, честно признаться, думала, что не справишься ты и сама уйдёшь, не выдержав и одного выхода в море, а ты упёртая оказалась. Крепкая. Даже зауважала я тебя. Сделаем-ка вот что... Промысел уж скоро кончается, остаток его ты на берегу доработаешь. Дел там тоже достаточно: туши разделывать, мясо на мой склад относить, еду для охотниц стряпать, в домиках убирать, лодки чинить. А в море не выходи, там и для не беременных-то небезопасно бывает. Кит так хвостом наподдать может, что ой-ой-ой... Кгм!

Лада испуганно вскрикнула, и Капуста крякнула и смолкла, поняв, что в такие подробности в присутствии впечатлительной девушки вдаваться не стоило. Она закончила:

— А в конце промысла приходи — сколько обещала, столько и заплачу. И вот ещё что... Будет вам, голубушки, и дом с садом, и житьё достойное. Дом лучше каменный строить, чтоб веками стоял. Тут камень нужен и работу каменщиц оплатить, вестимо, придётся. За одно лето ты, Олянка, на дом пока не заработала, но ещё три-четыре таких промысла — и как раз получится. Я к чему это веду-то?.. Ссуду могу тебе уже сейчас дать, чтоб строительство началось, а ты как родишь и откормишь дитё положенный срок — придёшь и честно отработаешь. Ну, грамоту придётся, само собой, подписать — всё по правилам. Там всё прописано будет, дабы никто от исполнения обязательств не уклонился. Ну что, по рукам?

— Благодарю тебя, госпожа, — сказала Олянка с поклоном. — Хоть и не люблю я в долг брать, но, видно, по-другому не выйдет. Отработаю всё, не сомневайся.

— Олянушка, родная, но ведь матушка Радимира ни в чём нам не откажет, — вмешалась Лада. — И с домиком поможет, и приданое за мной будет хорошее!

— Цыц, девонька, помолчи, — не грубо, но ласково-строго осадила её Капуста, поднимаясь с места и опуская тяжёлую ручищу на плечо Олянки. — Матушка матушкой, а жить самим надо, детушки. Когда ты сама дом построила — он твой до последнего камушка, ты в нём хозяйка и ничего никому не должна. А коли родители его подарили — не твой он, а дарёный. То, что достаётся даром, не так ценится, как своё, заработанное. Уж поверь, доченька, я-то знаю. Сама я на ноги вставала, и всё, чем я сейчас владею — плоды труда моего. Когда молодая была, тяжко трудилась, от зари до зари в мастерской пропадала, а теперь вот на меня работают. Ты уж прости, дитятко, что поучаю. Лет мне уж немало, хочется молодым опыта в карман отсыпать, вот только свой-то опыт, шишки свои набитые — они ценнее!

— Благодарю тебя, госпожа, за совет мудрый, — скромно потупилась Лада. — И прости меня за речи дерзкие и непочтительные. Погорячилась я, не разобравшись. За ладу свою я волновалась.