American’eц (Жизнь и удивительные приключения авантюриста графа Фёдора Ивановича Толстого) - Миропольский Дмитрий. Страница 4

«По-русски получился бы отменный каламбур», — некстати подумал поляк, извинился перед англичанином за просторечие и продолжил размышлять вслух.

Толстой должен умереть, это ясно. Дело надо сделать наверняка с первого раза: несколько попыток — непозволительная роскошь. Однако те, кто есть под рукой, вряд ли смогут одолеть графа. И даже если наёмник сумеет подобраться к жертве, появляется другая опасность. Положим, Толстой убит, а убийца схвачен — ведь скорее всего, так и будет. Нет сомнений в том, что на первом же допросе он выдаст, кто его подослал, и след неминуемо приведёт к британскому посольству. А политическое убийство столичной знаменитости грозит серьёзным международным скандалом с непредсказуемыми последствиями.

Того хуже, если граф выживет и узнает о заговоре. Можно не сомневаться: туго придётся даже сэру Уильяму, не говоря уже о Василии Семёновиче и обо всех, кто подвернутся Фёдору Ивановичу под горячую руку. Скандал между Россией и Англией сделается неотвратимым, а этим не преминут воспользоваться французы: отношения Петербурга с Лондоном, даже не слишком прочные, для Парижа — кость в горле.

Конечно, можно бы найти в Европе профессионала, который сумеет убить Толстого и ускользнуть. Это получится очень нескоро, это получится очень дорого… И главное: кто сможет гарантировать, что с иностранным наёмником не случится то же, что и с местным? Вообще стоит ли наказывать убийцу Брэдшоу, ставя под угрозу хрупкий союз двух империй?

— Нет, — сказал Огонь-Догановский, — воля ваша, но по моему скромному разумению вариант с наёмным убийцей отпадает. Другое дело, если Толстой будет убит на дуэли…

— Именно эта мысль давно крутится у меня в голове, — снисходительно заметил сэр Уильям, — долго же вы до неё добирались!

Поляк пропустил колкость мимо ушей — и припечатал англичанина следующим рассуждением.

— К сожалению, в случае с дуэлью перспектив ещё меньше. В свои невеликие годы граф дрался множество раз на трёх или четырёх континентах. И до сих пор жив-здоров, чего не скажешь о большинстве его противников. Прошу простить великодушно, но если вы представляете себе дворянина, который согласится даже за большие деньги вызвать графа Толстого на дуэль, то я — нет.

Британский посол стукнул кулаком по подлокотнику кресла.

— То есть вы хотите сказать, что мы ничего не можем поделать и убийца Брэдшоу останется безнаказанным?!

Огонь-Догановский развёл руками и кивнул, но тут лицо его переменилось. Поляк улыбнулся — и сей же миг превратился в милейшего Василия Семёновича, которого знали и любили в свете.

— Есть только один человек, который нам нужен, — голос его зазвучал мягко. — Единственный, кто наверняка убьёт графа Толстого безо всяких нежелательных последствий. Этот человек — он сам!

Глава III

Вечером того же дня кузены Толстые званы были князем NN и прикатили в особняк на самом Невском проспекте.

— Вот это я понимаю! — войдя в гостиную, Фёдор Иванович толкнул в бок Фёдора Петровича и указал ему на пожилого господина с красно-сизым цветущим носом. — Что, братец? Немало ещё попить придётся, покуда случится нам такая же награда!

Однако вскорости граф заметил, что господин этот отказывается от бокалов с вином, которые предлагали с подносов лакеи, а пьёт одну лишь воду.

— Да это самозванец! — вознегодовал Фёдор Иванович. — Как смеет он носить на лице признаки, им не заслуженные?!

Фёдор Петрович испугался, что кузен пожелает наказать господина за обман: тут и почтенный возраст не спас бы. Но, по счастью, скорого на расправу молодца уже отвлекли другие гости.

Ах, как не хватало Фёдору Ивановичу общества в годы странствий! И как он упивался теперь вниманием, которым дарила его блестящая петербургская публика…

…хотя, правду сказать, столичный свет вообще был для него предметом весьма новым и малопривычным.

Со многими Толстые могли поспорить своей знатностью. Но предки обоих Фёдоров изрядно потерпели от прежних государей: одни оказались сосланы, других лишили имущества… Старинный род Толстых обеднел. Мальчиков растили вдали от столицы, в поместьях, где жизнь была недорогой, вольготной — и смертельно скучной. Со временем их забирали из деревни и отдавали в военное обучение, чтобы за скудостью фамильных средств юноши самостоятельно пробивались по службе. Так и Фёдоры Толстые, подобно прочим родственникам своим, оказались в столице и попали в Морской кадетский корпус.

Кадетское житьё тоже не слишком баловало развлечениями. Зато по выпуске Фёдора Ивановича определили поручиком в лейб-гвардии Преображенский Его Величества полк. Молодой пехотный офицер только-только принялся вкушать прелести светской жизни, как вынужденный побег на долгих три года заставил его забыть о балах и журфиксах.

Теперь граф жадно навёрстывал упущенное.

— Фёдор Иванович, голубчик! Мы наслышаны о вашем, так сказать… — начал старый князь NN, а гости стали подходить поближе и обступать обоих. — Возможно, вы будете настолько любезны… если можно… несколько слов…

— К чему же слова? — весело прервал его граф. — Желаете взглянуть? Извольте, я готов!

Фёдор Иванович сбросил на руки лакею чёрный сюртук, распустил шейный платок, вынул из-под рубашки и снял через голову золотую цепь, на которой висел образ в окладе размером с детскую ладонь.

— Кто у него там? — поинтересовалась немолодая дама с черепаховым лорнетом.

— Святой Спиридон, — негромко ответил Фёдор Петрович, принимая образ от кузена.

— Покровитель пастухов и бездомных? — хмыкнул долговязый субтильный молодой человек. — Странно… А другой кто?

Фёдор Петрович промолчал о втором бережно снятом образе, разглядеть который никому не удалось. Заметили только, что это большой овальный медальон.

Тут Фёдор Иванович как-то очень ловко и быстро скинул рубашку, и все ахнули, а одна maman веером стыдливо прикрыла зардевшейся юной дочери глаза. Причиной всеобщего изумления была не внезапная нагота графа, и не скульптурное великолепие его могучего торса так потрясло гостей. Открывшееся тело от запястий и до ключиц покрывала сплошная татуировка — по слухам, сделанная у дикарей на Вашингтоновых островах.

Посередине груди Фёдора Ивановича расположилась большая пёстрая птица, которая сидела в кольце из странных мелких значков. Вкруг неё переплетались красно-синие узоры; бежали по рёбрам и через плечи на спину, змеились по рукам…

Наслаждаясь эффектом невероятного зрелища, граф тыкал пальцем в татуировки и пояснял:

— Каждый такой рисунок своё значение имеет. Каждый называется по-особому. Вот, скажем, мата-комоэ. Мёртвые глаза, то есть. Их накалывают за убитых врагов. Смотрите: особенно ценно, если мата-комоэ объединяется с эната. Так на тамошних островах людей называют. У большинства это означает, что ты не только убил своего врага, но и съел…

Толстой озорно глянул на оторопевшую публику. Стыдливая maman тихо охнула, выронила веер и готова была повалиться в обмороке. Дочь этого даже не заметила, оставив родительницу заботам лакеев, и продолжала пожирать взглядом рельефы замысловатого орнамента на мускулистом теле графа.

Довольный успехом Фёдор Иванович рассказал про изогнутые наподобие радуги полосы каке на рёбрах; про зигзаги нихо-пиата, изображающие зубы акулы; про магический рисунок сетки умахока, защищающий грудь воина, и ювелирно наколотые браслеты вибу…

— Это не все рисунки, — продолжил он, — и если вам, князь, и вашим гостям будет угодно, я мог бы показать остальные… где-нибудь в комнатах наверху. Имея перед глазами произведение искусства, желательно, я полагаю, видеть его целиком, а не частично. Надеюсь, дамы простят нас?

Под женскими взглядами, полными зависти, мужчины спешно покинули гостиную. Вслед за хозяином дома они отправились в верхний этаж смотреть на графа, который изъявил желание полностью обнажиться и представить дикарскую роспись во всём неприкрытом великолепии.