Бархатная Принцесса (СИ) - Субботина Айя. Страница 2

— Внутри теплее, — раздается голос справа, над моей головой возникает большой черный зонт.

— Все места заняты, — говорю в ответ.

Взгляд скользит по его руке: ногти обкусаны, но пальцы длинные, а ладонь — крепкая, жилистая. На запястье целая куча разноцветных кожаных ремешков с каменными, медными и серебряными бусинами. Трогаю кулон в виде половинки сердечка, перебираю ремешки.

— Эй, Бархатная принцесса, все в порядке?

Поднимаю взгляд и натыкаюсь на черные глаза. Такие темные, что не разглядеть даже границы радужки. Тяжелая нижняя челюсть покрыта суточной щетиной, черные волосы выглядят так, словно их наспех обкромсали тупыми садовыми ножницами. Но главное губы: выразительные, созданные для улыбки. И родинка над верхней губой.

— Бархатная принцесса? — переспрашиваю я, подавляя желание попробовать стереть темное пятнышко, чтобы развеять его дьявольское обаяние.

— Это ведь бархат, нет? — Он поглаживает лацкан моего пиджака.

— Точно, бархат. — Я совсем разучилась говорить с людьми ни о чем. Чувствую себя неуклюжей старухой, потому что и слепому видно, что парнишка явно младше меня.

— Пойдем. — Он беззаботно, будто мы знакомы сотню лет, берет меня за руку и тянет внутрь. — За столом есть место — моя девушка не пришла.

— Это твои друзья? — Я с ужасом понимаю, что мы идем прямо к шумной компании, и наше появление вызывает молчаливый интерес.

— Ага, — бросает он. — У меня типа День Рождения.

— И у меня, — поддакиваю на автомате.

Мой «спаситель» останавливается, смотрит с прищуром и, стягивая с запястья ремешок, спрашивает:

— Ну и сколько тебе сегодня, принцесса?

— Тридцать. — Господи, это просто ужасно звучит. Тридцать. Половина жизни за плечами.

— С Днем Рождения, малолетка, — издевается он, повязывая на мое запястье только что снятый собственный ремешок с одним единственным кулоном. Это запечатанный чем-то бронзовый винтажный наперсток. Красивая вещь, я бы тоже не прошла мимо такой.

— У меня ничего нет взамен, прости. — Я не ношу браслетов, а кольцо у меня всего одно — фамильное, еще от бабушки.

— Да и по фигу.

Мы подходим к столу, и я замечаю огромный торт в форме черепа с восковыми свечами-цифрами «24».

— Кстати, — именинник складывает зонт и тянется, чтобы помочь мне снять насквозь мокрый плащ. — Меня Кай зовут.

Я почему-то не спешу называть свое имя. А ему как будто и дела нет до того, что пригласил за стол незнакомую женщину. Пока прихожу в себя, пытаясь понять, как так случилось, что я оказалась случайной гостьей на чужом празднике жизни, Кай принимает поздравления. Молодежь не так, чтобы оригинальна: желают денег, удачи, поскорее собрать тачку своей мечты и все в таком духе.

— И жениться на Ляле, даже если ее папаша будет против, — говорит одна из девчонок, при этом простреливая меня нехорошим взглядом.

— До того, как ее папаша спустит с цепи всех своих церберов, — подхватывают друзья Кая.

Я не знаю, кто такая Ляля и почему ее нет за столом, но то, что о ней постоянно говорят, подсказывает: эта девочка не транзитный пассажир в жизни именинника и отличилась чем-то выдающимся, раз меня всячески, пусть и окольными путями, порицают за то, что заняла ее место.

Я провожу рукой по волосам, стряхивая на пол влагу. Прическа, конечно, в хлам и наверняка потекла тушь, я-то не собиралась на ночной променад под весенним ливнем. Сейчас обсохну пару минут, извинюсь, пожелаю имениннику всего самого лучшего и уйду. Рядом с этими, еще вчерашними студентами, я до противного острого ощущаю каждый из своих тридцати лет.

Кай вкладывает мне в ладонь простой пластиковый стаканчик. Кажется, они пьют наше отечественное шампанское и какой-то незамысловатый коньяк. Хочу отказаться, потому что прохожу курс антибиотиков и пить мне категорически нельзя, но стоит представить, как они будут на меня смотреть, прикусываю язык. Никто не заставляет пить, в конце концов, а промокнуть губы можно.

Официанты приносят несколько безразмерных пицц, салаты, красную рыбу на палочках. Все выглядит аппетитно, хоть и подается в семейном кафе. Кай, на ходу рассказывая байку из жизни, умудряется еще и ухаживать за мной: выбирает самый красивый, весь залитый сливочным сыром кусок пиццы, рядом кладет два кусочка рыбы.

— Ты голодная, ешь, — говорит, одним хлопком выпивая порцию коньяка.

— Спасибо, — растерянная безапелляционным заявлением, говорю я.

— Не пей, если не хочешь, не обязательно притворятся, — продолжает Кай и вслед за словами забирает стаканчик. — Хочешь коктейль? Что-то покрепче?

— Мне нельзя… — рассеянно признаюсь под натиском простых фраз.

Он подзывает официантку, и я с удивлением наблюдаю, как девушка запросто растекается, опаленная его улыбкой. Она у Кая такая… безумно-открытая что ли? Смешно прозвучит, но он улыбается буквально в два ряда зубов. Так можно улыбаться только в молодости.

— Фреши есть апельсиновый и морковно-яблочный, — лепечет девчонка, переминаясь с ноги на ногу, явно раздосадованная, что симпатяга позвал ее только, чтобы угодить мне.

— Какой хочешь, принцесса? — Кай наклоняется ближе, кладет руку на спинку моего стула.

— Апельсиновый будет нормально.

— Лялька снова под замком? — вторгается с вопросом девушка за столом.

— Позвони и спроси ее сама, — беззлобно отвечает Кай, хоть выпад до краев пропитан желанием устроить скандал. Как женщина я это понимаю, но, возможно, Кай не так проницателен.

Я делаю глоток сока, решительно отодвигаю стул и поднимаюсь. Голова кружится, ноги как ватные: усталость и нервы дают о себе знать в самый неподходящий момент. Приходится держаться за спинку стула, чтобы переждать первый приступ головокружения.

Что я здесь делаю? Почему не отсыпаюсь в постели? Почему разглядываю родинку над губой незнакомого парнишки так, будто имею на это законные права? Совсем из ума выжила на фоне четвертого десятка. Говорят, после тридцати жизнь только начинается, но если так, то моя начинается с паники и осознания, что я потеряла лучшие годы не на тех мужчин и не на те отношения. И вместо того, чтобы, наконец, раз и навсегда разобраться с Олегом, придумываю повод задержаться за столом, чтобы надышаться безбашенной красотой парня, который на шесть лет меня моложе. Господи, у Олега дочь его возраста!

— Все в порядке? — У Кая отменная реакция: успевает сцапать мое запястье, встать следом.

— Я отойду на минуту, — не очень убедительно вру я. Какая ему разница, когда я потеряюсь? Видимо, он хорошо воспитан, раз из вежливости возится со взрослой унылой теткой.

Черные глаза пытливо скользят по моему лицу, как будто он ищет предлог меня не отпустить. Но отходит в сторону, пропуская.

Я сбегаю в туалет, запираюсь на защелку и до упора поднимаю вентиль холодной воды. Смотрю на себя в зеркало и разочарованно стону: я думала только тушь потекла, но поплыл весь макияж. И волосы спутались, висят вокруг лица мокрыми сосульками. Макаю руку в воду и зло швыряю пригоршню в свое отражение. У меня возрастной кризис, умом я это понимаю. Еще вчера мне было двадцать девять, и я могла бы сделать исключение и мило пофлиртовать с симпатичным мальчиком, потому что мы вроде как сидели в одном вагоне «До тридцати». А сейчас я чувствую каждую морщинку на своем лице. Их почти не видно, но они есть. Вероятно, есть и пара седых волосков? Мама и бабушка поседели рано, так что это у нас наследственное.

Нужна минута, чтобы выдохнуть и начать приводить себя в порядок. Валиком из пары мокрых бумажных полотенец стираю остатки туши, умываюсь, растирая лицо почти до болезненной красноты. Дрожащими пальцами достаю из волос шпильки, причесываю пятернями влажные пряди, собирая их в офисный пучок.

Капли на зеркале размазывают мое лицо до состояния потекшей восковой маски.

Завтра позвоню Олегу и поставлю вопрос ребром.

И начну, наконец, думать о суррогатном материнстве. А если не получится… если не получится, возьму ребенка из детского дома.