С того света - Вербер Бернар. Страница 3
– Проклятие! Как такое возможно? Неужели я по-настоящему умер?
Сначала он раздавлен в лепешку, потом снова проходит все семь стадий, но в другом порядке: ярость, отрицание, согласие, смирение, печаль, торг, шок.
– Так не бывает! Я еще слишком молод, чтобы умереть!
– Смотрите на вещи позитивно, мистер Уэллс. Ну, не знаю… Считайте, что вы избавились от всего лишнего, мешающего, ломкого и сохранили только главное – дух.
– Выходит, это все, конец?.. Я больше не смогу писать…
– В добрый час. Наконец-то до вас дошло.
Он в полной растерянности падает в кресло.
– Какой кошмар!
– Теперь все будет иначе.
– Я мертв, ну и ну! Мертвый, мертвый, мертвый! По-настоящему мертвый!
– Рано или поздно это происходит с каждым… С вами это случилось сегодня, сейчас, здесь. Меня это тоже настигнет. Позже, в другом месте. Я не тороплюсь.
Он рывком вскакивает и заглядывает в ее лицо, повернутое к окну. Только сейчас он понимает, что она с самого начала не смотрит ему в глаза.
– Но вы со мной разговариваете, хотя вы живая. Как так получается?
– Я немного отличаюсь от других…
– Отличаетесь?..
– Я медиум. Я могу вас слышать, но не видеть, потому на вас и не смотрю. Я даже не знаю, где вы сейчас находитесь, просто очень четко чувствую ваше присутствие в поле моего ближнего восприятия.
– Почему вы хотите мне помочь?
– Я стала медиумом благодаря вам, после чтения вашей книги «Мы, мертвецы». Впервые в жизни меня по-настоящему захватил роман, это стало откровением. Я закрыла книгу в уверенности, что нашла свой путь. Теперь я зарабатываю на жизнь разговорами с усопшими. Могу вам гарантировать, что в этом своеобразном профессиональном секторе рынок все больше процветает… В некотором смысле я тоже знаменитость. По крайней мере, в этом квартале.
– Как вас зовут?
– Люси. Люси Филипини.
– Никогда не слышал это имя. Для медиума вы слишком молоды.
– Мне двадцать семь лет. Не пойму, какое отношение это имеет к возрасту.
– Я всегда думал, что медиумы – густо накрашенные, толстые старухи в черном, увешанные драгоценностями.
Выражение лица Люси внезапно меняется, как будто она заметила что-то неожиданное.
– Погодите, погодите… – бормочет она, щурясь.
– В чем дело?
– Повторите то, что только что сказали.
– …толстые старухи в черном… – повторяет Габриель, не понимая, куда клонит Люси.
– Так и есть, мне не почудилось. У вашего голоса есть легкое эхо. Я знакома с этим явлением. Возможно, вы не полностью мертвы. Где вы живете?
– Прямо на этой улице, чуть подальше. Дом двадцать один. А что?
– Возможно, еще не поздно. Иногда остается шанс вмешаться и все изменить. Судя по вашему голосу, это как раз такой случай. Давайте проверим. Нельзя терять времени, скорее к вам!
Она пускается бегом, высоко подобрав цветастую юбку. Габриель бросается за ней следом, обуреваемый безумной надеждой, что он еще немного жив…
Им преграждает путь бронированная дубовая дверь квартиры Габриеля. Проблема: у него нет ключа. Он одет, в чем убеждается, оглядев себя с головы до ног, но карманов у него нет, а значит, нет при себе ни связки ключей, ни удостоверения личности, ни кошелька, ни смартфона. Ровным счетом ничего.
– Было бы хорошо, если бы у вас была привычка прятать ключ под половиком, – шепчет Люси. – Ну как?
– Вынужден вас огорчить. До этого момента мне не приходило в голову, что ключ понадобится в день моей смерти.
– Мотайте на ус для следующих жизней. Припрятанный где-то запасной ключ может пригодиться в исключительной ситуации. У вас есть план В?
– Что, если дождаться приходящую горничную? Судя по стрелке часов, Мария-Консепсьон скоро пожалует. Если нет, можно будет вызвать пожарных, чтобы выломали дверь.
– Неплохая мысль… Но сами вы можете пройти сквозь нее прямо сейчас, вы ведь нематериальный дух.
Габриель Уэллс спохватывается, что еще не обзавелся этим полезным рефлексом: двери остаются для него психологической преградой. Набравшись смелости и закрыв глаза – как будто из боязни повредить зрачки дубовой щепой и бронированным листом в двери, – он преодолевает преграду.
Он отдает должное своему умению проходить сквозь стены, а в следующую секунду наполняется торжеством: от духа, проникающего сквозь материю, ничего не укроется!
Попав к себе в квартиру, он торопится в спальню.
На кровати развалилось его тело. Оно лежит на животе, голова повернута вправо, глаза распахнуты, язык высунут.
«Вот, значит, какой я…» – неприязненно думает писатель, впервые увидевший себя со стороны.
Он разглядывает себя под углами, прежде недоступными даже при помощи зеркала: вот затылок, вот макушка…
Его посещает любопытная мысль.
Мы обращаем внимание на свое тело, только когда испытываем боль или физическое удовольствие. Врастающий ноготь напоминает о росте ногтей, гастроэнтерит – о существовании кишок; когда же не происходит ничего особенного, все это проходит мимо нашего внимания. А ведь иметь тело – это невероятно! Только сейчас, видя его во всей полноте, я отдаю себе отчет в том, как мне везло, что у моего духа была эта оболочка».
Габриель подносит палец к своему глазу и протыкает его. Он трогает свой рот, преодолевает барьер зубов и языка. Он погружает руку в свой череп, потом резко, но бесшумно выдергивает ее из собственного мозга.
Он подносит эктоплазменное лицо к своему лицу из плоти и видит ресницы, суховатую роговицу, поры, неподвижные ноздри, тщетно пытается себя ощупать. Проникая под собственную кожу, где ему вздумается, он понимает, что теперь всем этим предстоит заняться живым.
Он возвращается к двери, за которой ждет молодая женщина-медиум.
– У меня открыты глаза. Похоже, я не дышу.
– Это ничего не значит. Я уже попыталась вызвать пожарных, но все номера заняты, надоело слушать автоответчик. Думаю, не вы один сегодня решили умереть. Что-то стряслось: может, покушение, может, сильный пожар, а может, слишком много кошек залезли на деревья и там застряли.
Приходится ждать горничную. Но Мария-Консепсьон, явившись, исполнена подозрений и не желает впускать в квартиру незнакомку. Той приходит на помощь Габриель Уэллс.
– Скажите ей, что вы из числа моих друзей и что забыли вчера у меня дома свой мобильник. Так уже бывало…
Люси следует инструкции, и горничная, преодолев свою недоверчивость, уступает, отпирает три сложных замка в толстой бронированной двери и скрывается в кухне.
При виде внушительной системы охранной сигнализации медиум говорит себе, что хозяин квартиры – слегка параноик. Ее взгляду открывается типичная для бульваров шикарных округов просторная квартира. В гостиной ее встречают черно-белые портреты голливудских звезд – Лиз Тейлор, Греты Гарбо, Одри Хепберн; но больше всего здесь крупных фотографий актрисы Хеди Ламарр в наряде принцессы.
– Она ваш главный идол? – интересуется Люси.
– Хеди Ламарр – красивейшая на свете женщина всех времен, – отвечает не терпящим возражений тоном Габриель Уэллс.
– Может, это с моей стороны самонадеянно, но у меня впечатление, что мы с ней похожи.
– Если не возражаете, у меня есть дела поважнее, чем гадание о сходстве. Быстрее, я здесь. Идите за мной.
Медиума разбирает любопытство, она не может не смотреть по сторонам. В библиотеке сотни книг с написанными от руки этикетками: здесь исторические фолианты и поваренные книги, мифология и древняя духовность, классическая поэзия и современный роман, юмор и научная фантастика, сборники фантастических рассказов, классическая драматургия, математические загадки, альбомы фотографий, книги по магии.
Габриель торопится, и она идет на его голос в спальню.
– Сюда! Скорее!
В коридоре Люси замечает фотографии современных французских актрис, некоторые с посвящениями и подписями: «В память о чудесном уик-энде с тобой, Габи», «Напиши мне сценарий, и я покажу тебе все, что умею», «Сделай из меня звезду», «Габи, на всю жизнь». И вокруг всей этой ерунды – сердечки и войлочные смайлики.