Месть - Гаррисон Джим. Страница 16

Когда они наконец добрались до борделя, Кокрена уже было не остановить. Амадор держал бандершу и двух вышибал в едва освещенном коридоре, а Кокрен в это время методично выбивал дверь за дверью, в состоянии белой ярости, так что револьвер, который он наводил на обитателей борделя, пугал их больше обычного: его держал берсерк с глазами, налитыми кровью. Когда осталась последняя дверь, Кокрен был совершенно уверен, что Мирейя там, и, увидев женщину, лежащую лицом вниз под испуганным толстяком, он выдрал толстяка с корнем и отшвырнул в угол. Кокрен повернул голову апатичной шлюхи, ему открылись грубые черты индианки лет сорока, и он с воем выбежал из комнаты. Он набросился на вышибал и избивал их, пока Амадор его не оттащил. Амадор к тому времени уже понял, что их обманули, от злости он молчал всю дорогу домой и только накачивался спиртным, что для него было редкостью. Кокрен, поставив ногу на приборную доску, растирал ступню и щиколотку, корчась в единоличной агонии, к которой, хоть и ненадолго, добавилось чувство поражения, проникшее до самого мозга костей. В этом состоянии он решил улизнуть от Амадора, пробраться в Тепеуанес и пристрелить Тиби. (Тиби в тот вечер обрядил крестьянскую девушку в платье Мирейи, а затем в отвращении выгнал ее из дома. Пьяное раскаяние не давало ему заснуть, и он бродил по усадьбе в свете убывающей луны, а потом наконец, завернувшись в лошадиную попону, уснул в обществе охотничьих собак.) Амадор же про себя замыслил похитить главного помощника Тиби – преемника покойного Слона. Но это будет последнее прибежище, акт отчаяния. Амадор обладал терпением латинской расы, которого у Кокрена не было ни капли. Амадор мог таить обиду годами, пока не наступал подходящий момент от нее освободиться. Но сейчас ему надо было выиграть немного времени.

– Пригласите к себе на ужин ту красивую актрису. Тогда весь город сочтет вас очередным дураком-испанцем, которому яйца жмут.

Амадор был очень доволен своей выдумкой.

Кокрен разглядывал перистые облака, наводившие на раздумья – каково быть внутри китового скелета. Он согласился с Амадором, хоть и ощущал в себе странную холодность. Через полчаса после того, как он выпустил кишки верзиле, он вел пикап техасца и внезапно захотел стоящую у обочины девушку, но ему тут же стало за себя слегка стыдно. В Дананге он, смыв пот и грязь боевого вылета, наслаждался девками, которые, прежде чем лечь с ним в постель, успевали приготовить ужин. Кокрену была нужна хоть искорка, иллюзия романтики, иначе он был как мертвый в смысле секса, таким он стал в тридцать лет, когда поклялся не ложиться в постель с женщиной, с которой ему не захочется наутро беседовать наедине за завтраком. Он был очень мудр во всем, что касалось сексуальной стороны человеческого существования, но до Мирейи у него не было никакой возможности это проявить. Он никогда не задумывался об этом, но на самом деле он ушел так далеко от физиологической гимнастики современного общества, что возврата уже не было. Человек, по необходимости породнившийся со смертью гораздо теснее среднего обывателя, не захочет проматывать жизнь на всякую чепуху.

И еще он чувствовал неопределенный страх приближающейся старости; он не сомневался, что Мирейя – первая, последняя и единственная возможность достичь совершенной полноты жизни, а все что угодно другое даст лишь слабое подобие. В конечном итоге без Мирейи была лишь пустота, но с ней простейшие занятия – прогулка с собакой в пустыне или закупка продуктов на ужин для двоих, а не для одного – дарили неописуемое счастье. Как-то вечером она купила рыбу и морепродукты полудюжины сортов для рагу по-малагски и не забыла фунт свежего говяжьего фарша для Куклы, которую очаровала так, что та забыла свое обычное равнодушие к женщинам. Кокрен сидел весь вечер, глядя на облака и подставляя лицо солнечному жару, а мать Амадора приносила ему холодные напитки и закуски, которые он игнорировал на радость мухам.

Довольный Амадор отправился передавать актрисе-модели приглашение на ужин, заехав по дороге в цветочную лавку за дюжиной роз, а еще к наркоторговцу-оптовику, позабавленному этим визитом, за снадобьями, которые, как он был совершенно уверен, входили в рацион актрисы: хорошей марихуаной – чтоб с ног валила – и не слишком или даже совсем не разбодяженным кокаином. Ужин задумывался, чтобы потянуть время. Друг показал Кокрену сигарную коробку и подарил для начала пять тысяч долларов. Амадор хотел докупить земли к своему небольшому ранчо у подножия гор, где выращивал небольшое стадо коров и где испытывал ту легкость и прелесть бытия, какую со времен юности знал лишь урывками.

Актриса на съемочной площадке слегка поломалась, принимая розы, но тут же смягчилась и с энтузиазмом откликнулась на приглашение. Ее завораживал этот человек, уже несколько недель мелькавший в круге ее внимания и так не похожий ни на кого из тех, с кем ее сводила актерская жизнь. Она обещала прибыть в условленное время и весь день до конца съемок, сидя на неудобной спине лошади, думала, что надеть и как себя вести.

Вручив букет, Амадор огляделся, на миг остановив взгляд на неприметном пикапе, который узнал, почти не отдавая себе отчета в том, – очень уж часто видел его в последнее время. Он подошел чуть поближе, глядя в сторону, словно его интересовала киносъемочная чепуха. Он надел темные очки и налил себе стакан воды из передвижного буфета, небрежно скользя взглядом мимо пикапа. Он узнал главного Тибуронова подручного – тот прислонился к задней двери машины, разглядывая что-то интересное в горах.

Вечером актриса-модель явилась на ужин и осталась при необычных обстоятельствах. Она притащила кота, что развеселило всех, кроме матери Амадора. Амадор ускользнул, поставив высокого кузена стоять на страже в тени портика. За напитками и ужином Кокрену поначалу было скучно, будто он вынужденно листал журнал за невозможностью заняться чем-то другим или в ожидании чего-то другого. Но он вел себя за столом как гостеприимный хозяин, пока наконец все попытки завязать разговор не стали окончательно нелепыми из-за языкового барьера. Она нервно глотала вино, настороженная и сияющая в белом атласном платье-футляре.

– Вот что, нечего зря время терять. У меня в этих местах секретное дело, и если ты меня выдашь, тебе перережут глотку до ушей, – произнес он монотонным выговором штата Индиана.

Он был ошарашен, когда она рассмеялась и сказала, что помнит его первые слова в аэропорту. Меж ними завязалась странная дружба, и она переехала к нему, хотя о целях ее пребывания разговора не было. Ей настолько нравилось здесь, что она не стала и спрашивать. Уже много лет ей не попадался мужчина, который, не будучи гомосексуалистом, при этом не пытался ее лапать. Она продемонстрировала набор до смешного соблазнительных приемов, и он повиновался, но лишь так, как повинуется робот. Он внимательно выслушивал ее горести и советовал в выходные дни сидеть спокойно и смотреть на облака. Как-то он не дал ей купить на рынке канарейку, которую она хотела выпустить в спальне, для кота. Она впала в истерику – может быть, от кокаина, принесенного Амадором, и успокоилась лишь тогда, когда Кокрен повел ее гулять в поле за виллой и ее кот поймал там свою первую мышь. Он откусил мыши голову, улегся в траве и замурлыкал; актриса пришла в восторг и объявила, что Пусик никакой не голливудский кот, а самый настоящий прирожденный охотник.

Кокрен понял, что она действует на нервы им всем, причем ему – меньше, чем Амадору, его родственнику-горцу и матери, потому что он был холоден, зажат и верил, может и ошибочно, что все движется к концу. Он ощупывал ожерелье, подаренное матерью Мауро, словно это были вовсе не четки, но мощный талисман, и чувствовал себя непобедимым, как солдат перед ночной вылазкой – оттого, что бормочет молитву из детства. Сердце так жаждет жить, и мозг ужасается приближению смерти. Солдат всегда думает, что убьют кого-нибудь другого, стоящего впереди или позади, или, еще лучше, кого-нибудь совсем незнакомого.

Когда мать Амадора увидела, что актриса-модель разговаривает с ее сыном, одетая в одни трусики бикини, она примчалась с халатом. Амадор засмеялся, но в глубине души был недоволен, что актриса непочтительна с его матерью. А как-то ночью, когда Кокрен отказал актрисе в близости, она соблазнила племянника Амадора прямо на посту. Она разозлилась, когда он мимоходом покрыл ее, даже не сняв пистолета. Благодетель-дядя платил ему за неделю больше, чем он зарабатывал за год. На следующий день она из чувства протеста послала заведующего реквизитом на рынок за тремя канарейками и вечером после съемок пронесла их контрабандой в дом. Она сидела в комнате в одном белье, курила и смотрела, как Пусик гоняется за птицами. Она сняла шторы, чтобы канарейкам негде было присесть вне досягаемости кота. Затем она разрыдалась и плакала несколько часов, потом Кокрен услыхал ее, пришел и держал в объятиях, произнося все положенные утешительные слова, пока она не заснула. Он смахнул желтые перышки с брючины, погладил кота и вышел. Он сознавал свою жестокость по отношению к этой женщине, но ничего не мог поделать, ибо был погружен в собственную сомнамбулическую пытку.