Между верой и любовью - Гимараенс Бернардо Жоаким да Силва. Страница 9

— Как здорово ты придумала! Я тоже часто думал об этом в семинарии, когда переводил Вергилия. Если б ты знала латынь, ты бы тоже его читала, я уверен! «Crescent illae, crescetis amores» [10].

— Ничего я не понимаю в этой латыни, знаю только, что это дерево — я, а вон то — ты. Они выросли тут вместе, и вместе и умрут, я бы хотела, чтобы и мы жили рядом, как эти деревья, чьи ветви переплелись в воздухе, ты не думаешь, Эугенио?

— Конечно, Маргарита!.. Если бы Господь позволил этому случиться, было бы так хорошо!.. Но…

— А почему бы ему этого не позволить? Какая необходимость в нашей разлуке?

— Я не хозяин себе, Маргарита, я должен делать, что велит мой отец.

— Сейчас да, но когда ты вырастешь…

— Да, да! Когда я вырасту, я сам буду решать, что мне делать, и с Божьей помощью, когда мое обучение закончится, мы никогда больше не расстанемся, я обещаю тебе, Маргарита.

Затем оба, продолжая гулять в роще, все вспоминали и вспоминали свои детские игры.

— Помнишь, в чем ты мне поклялся?.. — спросила Маргарита, застыв на месте.

— Я? Поклялся?.. В чем?..

— Конечно, ты помнишь, хватит притворяться.

— Честное слово, совсем не помню!

— Не верю! Не ты ли обещал мне, что я буду первой, кого ты исповедуешь, когда станешь священником?

Священником! От одного звука этого рокового слова по телу Эугенио пробежала дрожь, он никогда больше в своей жизни не хотел слышать его, в особенности слетающим с губ Маргариты.

— Ну-ну! Что это еще за воспоминания!.. — пробурчал Эугенио с разочарованной улыбкой, стараясь скрыть свое беспокойство. — С чего мне помнить эти детские глупости!

— Глупости? Почему это?.. Разве тебе не хочется стать падре?..

— Да, это правда, мне очень этого хотелось.

— Да как же так, Эугенио?.. Хотелось? А теперь больше не хочется?..

— Честно говоря, Маргарита — ответил он, замешкавшись — не знаю, что тебе сказать… Я не думаю больше, что из меня получился бы хороший священник.

— Почему же?..

— А ты догадайся…

— Я не догадливая…

— Да все же ясно. Чтобы стать священником, я не должен на тебя больше смотреть, не должен даже думать о тебе, не должен вспоминать… А этого я сделать не могу, просто не могу, как бы ни пытался.

— Сказать по правде, Эугенио… Ты прав… Я… Чего уж скрывать… Я бы тоже этого не хотела, не хотела, чтобы ты стал священником… Это же все изменит, и относиться друг к другу мы будем иначе, меня это все пугает. Но это значит, что я не желаю тебе добра, а я и этого делать не могу… Да и вообще, если ты будешь священником, я же впаду в грех! Господи, избавь меня от такого!

— Так! Так! Как же ты впадешь в грех, Маргарита? — удивился юноша, рассмеявшись.

— Тебе смешно? Ты что, не знаешь, что если девушка питает чувства к священнику, это грех?

— Да ладно тебе, Маргарита!

— Да, да! Мама говорит, что такие женщины превращаются в страшных чудовищ! Трехногих, страшных и без головы! А по ночам они бегают по полям! Мама их видела много раз! Они бьют копытами и шевелят ушами!

— Браво! Это все очень весело! — продолжал смеяться Эугенио. — Если у этого чудища нет головы, как оно шевелит ушами?

— Слушай, ну мне-то откуда знать! У них уши на шее!

— Хорошо, Маргарита, не бойся. Только бы ты не превратилась в чудище, я не буду священником, нет, нет, не буду. Решено!

— Но твои мама с отцом, что же они сделают…

— Мои родители не захотят мне плохого, я скажу им, что не хочу становиться священником.

— Но они так жаждут этого! Бедные! Они же будут так недовольны, что ты их ослушался.

— Они утешатся, я надеюсь.

— Значит, решено — сказала, помедлив немного, Маргарита. — Наша старая клятва об исповеди расторгнута. Вместо нее мы поклянемся в другом…

— В чем же?…

— Что ты всегда будешь желать мне добра…

— В этом и клясться не надо!

— Ну давай же!.. И что, закончив учебу, ты никогда больше меня не покинешь.

— Клянусь! Клянусь этим крестом! — чувственно вскрикнул мальчик и перекрестился.

— Я клянусь в том же, — повторила вслед за ним Маргарита, осенив себя крестом.

Светлый ангел чистой любви улыбнулся с небес этой клятве и, взлетев на своих золотых крыльях, едва коснулся их искренних лиц и взмыл вверх в вечное царство, в то время как мрачный дух холодного аскетизма, пытавшийся поселиться в душе юноши, взмахнул темными крылами и, покинув его сердце, скрылся где-то в далеких руинах разрушенного монастыря.

Глава десятая

Ангел невинности уже прощался с ними, оставив им лишь призрачное понимание целомудрия, живущего в их невинных душах и проявляющегося в смущенных взглядах и недосказанности того, в чем каждый из них боялся признаться. Так красное зарево на востоке возвещает о восходящем солнце, которого не видно за горизонтом.

Маргарита в свои четырнадцать лет поражала пленительной и чарующей красотой. Умбелина начинала понимать, что не следует оставлять их одних надолго как тогда, когда они были детьми и проводили вместе целые дни напролет, поэтому не разрешала им уходить далеко. Это ей неплохо удавалось, но порой тетя Умбелина, увлеченная работой, забывалась, и тогда юные создания, укрывшись от ее глаз, могли держаться за руки и долго-долго глядеть друг на друга, и в этих взглядах отражались и любовь, и тоска, и нежность. Как хотелось им поцеловаться, но, невинные, неискушенные, они впадали в оцепенение, не смея сделать этот шаг! Желание это ютилось у каждого их них глубоко в сердце, а поцелуй застывал на кончике губ подобно птенцу, не решающемуся сделать первый взмах крыльями.

И чем сильнее становилась страсть Эугенио к Маргарите, тем больше росло отвращение его к монашеской жизни.

С каким трудом каждое воскресенье он заставлял себя надеть сутану и отправиться помогать священнику в ближайшую церковь!

Но на то были воля и желание его родителей, которые видели будущее своего сына только в служении Церкви, и каждый раз, видя его помогающим у алтаря во всей сосредоточенности истинного церковного служителя, просто сияли от счастья.

Когда же, закончив воскресное служение, он возвращался домой и видел Маргариту, в памяти его возрождались ужасающие образы безголового чудища, которого так боялась Маргарита, он бледнел и приходил в полное замешательство.

Вскоре родителей Эугенио стало беспокоить, что сын все свободное время проводит в доме Умбелины.

— Сынок, — в очередной раз затевала разговор сеньора Антунес, — ты совсем не бываешь с нами и постоянно пропадаешь в доме Умбелины. Помни о том, что твое призвание — быть священником! И не подобает при этом проводить столько времени с девочкой, это совсем, совсем не хорошо!

— Но мама, о чем же ты? Я ведь с детства привык играть с Маргаритой! Неужели если бы у меня была младшая сестра, мне нельзя было бы проводить время с ней?

— Вы только его послушайте! Какая наивность! Значит, раз ты играл с ней в детстве, то можешь и сейчас, и, конечно, сможешь продолжать это когда станешь священником?

— Ах, мама! Говоря по правде…

Эугенио тяжело вздохнул и не мог найти сил, чтобы продолжить.

— Говоря по правде что, сынок? Заканчивай.

— Я совсем, совсем не хочу…

Эугенио снова замялся.

— Не хочешь чего? Ну говори же уже, чего ты тянешь! Выкладывай, что у тебя на сердце. Если это какая-то глупость, мы быстро об этом забудем. Так чего же ты не хочешь?

— Быть священником, мама…

Уже долгое время Эугенио мечтал сделать это признание, но каждый раз оно будто застревало у него в горле, давило на сердце, и в эту минуту, открыв душу матери, он словно освободился от этого тяжкого гнета.