Летняя практика - Демина Карина. Страница 41

Еська плечом повел.

Что сказать?

Там, на улицах, верить можно не всякому.

— Я ему жизнь спасла. Отец гневался, а я заступилась… и потом еще попросила… не отца, другого человека, который в ученики взял… и он мне был обязан…

Только забыл про это с легкостью. Или даже с радостью. Быть благодарным кому-то — тяжкий труд, не всяк с ним справится.

— Дверь заперли. Но мне что дверь… я умею… кое-что умею… вот и ушла… думала к тебе вернуться, но… в доме эти две… нелюди… и ждали еще… отец призвал.

Она шею потерла, прикрывая ладонью вспухший шрам.

— Злился крепко за самоуправство… но после сказал, что к лучшему… и он всегда слово данное держит. Велел отнести тебе.

Щучка вытащила из-под полы грязный пакет, запечатанный красным сургучом с оттиском крысиной лапы.

— Вот. — Щучка вновь дернулась, когда волки завыли, и на сей раз они явно ближе подошли. Этак если и дальше тут стоять, то и повстречаться можно. А выяснять, есть ли у волчьей стаи свой к людям интерес, Еська не собирался.

— Потом. — Он взял женушку за руку. — Идем.

— Куда?

— Туда. — Еська указал на заросли лещины, в гриве которой вот-вот должны были появиться зеленые шарики орехов. — Или у тебя другие планы?

Понурилась.

Нет у нее других планов. Она вообще слабо представляет себе, как жить дальше. И верно. Без защиты отыщут старые приятели, не столько, чтобы за свои выдуманные обиды отомстить, хотя и этаких найдется не один десяток, сколько желая угодить новому властелину подземелий. А уж тот наглую девку, надо полагать, не пощадит.

— Идем.

— Я… — Она потрогала щеку, на которой набрякло алым цветом клеймо. — Меня… там…

— И там, и тут… пойдем. С братьями познакомлю. Амулет сняли?

Кивнула.

— Слушай! — Еська ее просто поднял и подивился, что легка она. И вправду истощала на свободных-то харчах, этакую не то что волк — ворона утянет. — Их тебе бояться незачем. Они хорошие… местами…

Егор точно про клеймо молчать не станет.

Скривится.

И выплюнет сквозь зубы едкое словечко, а то и два, от которых Щучку в краску кинет. А у Еськи руки зачешутся в морду боярину дать. Емелька встрянет, утешая… и гнев вытянет. Рядом с ним гневаться не выходило никогда. Евстя промолчит, но выразительно, в кои-то веки с Егором согласный.

Ерема…

Еремы больше нет.

— Как ты меня нашла-то? — Девку упрямую он на плечо закинул, а та лишь пискнула сдавленно, но вырываться — уже за это спасибо — не стала.

— Так ведь обряд…

— Какой?

— Свадебный. Или уже позабыл?

Вот язык бы ей покороче, глядишь, и морда была б целой… ладно, с языком аль нет, но не волкам же ее бросать. Еще потравятся.

— Мы кровь мешали… и пробовали…

— Ну?

— Так ведь… мне как-то книга одна попалась, там писано было, что если ты чьей-то крови испробовал, то потом эту кровь можешь почуять хоть за версту, хоть за десять… хоть за сто…

Интересная, должно быть, книга.

— И я попробовала… сначала общее направление взяла, а потом… с Шаличей за вами шла… на броду оторвалась. Я с тобой хотела переговорить, а ты все время при людях… и амулет мой… работать перестал. Без него, сам понимаешь, показываться кому-то… ты опусти, я сама пойду. И сбегать не стану больше.

Вздохнула и добавила:

— Некуда мне.

Может, оно и так, да только, пока на плече лежит, Еське поспокойней будет…

Марьяна Ивановна сидела на завалинке, петлю с петлей перекидываючи. Пальцы у ней паучьи. Глаза холодные.

— И куда ж это вы, детоньки, хаживали? — спросила она голосочком ласковым-преласковым.

— Туда, — ответил Арей и на улицу указал.

Мол, домов премножество, выбирай любой, который по нраву.

Марьяна Ивановна только головой покачала с укоризной. Мол, могли б и прямо ответить, а не юлить.

— А вам не сказывали, что гулять поодиночке небезопасно?

— Так мы не поодиночке, — возразил Арей. И я кивнула. — Вдвойгу мы. Стало быть, безопасно. Ну, как тут вовсе безопасно быть могет.

— Шуткуешь все… гляди, дошуткуешься… а невестушка твоя сбегла.

Арей на меня глянул.

Нет, я не сбегла.

Стою вот.

— Другая невестушка. Царева которая. — Марьяна Ивановна едва петельку не спустила, отвлекшись. — Вот сидели девки смирно, а потом раз — и сгинули… и главное, кто их выпустил — не понять… за собой подчистил хорошо… умело…

— Намекаете, что я? — Арей за мою руку ухватился.

— Ну отчего намекаю? Я так и говорю, что тебе, дружочек мой, сие выгодно. Исчезнет девка в лесах, так сама, по своей воле… с тебя взятки гладки, не ты ее прогонял, не ты слово, царице даденное, нарушил.

— Арей со мною был.

— Так… — Она теперь на меня глядела. — Может, и был… может, вы вдвойгу их того… выпустили? И ведь найдутся, Зославушка, такие люди нехорошие, которые скажут, что не выпустили, а вывели болезных за ограду и…

Спицы лязгнули.

А я поежилась.

— Чушь! — Арей меня под локоток подхватил. — Спасибо вам, Марьяна Ивановна, за заботу да ласку, только… мы уж дальше как-нибудь сами.

— Сами так сами, — согласилась она, вязанье откладывая. — Ты ж у нас теперь высокого полету птица… и магик, и боярин.

— И вам что с того?

— Не загордися, Ареюшка… власть и сила голову кружат, а закруженную, ее и потерять легко. Печально сие будет… а ты, Зославушка, будь осторожна. Наши-то красавицы тебя люто невзлюбили. Не знаю, куда они подались, но иная нежить злопамятней людей будет.

— Спасибо, — искренне ответила я за предупреждение.

— Да не за что… не за что…

И вновь спицы за спицы застучали.

ГЛАВА 18

О жити и нежити

Манок Егор кинул в колодец. И, глянув в черную его глубину, покачал головой.

— Ну что, мой мальчик, я сделал то, что было мне поручено… и вот даже интересно, отпустят ли меня на свободу? Как ты думаешь? Я вот сомневаюсь. Но спросить стоит, верно?

Егор устал.

Он слышал, как гудят ноги.

И руки болят.

И спину крутит, будто он, Егор, состарился вдруг.

— Это от нагрузки. И конь под двумя седоками ляжет, что уж говорить про тело, которое две души везти вынуждено.

Мор вытащил из колодца ведро и припал к грязноватому краю. Он пил жадно, а Егор ощущал и холод — от воды ломило зубы. И сладость ее. И легкий тухловатый запах.

— Подземная… в мое время ее живой называли, хотя, конечно, преувеличение… а нам пора. Идем…

Он и вправду пошел.

И не вниз по улице, а вверх, к старостиному дому.

— Что, Егорушка? — Марьяна Ивановна сидела на сей раз не со спицами, но с семками. Белыми. Тыквенными. Насыпала на подол, жемчугами расшитый, да лузгала.

Подхватывала по одной.

Пальчиками сдавливала.

И вытаскивала темное нутро.

— Поговорить, Марьянушка, — сказал Мор. — Ты обещала…

— Не тут. — Марьяна Ивановна поднялась, смахивая семечки, которые рассыпались и спрятались в жирной земле. — Совсем ума лишился?

Она вцепилась в рученьку Егорову, и от хватки этой кости затрещали.

— Не мог кого другого найти? Надо было на рожон… а если приметит кто?

— Кто?

— Не знаю… Люциана… или вот Фролушка… у Архипа чутье…

— Отпусти меня…

— И этот балбес мигом полетит к Архипу. — Марьяна Ивановна постучала по голове Егора. — Или думаешь, уговорить получится? Хотя если…

Взгляд ее стал холодным.

А пальцы железными. Еще немного, и кость хрустнет.

— Не пугайте мальчика. — Мора этакое преображение оставило равнодушным. — Он и без того растерян…

— Не серчай, Егорушка, на старушку. — Марьяна Ивановна руку выпустила. — Поверь, есть у меня свои причины делать то, что делаю… да, есть… а тебя придется… неразумно, но… манок поставил?

— Поставил.

— Азар…

— Провел.

— Стрельцов…

— Завернул на ночную тропу. — Мор говорил кратко, и от краткости этой становилось крепко не по себе. — Еще не скоро выберутся, а если и выберутся, то ближе к границе.