Побратим змея (СИ) - "Arbiter Gaius". Страница 32

Проблема, однако же, была налицо: молодые люди опоздали к началу обряда. По разом устремившимся на него выжидательным взглядам, Кныш с холодком ужаса понял, что ему нужно что-то говорить или делать, причем не просто так – а явно нечто ритуально-предписанное. Он в панике скосил глаза на Ёля – но помощник не имел права говорить с ним во время обряда. Строго говоря, даже та едва слышная подсказка была нарушением правил.

Воцарилось молчание. На лицах троих мужчин, смотревших на него, было написано вежливое ожидание – и в голове Взывающего не осталось ни единой здравой мысли. Зрители в который раз затаили дыхание.

Ситуацию нужно было спасать – и немедленно.

Тур выступил вперед.

– Мы плохо сделали, что пришли слишком поздно, – медленно начал он, не сводя со Взывающего пристального взгляда и прикасаясь кулаком к груди. Шох и Ким повторили его жест. Кныш кивнул, сообразив, что молчание в данном случае – золото: нейтральный жест не так испортит ситуацию, как глупое или неуместное слово.

– Взывающий – не держит – зла?.. – с полу-утвердительной, полу-вопросительной интонацией продолжил охотник, демонстрируя открытые ладони.

– Взывающий не держит зла, – машинально повторил за ним Кныш, скопировав жест и с радостным удивлением увидев, что напряжение на площадке несколько снизилось. Тур, довольный результатом, продолжил:

– Так духи – принимают – нас? – и он подчеркнуто широким жестом указал рукой на группу стоявших на коленях мужчин.

– Духи принимают вас, – выпалил Кныш, повторяя жест и с неимоверным облегчением наблюдая, как трое охотников, приложив ладонь к груди, присоединяются к другим. Ёль у его локтя облегченно вздохнул и протянул ему чаши с краской: можно было продолжать.

Нанесение узоров длилось довольно долго: сказывалось как отсутствие должной сноровки молодого Взывающего, так и то, что за телом Анха должны были отправиться не много не мало по-пальцам-двух-рук мужчин. Зрители, однако, ничуть не тяготились однообразным и неспешным действом, и их внимание, направленное на Кныша, не рассеивалось и не ослабевало. Под конец ритуала поселяне заметили, что Взывающий стал действовать более раскованно и свободно. Его пальцы скользили быстрее и не были так напряжены, как в начале. Казалось, он, наконец, почувствовал себя если не в своей стихии, то хотя бы более-менее уверенно. Это было, хоть и крохотным, – но несомненно добрым знаком. Многие поселяне, помнившие Кныша едва ли не с младенчества, были абсолютно убеждены в том, что так хорошо, как сейчас, он с участием в обрядах не справлялся никогда. Может, и правда передался ему родительский дар?.. Это, конечно, еще не было основанием для сколь-нибудь смелых надежд и ожиданий – но может, все будет хотя бы не так беспросветно, как предполагалось?..

Взывающий, между тем, наконец покончил с узорами. Выпрямился, в последний раз тщательно вытер руки о кусок влажной замши, который Ёль успел уже дважды переменить. Оглядел выполненную им работу, и, казалось, остался доволен. Окинул взглядом зрителей. Те склонили головы, готовясь услышать воззвание, которое вольет в рисунки магическую силу. Но воззвания не последовало. Кныш, явно уверенный в том, что больше от него ничего не требуется, приглашающе кивнул поднявшимся с колен мужчинам, приглашая их последовать за собой, и направился к тому выходу с площадки, за которым начиналась дорожка, ведущая к Белой границе.

Надежды, даже самые робкие, канули в бездну. Взывающий, ЗАБЫВШИЙ о самой важной части обряда, не мог быть никем и ничем иным, как пустоголовой куклой, механически выполнявшей совершенно непонятные ей действия, никак не вникая в их смысл. Игра. Неплохая, для глупого мальчишки. В чем-то даже смелая. Но все одно – притворство, бездумное подражание действиям родителя, приведшее не много не мало к святотатству. А значит – будет не беспросветно. Будет гораздо хуже.

Вздох, пролетевший над толпой, походил на последний стон умирающего. Мужчины – участники обряда, нерешительно топтались на месте, пытаясь сообразить, что делать дальше. Разумеется, они не могли отправиться в Запретный лес без всякой, по сути, защиты. С другой стороны, ни окликнуть Взывающего, ни как-либо ему перечить они также права не имели.

Между тем Кныш, видимо, почувствовал, что что-то идет не так. Обернулся. Заметил недоумение, смешанное с отчаянием, на лицах собравшихся. И, судя по проступившей даже сквозь маску узоров бледности, понял, что учинил.

– Именем... Во имя...

Ёль мысленно взвыл: где уж тут «погромче и поуверенней», как он наставлял своего неожиданного подопечного. Тут хоть бы кто что услышал... Впрочем нет. Лучше Рослым этого не слышать.

– Союза Отца-Неба...

А, хуже уже все равно некуда!

Ёль, стараясь держаться как можно ближе к кольцу зрителей, проскользнул ко все более паникующему Взывающему, встал за его спиной. Ну и пусть ни от кого это не укрылось, и все всё прекрасно видят и понимают! Ну и пусть это прямое нарушение правил! За нарушение правил наказывает Взывающий. А значит...

– Силой союза Предвечного...

Плевать, что его шепот слышен, помимо Кныша, как минимум стоящим поблизости зрителям. Главное – завершить обряд.

– Силой союза Предвечного... – голос Взывающего несколько окреп.

– ...Отца духов, из которых двое – Величайшие...

И так далее, далее, вплоть до финала:

– Через покровительство Великого волка, что дал Роду жизнь.

Воззвание завершилось, обряд состоялся. Ёль провожал взглядом уходящих вслед за Взывающим мужчин и думал, что более гнетущей похоронной процессии он еще не видел.

====== Глава 21 ======

– Все сделали хорошо.

– Да, родитель.

Кныш услышал этот короткий, полушепотом произнесенный диалог между вождем Марухом и Туром, уже почти дойдя до границы селища.

Услышал – и был поражен.

Не словами – они были просты и касались весьма прозаичной, если не сказать неприятной, темы. Поразило его другое. Интонация. Марух, – это было очевидно, – не спрашивал, а утверждал. То, что Тур справился с возложенным на него и его товарищей поручением, было для его родителя абсолютно ясно. Он и завел-то этот разговор, наверно, лишь затем, чтобы дать своему сердцу возможность еще немного расшириться за сына.

И Тур не подвел. Как и никогда не подводил. За его коротким, спокойным почти до равнодушия ответом, как увиделось молодому Взывающему, стояло не только выполненное поручение в Холмах предков, – но и все те случаи, когда сын вождя получал самые разные задания – и успешно доводил их до конца. Так было и так будет.

«– Ты хорош, и то, что ты делаешь – хорошо также.

– Так будет и впредь».

Примерно так прозвучал этот обмен репликами для Взывающего, еще не полностью отошедшего от волны ужаса и стыда из-за произошедшего во время обряда. А он-то вдруг понадеялся, что не так он и плох! Возомнил, что сможет справиться, если не хуже родителя, так хотя бы без очевидного позора!.. Потерянный!.. Чтобы ты – да без позора?..

Злость на себя и стыд продолжали набирать обороты, на корню уничтожая едва успевшую мелькнуть в сознании картинку: если бы его родитель однажды так небрежно, будучи уверенным в ответе, спросил бы у него «Ты ведь сделал хорошо?» Но, видимо, для того, чтобы родитель так с тобой говорил, надо быть Туром.

А он... Он никогда ничего не делал хорошо. Не делал и не сделает. Он... Никто.

«Потерянный никто».

Волна раздражения накатила с новой силой. Взывающий бросил короткий взгляд на Запретный лес, возвышавшийся перед ним – и тут время для него словно остановилось.

Когда-то, начав свое Большое путешествие, Кныш был неприятно поражен тем, что Запретный лес, по сути, ничем не отличался от Ближнего: те же деревья, кусты, запахи, звуки... Он был слишком материален, и в нем совершенно не угадывалась та магическая, сверхъестественная сущность, которая во всей красе представала перед Кнышем во время его путешествий со Змеем.