Побратим змея (СИ) - "Arbiter Gaius". Страница 61
Нет, конечно, это не Анх, не родитель – это лишь ветка ближайшего дерева, приведенная в движение злой безликой силой. Но боль от этого не меньше, и слезы, непроизвольно хлынувшие из глаз, все не желают останавливаться, и страх, заставивший в инстинктивном, за круговороты въевшемся в память тела жесте закрыть лицо рукой, ничуть не менее реален, чем был когда-то.
...Он гораздо ближе, чем ты думаешь, светлячок...
Слова, сказанные Светлоликим о Величайшем, теперь, в отношении родителя, звучат откровенным издевательством.
...Он в тебе, в твоей злости на него, во всех обидах, которые ты так ему и не простил, в твоем страхе...
...Он будет настигать тебя снова и снова, как бы ты от него ни бегал...
...Догонялки, мошка? Что ж, отличная идея...
Он не мог бы сказать, сколько длилась эта безумная гонка и в каких мирах она проходила. А может, ни времени, ни каких-либо миров уже и не существовало – а он просто бежал от самого себя – и себя же самого преследовал?..
В конце концов, однако, бег замедлился – или, возможно, просто снова стал исчислимым в мерах, известных смертным, – а затем и вовсе прекратился, когда Кныш со всего маху влетел в остолбеневшего от страха и неожиданности Ёля.
Три пары рук, обнимающие и поддерживающеие его. Три пары широко раскрытых остановившихся глаз. Три голоса, о чем-то бессвязно лепечущие. И лишь один дошедший до лежащего в руинах сознания вопрос:
– Ты нас выведешь отсюда, Взывающий?..
Взгляд бездумно упирается в покрытую опавшей хвоей землю. Она слишком близко, видимо, он стоит на коленях – однако тело его на этот счет не говорит ничего.
Еще раз. Попробовать еще раз. Как тогда, на Пустоши...
...Когда рядом был Величайший, светлячок?..
...Так ведь теперь его нет...
...Он...
Картинка, мелькнувшая перед глазами, служит продолжением фразы: широкое лезвие ножа входит в змеиное горло.
Зажать рот ладонью, пытаясь подавить рвущийся из глотки вопль. Нет, это тоже уже в прошлом!..
...Ой ли, светлячок!..
Хватит, хватит, он справится, он должен...
Он пытается, искренне пытается – но его сил мало, слишком, ничтожно мало. Так вот почему они называют его мошкой!.. Как же они правы...
Туманные образы струятся, словно река, образуя водоворот, начиная странную, завораживаюшую пляску вокруг него и прижавшихся к нему подростков. Словно змей перед нападением...
Голова словно пустеет, и в воспаленном сознании обезумевшей птицей бьется лишь ответ на заданный ему раньше вопрос: «Нет, не выведу. Не смогу».
Бешеный хоровод ускоряется, грозя поглотить их – но внезапно замирает, застывает на месте.
И в наступившей оглушающей тишине он снова слышит Зов.
====== Глава 16 ======
Тур открыл глаза, напряженно всматриваясь в темноту хижины и силясь понять, что его разбудило. Голова, видимо, от внезапного резкого пробуждения, была словно пустая и, казалось, слегка гудела, то и дело возвращая охотника на грань сна и бодрствования.
Может и впрямь ничего не случилось?
Он прислушался, но ничего подозрительного или настораживающего не обнаружилось.
Вот и славно!
Однако, вопреки успокаивающей мысли, охотник, вместо того, чтобы вернуться на лежанку, встал и бесшумно выскользнул из хижины.
Судя по клонившемуся к горизонту серпу Светлоликого, уже довольно скоро его должна была сменить просыпающаяся Лучезарная. Было тихо, и, сколько Тур ни присматривался, он не мог уловить никакого движения. Так что же удерживало его, не давая вернуться к себе и спокойно доспать остаток ночи?.. Может, внезапно мелькнувшая мысль о том, что ночь эта – особенная?
В легенды, которые рассказывали об Изломе лета, охотник не верил: слишком уж они напоминали ему страшные байки, которыми развлекаются мальчишки, допоздна засидевшиеся, по недосмотру взрослых, у Общего костра. Вроде пока рассказываешь и слушаешь – жутко, а следующим восходом вспомнишь – только смех разбирает.
И все же, в то, что ночь эта отличается от остальных, он верил твердо, а с тех пор, как, начиная с Большого путешествия, и сам приоткрыл для себя мир духов – даже не верил, а скорее знал. Так может в этом дело?
Взгляд охотника вполне предсказуемо обратился в сторону Белой границы. От его хижины она видна не была, но ему показалось, что стоило ему только подумать о По-Ту-Сторону, как в воздухе разлилось какое-то едва ощутимое напряжение, будто перед грозой. Или это только игра воображения? Ведь все спокойно, все спят по своим хижинам, а духи за белую черту не сунутся... А скоро и вовсе проснется Лучезарная, и эта странная ночь останется в прошлом... Еще только чуть подождать...
Эти успокаивающие мысли, однако, еще не успели отзвучать в его голове, как ноги, казалось, сами понесли его к белым камням.
«Нет, что я делаю?.. Мне не нужно туда, что я забыл у входа в заповедный мир?.. Надо вернуться домой и дождаться рассвета»...
И однако остановиться он смог, лишь почти вплотную приблизившись к границе.
Тур осмотрелся.
Запретный лес шумел, хотя ветра и не было. Что ж, духам тоже надо попировать, у них на это всего одна ночь в круговорот...
– Увидел, что хотел? – спросил он то ли самого себя, то ли кого-то другого. Может, того незримого, кто так настойчиво притащил его сюда?
Так и не прозвучавший ответ, однако, был скорее отрицательным. Во всяком случае, смутное, но совершенно реальное сопротивление, встречавшее любую его попытку отойти от Границы, исчезать пока явно не собиралось.
– Ладно, хорошо. Буду стоять тут, – обращаясь неведомо к кому, вслух произнес охотник, прикрывая глаза и прислоняясь плечом к стволу дерева, намереваясь, раз уж сна его лишили, хотя бы подремать стоя и с некоторым облегчением обнаружив, что, кто бы ни привел его сюда, против этого плана он, кажется, ничего не имел.
Дремота, однако, приходить не спешила. Вместо нее возникло какое-то странное состояние внутренней сосредоточенности и тишины. Перед закрытыми глазами почему-то упорно вставало то место, где он сейчас находился, и Туру казалось, что, даже открыв их, он не смог бы увидеть его более четко и детально. Словно каждая мелочь вроде небольшого кустика травы с длинным колоском посередине или мелких светлых цветков, примостившихся у самых камней, вдруг разом обрела глубокий, какой-то сокровенный смысл и значимость, и было необычайно важно удержать их в памяти, не исказить, не разрушить...
Я здесь...
Ощущение, даже не оформившееся в мысль, медленно наполняло его – и это тоже казалось почему-то крайне важным – стоять вот так, неподвижно, уверенно, твердо, ощущая, как шершавая кора дерева легко царапает плечо, как щекочет босые ноги трава... Это наполняло каким-то странным покоем и ощущением силы.
Силы?
Тур чуть вздрогнул, и странное чувство отошло на второй план, не исчезнув, впрочем, совсем. Да что с ним?!. Или он все же заснул у этого дерева?
Шум, донесшийся со стороны селища, заставил его окончательно вернуться к реальности. Что?..
Охотник сделал несколько быстрых шагов, намереваясь вернуться – но тут же ощутил, как ноги будто утрачивают силу и ходкость. Будто натянулась невидимая цепь, надежно приковавшая его к клятому стволу.
– Да что ж такое?!
Впрочем, переживать пришлось недолго: очень скоро Тур понял, что шум приближается к тому месту, где он находился. Это было странно: с чего бы вдруг соплеменникам толпой валить среди ночи к Белой границе?
Ответ он получил довольно скоро. Из-за поворота тропинки вынырнул его родитель – встрепанный со сна, но уже воинственно сжимавший в руке боевой топор. За ним следовали двое мужчин – родители Миру и Черного Лиса, и трое женщин: жены тех двоих и вдова Рута, родительница Ёля. Следом спешила Фетха с Анхэ, а за ними – еще мужчины, женщины, молодые, дети – почти весь Род.
Заметив опешившего сына, вождь Марух остановился, знаком приказав сделать то же остальным.
– Ты что-то знаешь о них, Тур? – спросил он. – Где они?