Побратим змея (СИ) - "Arbiter Gaius". Страница 80

Обернувшись, он сильным движением зашвырнул камень далеко в воду, затем кивком пригласил остальных последовать его примеру.

Поселяне послушались, поочередно подходя к берегу. Воздух наполнил громкий плеск. Марух со старейшинами приблизился в числе последних, аккуратно положил свой камень на мелководье.

Когда же речная поверхность, потревоженная камнями, разгладилась, Внемлющий, повернувшись к Роду и оглядев толпу, неожиданно остановил свой взгляд на примостившемся сбоку Ёле.

– Подойди, Дитя Завета.

Рута, родительница подростка, стоявшая чуть поодаль, почему-то еле слышно тоненько завыла. Сам же он, хоть и побелел в цвет речного песка, однако подошел без промедления, не сводя с Внемлющего широко открытых остановившихся зеленых глаз.

– Посмотри в воду, Дитя Завета. Ты видишь камни, брошенные в нее?

Ёль всмотрелся в глубину реки.

– Нет, не вижу.

– А что ты видишь?

Подросток слегка нахмурился, не понимая, чего от него добиваются.

– Воду?..

– А в воде?

А что в воде?.. Ничего собенного. Если только не...

– Отражения? Деревьев... И свое тоже.

– А глубже?

Глубже?

Ёль еще раз присмотрелся. Лучезарная вышла из-за Потусторонних гор, наполняя утро золотистым сиянием. Именно оно помогло ему скорее почувствовать, чем осознать верный ответ.

– Глубже Отец-Небо, – голос подростка звучал удивленно. – Он надо всем – но, если смотреть в воду – то он получается будто бы под всем остальным. Как основа для всего.

Лицо Внемлющего при этих словах приобрело странное выражение, больше всего напоминающее смесь улыбки и жутковатого, какого-то плотоядного интереса.

– Ты верно сказал, Дитя Завета, – медленно проговорил он так, чтобы слышали другие, а затем, внезапно чуть склонив голову к подростку, добавил тише, ему одному: – Хорошо, что мы не слишком заигрались с тобой, огненный мотылек... Встретимся еще... Если осмелишься.

В лице Ёля, казалось, не осталось ни кровинки, – но упрямый взгляд зеленых глаз еще какое-то время продолжал поединок с пронизывающе-рассеянным.

– Может, и встретимся, – наконец ответил он, вскидывая голову, за что и был вознагражден еще одной жутковато-одобрительной усмешкой.

– Поглядим, мотылек... А пока лети.

Лишь немногие, пока подросток возвращался на свое место, поняли, что прямая спина и мерная гордая походка были лишь средством не рухнуть на подкашивающиеся колени...

– Форма исчезает – суть проникает в глубины Избранницы, – зазвучал между тем голос Внемлющего. – Туда, где в глубине сокрыт дух Предвечного. Сохранив форму, вы никогда не достигли бы его. Чтобы сделать это, нужно вернуть той, кого вы зовете Матерью, малый ее дар – и принять великий. Так почему вам сердце дрожит умирать, смертные?

Умирать?

По собравшимся на берегу Рослым пробежал неясный ропот: обычно во время обряда, который проводился на Летние Проводы, Взывающий благодарил духов лета за ниспосланные ими дары, а духов зимы молил не посылать им слишком уж суровую зиму. Обе эти части, соединяясь, были восхвалением именно жизни, и одновременно – попыткой смерть если не исключить, то хотя бы отдалить. А тут вдруг их словно разворачивают к ней лицом, да еще пытаются убедить, что смерть – это вроде как и совсем неплохо! Духам, оно, конечно, виднее – но чтобы уж прямо вот так?!.

Ропот еще усилился с новым заданием, прозвучавшим от Внемлющего:

– Лягте на Избранницу и скажите, что вам хороши все дары, что она вам посылает.

Сам он сделал это первым, положив лицо на скрещенные руки.

Недоуменные шепотки смешались с общим шорохом: ослушаться духов, несмотря на всю неоднозначность ситуации, Рослые все же не решились. Тишина, наступившая вскорости, однако, неуловимо меняла свой характер от обычной до странно-напряженной. Понять причину этих метаморфоз было совершенно несложно – стоило лишь взглянуть на вождя Маруха.

Стоящего посреди лежащих ниц соплеменников.

====== Глава 30 ======

...Мы же говорили, братик...

...Неприятности не только от нас...

...У каждого свой мрак...

...Что сделаешь со своим?..

...Нет, братик, нет, мы же не наигрались!..

Сон, заявляющий свои права на реальность. Реальность – она здесь, в Запретном лесу, в самой нехоженной его части. Она и дальше – на Пустоши, в Озере, в Горах и за ними... Глубокая, непостижимая, насквозь живая, дышащая... Такая, что кровь кипит от одной мысли о ней... Сокрушающе прекрасная Реальность...

А сон... Сон – это селище, смертные, лежащие на берегу реки... И двое тех, кто на ногах – видится, воздух между ними сейчас начнет полыхать молниями... Это тоже сон, далекий, где-то на самой грани сознания... Пусть бы он там и оставался – так далеко он еще переносим... Так почему он так быстро растет? И кто позволил ему заполонить Реальность?..

Тишина, потревоженная шорохом быстрых удаляющихся шагов, стала откровенно давящей. Никто из Рода так пока и не поднялся с земли – то ли из страха нарушить приказ духов, то ли от смутного ощущения, что бурю, которая вот-вот грянет, лучше и вправду переждать лежа. Причем желательно в хижине. И спрятав голову под лежанку.

Минуты, однако, проходили, а буря так и не начиналась. Внемлющий, поднявшийся с земли при виде стоящего вождя, продолжал неподвижно стоять у кромки воды, опустив голову, нервно переплетя пальцы рук. Он так ничего и не сказал – ни вождю, ни Роду – и гнетущая пауза все длилась и длилась...

Первым не выдержал старейшина Румар, в котором напряжение от создавшейся ситуации мешалось с тревогой за старого друга: ему было очевидно, что чтобы покинуть берег Ближней, напрямую ослушавшись Взывающего (или Как-Там-Его), вождь должен был находиться на грани, просто на грани.

– Вз... Внемлющий?.. Все, что ли?

Тихий голос старейшины в царившей тишине, услышали буквально все. Услышали – и безмолвно присоединились к вопросу.

– Все. Действительно все, – судя по погасшему, какому-то неживому взгляду, Внемлющий имел в виду нечто куда более масштабное, чем обряд – но и к текущей ситуации ответ подошел.

Рослые начали подниматься на ноги, тихо переговариваясь, бросая несмелые взгляды на вновь замершего, словно в ступоре, Кныша, неловко переминаясь с ноги на ногу, не решаясь ни уйти, ни остаться. Затем все же засобирались, понемногу возвращаясь в селище. Тур, пробравшись сквозь толпу, подошел было к Внемлющему – но тот отстранился, глухо пробормотав:

– Нет. Потом. Сейчас не трогай меня. Даже ты – не трогай.

– Уверен? – Тур взглянул на него с сомнением: таким подавленным и одновременно напряженным, словно готовая вот-вот лопнуть струна, он Кныша, пожалуй, еще не видел и предчувствовал, что такое состояние его может обернуться бедой.

– Уверен. Иди давай. Скоро начнется пир.

Тур пожал плечами, но решил все же не спорить: чай не ребенок, хочет побыть один – его право. Он широко зашагал по тропинке, ведущей в селище – и уже не увидел, как Внемлющий без сил опустился на влажный речной песок...

Говоря о том, что пир начнется скоро, Кныш несколько преувеличил. На самом деле, после проведения положенных обрядов на окраине селища только начинали разводить несколько больших костров, в дополнение к Общему. На них, когда прогорало достаточное количество дров, водружали несколько оленьих и кабаньих туш, и лишь когда те были готовы, начинался собственно пир. Происходило это, как правило, уже незадолго до заката – однако поселян это совершенно не огорчало: на Летние Проводы даже детям разрешали засидеться допоздна – а уж молодежь и взрослые с удовольствием проводили в танцах, играх и угощениях всю ночь, расходясь по хижинам лишь с первыми посланцами Лучезарной.

В этот круговорот пир, несмотря на странный обряд и открытое столкновение вождя и Внемлющего, отменять не стали, тем более, что Марух в компании старейшины Румара вскоре присоединился к поселянам, и, кроме несколько большей, чем обычно, бледности, ничто не говорило о том, что с вождем что-то не так. Кныша пару раз замечали то тут то там, и, хотя никто не смог поговорить с ним толком (а по правде говоря, и желающих на это дело не находилось), было очевидно, что раз живой и где-то поблизости – значит, взять себя в руки все же сумел. Стало быть, сцена, разыгравшаяся на берегу Ближней, если и получит продолжение – то хотя бы не такое смертоубийственное, как все поначалу опасались.