Звездно-полосатый контракт - Гаррисон Джим. Страница 23

Там президент! Он уже недалеко! И идет прямо по улице.

Эдвард Бурлингейм был совсем близко. Все начали вглядываться вперед, встав на цыпочки. Дети дергали родителей за рукав, засыпая их вопросами:

– Что, что там? Что происходит? Кто там?

Отцы наклонялись и сажали детей на плечи, чтобы тем было лучше видно.

Президент!

– Сейчас увидишь, сейчас увидишь. Уже скоро. Смотри вон туда, туда. Сейчас все увидишь, наберись терпения.

Мужчина, стоявший перед Макферрином, только что поднял сынишку к себе на плечи и усаживал его поудобнее.

Колин наблюдал за этой сценкой, вспоминая добрые старые времена своего детства, хорошие американские традиции.

В тот самый момент голос сзади него произнес:

– Колин Макферрин.

Он машинально повернул голову назад.

– Стоит тебе только шелохнуться, и я продырявлю тебя насквозь.

Столь необычного тембра Колину никогда не доводилось слышать. Голос вибрировал, как натянутая стальная струна, и от этого бросало в дрожь. Сравнение голоса с лицом хозяйки – самым заурядным, обыкновенным, можно даже сказать, приятным и добрым – свидетельствовало о колоссальной разнице между выражением лица и тембром голоса, который без труда можно было принять за голос, исходивший из чадища ада.

– Все правильно, – добавила полноватая пожилая женщина. – Замри и не двигайся.

Макферрин взглянул вниз и в складке плаща женщины четко различил глушитель направленного на него пистолета.

Колин заметил:

– Мы виделись в баре, в отеле.

Женщина подмигнула ему.

– Все правильно, – подтвердила Адель Дитц. – Иногда не мешает перед делом пропустить по рюмочке. А теперь, Колин, стоять смирно. Руки раздвинь немного в стороны и назад. Ты знаешь, как это делается. Ты ведь не новичок. Быстро.

Толпа уже обступила его со всех сторон. Слышались нетерпеливые возгласы. Кто-то совсем рядом выкрикнул:

– Я его вижу! Это – он!

Макферрин услышал, как зрители справа зааплодировали. Волна аплодисментов докатилась почти до них.

– Я взгляну, все-таки президент? – вопросительно произнес Колин.

– Через минуту, – жестко ответила Адель Дитц. – Да, – подтвердила она, скосив глаза влево. – Скорее всего, даже секунд через тридцать. Так что осталось еще тридцать секунд, а потом – двадцать пять.

Макферрин проследил за ее взглядом. Он увидел поднятый вверх оранжевый зонт. Зонт был в закрытом состоянии.

– Это можно назвать приятной неожиданностью, Колин. Все так на удивление складно получается.

Просто непостижимо, но женщина снова подмигнула ему.

– Я называю это «приятной неожиданностью», – продолжила она. – А теперь, малыш, стоять смирно. Пошевельнешься, и от тебя останется мокрое место. Захочешь попробовать, и ты – конченый человек, – сурово предупредила его полноватая женщина небольшого роста.

Макферрин услышал, как стихла барабанная дробь. Мимо них, поскрипывая колесами, проследовал лафет, за ним торжественно и с достоинством прошествовал почетный караул, воодушевленный радушным приемом и аплодисментами публики.

«Где-то неподалеку, на крыше дома или в каком-нибудь фургоне, наготове сидят снайперы», – думал Макферрин.

Колин еще раз взглянул на ярко-оранжевый зонт, поблескивающий на солнце.

– А вот и генералы! – закричал кто-то рядом. – Нет, вы только посмотрите, сколько на них понавешено разных побрякушек!

– Вступайте в ряды военно-морских сил! – в издевку завопил кто-то из толпы.

Макферрин про себя начал считать.

В этот момент Колину почему-то показалось, что сейчас самым важным для него было считать секунды. Макферрин считал и смотрел на зонт.

– Заметил-таки зонтик? – поинтересовалась женщина, тоже исподлобья внимательно поглядывая влево.

Колин промолчал.

Мужчина, стоявший впереди, обратился к сыну:

– Билли, ты его уже видишь? Ты видишь президента?

Мальчик видел генералов и адмиралов, важно шествовавших в торжественной процессии. Он видел Пучера, Торна, Энсона, Гриссла и Келлера, но ребенок разглядел кое-что еще.

Причем странный предмет вызвал у мальчугана такой восторг, что он начал трепать отца за волосы, чтобы привлечь его внимание.

Малыш не раз видел это по телевизору, такая игрушка была у них дома тоже. Но мальчику очень хотелось, чтобы его папа увидел эту «пушку» и постарался купить ему такую же. Поэтому он ухватил отца за волосы и пробовал провернуть его голову назад.

– Ну, ладно, ладно, – успокаивал отец сына. – Да, это президент Соединенных Штатов Америки. Все правильно, но не стоит, ради Христа, вырывать у отца последние волосы!

Мужчина отвел руки сынишки в стороны и мельком взглянул на стоявших рядом Макферрина и женщину, надеясь, что те отлично понимали отцовскую гордость за сына, но и неловкость за то, что тот так фривольно себя вел.

Конечно, мужчина наверняка сказал бы при этом: «Мой сын. Ничего парнишка, правда?» – или что-нибудь в этом роде, если бы ему удалось привлечь внимание находившихся рядом прохожих. Однако они, по всей видимости, были всецело поглощены зрелищем, поэтому мужчина снова стал наблюдать за процессией, вытянувшись вперед и пытаясь разглядеть человека, которого его сын видел впервые в жизни.

Мужчина пытался рассмотреть президента, президента Соединенных Штатов Америки, который торжественно шествовал там, впереди, над головами всех американцев. Американцев, жаждущих взглянуть на этого человека, на первый взгляд ничем не примечательного, который служил для них живым воплощением власти, возвышавшейся над ними.

Президент США олицетворял собой власть, но вместе с тем и самосознание всей нации. Ибо был призван служить интересам страны как в добрые, так и в недобрые времена.

– А теперь смотри в оба, – произнесла женщина.

Макферрин встал на цыпочки, стараясь разглядеть президента. В тот же миг он увидел, как раскрылся оранжевый зонт, хотя по-прежнему вовсю светило солнце.

Колин продолжал считать и дошел уже до двадцати трех. По-прежнему стоя на цыпочках, он успел сосчитать еще два раза, как в воздухе прогремел выстрел.

После первого выстрела Эдвард Бурлингейм опустился на колени, после второго выстрела президент как-то странно развернулся и начал падать вниз на еще мокрую от дождя мостовую.

Казалось, что президент, уже мертвый, не хочет отделяться от процессии и как бы движется в ней. Но торжественное шествие быстро распалось, ибо участники процессии в панике старались спрятаться от шальных пуль.

Выстрелы стихли, и на какое-то мгновение воцарилась мертвая тишина, какая обычно бывает после стрельбы.

Однако Макферрин не видел, как падал и бился в судороге президент, поскольку Билли, сидевший на плечах у отца, все ему загораживал. Мальчик же в оцепенении замер, уставившись на чудесный блестящий предмет, который держала в руках женщина.

И потом никто ничего уже не видел, кроме разбегающейся в страхе толпы.

На фоне поднявшегося хаоса и суеты на улице застыли лишь две фигуры. Только две. И тогда женщина произнесла:

– Замри на месте, Колин. Вот так.

И тут на Макферрина обрушился поток слов, словно женщина старалась точно уложиться в отведенное ей время. Адель Дитц наклонилась к Колину и злобно прошипела:

– Неужели ты не понимаешь, что именно ты во всем виноват? Разве тебе не ясно, что, когда ты предупредил президента, ты заставил нас действовать? Так кто же остался в дураках? И кто тогда настоящий убийца?

Макферрин машинально отсчитывал оставшиеся у него секунды. Его уже больше ничего не волновало, он ничего не слышал. Колин как бы выплескивал себя наружу, выговаривая следующую цифру, ощущая, как при каждом отсчете по спине пробегала теплая волна.

Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре…

Макферрин не успел выговорить «три», его окутала бесконечная мгла, в которую его отправила женщина с помощью замечательной «игрушки», так понравившейся малышу, сидевшему на плечах у отца.

Выстрела практически не было слышно, поскольку Адель Дитц пользовалась высококачественным глушителем.