Следы на пути твоем (СИ) - "Arbiter Gaius". Страница 4

— В этот раз я хочу оставить все снадобья тебе, — продолжил он. — Принимать их несложно, ты справишься. Ты сама. Договорились?

— Хорошо.

— Вот и славно.

Лекарь открыл свою сумку, извлек маленький полотняный мешочек, чем-то наполненный.

— Смотри, — он развязал мешочек, вытряхнул из него на ладонь несколько продолговатых плоских пастилок нежного розоватого цвета. — Это для того, чтобы вытягивать влажную субстанцию из твоего тела.

— А из чего они? — девочка осторожно потрогала одну пастилку кончиком пальца. — Красивые…

— Красивые? — Виллем, похоже, никогда не смотрел на свои снадобья под таким углом зрения. — Что ж, может и так. В них травы, довольно много.

— Какие?

— Зачем тебе знать?

— Просто так. Вы же сказали, что я должна понимать.

Аргумент показался Виллему весомым.

— Ревень, куст, костянки лавра, пажитник, люпин, девясил, горечавка, камедь миндаля и гальбана, — перечислил он.

В глазах его юной собеседницы проскользнуло какое-то почтительное удивление: не то к нему самому, не то к пастилкам, которые, как оказалось, так много в себе содержали.

— И вы их сами сделали?

— Да, сам.

— Вы все лекарства сами готовите?

— Нет. Чаще всего сам, но если нужно что-то действительно сложное — обращаюсь к мастеру Дидерику, аптекарю. Описываю ему болезнь, пишу примерный рецепт, и он готовит.

— А это, значит, еще не сложное?

— Нет, это несложное.

Она какое-то время помолчала, думая о чем-то своем, затем спросила:

— А как мне их принимать?

— Одну пастилку нужно принимать раз в четыре дня, — пояснил Виллем. — Лучше отмечай себе где-нибудь, чтобы не сбиться. — Нужно взять кружку воды, бросить в нее пастилку и когда она растает, выпить. Это снадобье будет выводить жидкость из твоего тела, это значит, что ты будешь часто пользоваться горшком. Это для тебя целительно.

— Хорошо. А что еще нужно делать?

— Пить как можно меньше воды. Сколько сможешь терпеть. Взрослым больным я советую добавлять в воду вино, но тебе это пока рано. Чаще сиди у камина, тебе должно быть жарко: пот — это тоже жидкая субстанция. От пота нужно обтираться, а еще хотя бы раз в три-четыре дня ходить в парилку. Там нужно обмазать все тело вот этим, — он извлек из сумки закупоренную баночку, вынул пробку, показал: внутри оказалась беловатая мазь.

— А она из чего? — тут же заинтересовалась его пациентка.

— Из семян бешеного огурца.

— И… все? - она явно ожидала более внушительного перечня.

— Все, — усмехнулся Виллем. — Зайди в парилку, намажься этим, завернись в простынь и посиди подольше. Затем омойся.

— Можно так делать в тот же день, что буду принимать пастилку.

— Да. А можешь и чаще. Главное, чтобы тебе приготавливали парилку.

— Приготовят, — что-то в голосе девочки заставило Виллема взглянуть на нее повнимательнее, а взглянув, — мысленно довольно улыбнуться решимости, засветившейся в ее глазах. Она своего не упустит. Что ж, похоже, он сегодня помог кому-то повзрослеть. И подарил надежду.

Дом золотых дел мастера стоял у самого края рыночной площади, и Виллем, выйдя от него, не стал упускать возможности пополнить запас ингридиентов для своих снадобий.

Ряд торговцев лекарственными травами находился в глубине площади, за церковным нефом, и, преодолевая это расстояние, Виллем уже мысленно прикидывал список необходимых покупок. Смола драконового дерева, в просторечьи именовавшаяся «драконовой кровью», подходила к концу. И белая армянская глина, и мирт… Пусть и годились они в основном на средства, предназначенные для украшения женщин — но плох тот лекарь, у кого набор трав и веществ не выходит за рамки необходимого…

— Виллем, сынок!..

Старческий голос отвлек лекаря от его размышлений, на душе будто разом потеплело. К старому мастеру Герику, сапожнику, он испытывал привязаность и уважение и даже обращение «сынок» от него воспринимал как своего рода почетный титул, говорящий о том, что и к нему относятся с теплом и доверием. Только вот если старик, несмотря на больные колени, отправился на его поиски, — значит, добра не жди. Хорошо еще, что столкнулись, не пришлось пожилому человеку добираться до его жилища!

— Что случилось, отец?

Лекарь поддержал старика под локоть, уводя его к стене дома, подальше от сновавших повозок и толкавшихся людей.

— Да Ленард мой рукой захворал…

На изборожденном морщинами лице с выцветшими серыми глазами скользила растерянность и какое-то наивное, почти детское удивление, словно мастер Герик искренне недоумевал, как нечто подобное могло случиться.

— Как захворал?

Новость обеспокоила Виллема: Ленард, внук пожилого сапожника, после гибели его родителей остался у себя да у деда единственным кормильцем. Мастерская их была мелкой, и доход, насколько знал Виллем, приносила совсем небольшой: едва хватало на отчисления в цех да на прокормиться. И если окажется, что с рукой Ленарда что-то настолько серьезное, что он не сможет работать — эти двое попросту пойдут по миру.

— Да, тут дело такое… Он, значит, ремонтом у нас в мастерской занимался. Работу сделал, а на следующий день левую руку как прихватит — катушку дратвы удержать не мог. Пошел к лекарю.

— Что за лекарь? — Виллем насторожился. — Мастер ван Слакен? — он назвал имя известного в городе длиннополого хирурга[5], хотя и понимал: услуги его сапожнику и его внуку не по карману. А если дела у них в этом месяце шли неважно, то и на банщика могло не хватить.

Слова его спутника лишь подтвердили это.

— Что ты!.. Ван Слакену за один визит нужно заплатить столько, сколько мы за полмесяца заработаем… Я потому тебя и искал. Подумал, что ты какое-то снадобье дашь.

— Так а кто ж врачевал?

— Да проезжал через город лекарь… Знающий, говорил много… Я, правда, не очень понял всего, что он рассказывал — но видно, что человек разбирается… Тоже, конечно, плату взял неплохую, но все же не такую, как ван Слакен…

Виллем мысленно застонал: эти проезжающие через город «лекари», а на самом деле — обыкновенные мошенники и шарлатаны, — составляли постоянную головную боль для него и других профессионалов от медицины. Ладно бы еще только тень на достойное ремесло бросали — так ведь и людей калечили немало. И после продолжения их разговора с сапожником надежда, что в случае с его внуком все обойдется, таяла на глазах.

— Порезал он там ему чего-то. Перевязал, сказал, неделю повязку не трогать, а как неделя пройдет — так Ленард и поправится. Но ему только хуже день ото дня. Болит все это страшно… Лихорадка началась три дня назад. Вчера еще что-то делать пытался — а сегодня всю ночь не спал, кричал от боли, а под утро — как провалился куда-то, я дозваться не смог… Виллем, ты поможешь?.. Может, конечно, это он выздоравливает так, но уж больно похоже, что помирает…

Голос старика задрожал, и лекарь отчаянно сжал челюсти, стараясь не выдать охватившего его чувства горечи и бессилия. Поздно, скорее всего, слишком поздно!..

Впрочем, самым большим грехом, который он мог бы сейчас совершить — это поддаться унынию и сдаться. Если Ленард еще жив, жива и надежда. Хоть на что-то.

— Нам нужно поспешить, отец, — он повлек старика за собой к улице, соединяющей центральную площадь с Южными воротами, где, как он знал, располагалась их мастерская. — С Ленардом большая беда.

— Да как же — беда?.. Этот сказал же — через неделю пройдет… — мастер Герик неуклюже перебирал ногами, тяжело повиснув на его руке.

— Таким, как он, неделя нужна не для того, чтобы больной поправился, а для того, что он сам успел делишек обделать да подальше оказаться. Чтоб не поймали и кости не переломали за такое лечение.

— Так с Ленардом-то что ж?.. Что теперь-то с ним?..

Виллем лишь неопределенно пожал плечами.

Мастерская Гериков ютилась у самых ворот. Место вроде и ходовое — да только немногих входящих в город и покидавших его привлекала убогая дверь с растрескавшейся вывеской.