Тропой флибустьеров (Очерки) - Верников Владимир Леонидович. Страница 26
Отсюда наш путь лежал дальше в глубь страны, к ее границе с Французской Гвианой, где на одном из островов реки Маровейне живут лесные негры группы парамаккана. Оставив каноэ и молчаливых, так и не проронивших за всю дорогу ни единого слова индейцев Ньо и Нжа, мы пересели на небольшой колесный пароходик, изо всех сил лупивший своими деревянными лопастями по воде, и вскоре выбрались из уютной Коттики на раздольную ширь Маровейне. Показался город Албина, но времени рассмотреть его у нас не было — надо спешить к условленному месту, чтобы вновь пересесть на каноэ, которое должно доставить нас наконец к лесным неграм.
Забегу немного вперед. И тогда, разглядывая берега и безмолвные лица наших добрых помощников, кстати, не взявших с нас ни единого гульдена, и позже, садясь в каноэ новых сопровождающих, и сейчас, спустя много месяцев, я задавался вопросом: как удалось связаться с ними со всеми и договориться о точном времени встречи? Ведь ни телефона, ни телеграфа у них нет. Голубиная почта? Я сказал в шутку об этом Хендрику, а он улыбнулся в ответ:
— Это очень просто. Мы все — одна семья…
Так и не узнал я, в чем же эта простота.
Каноэ долго продиралось сквозь жесткие прибрежные травы высотой с человеческий рост и неожиданно ткнулось в мягкий болотистый берег. С ужасом замечаю, что метров тридцать, которые нам предстояло пройти по серой жиже босиком и без брюк, кишмя кишат… водяными змеями и крысами. Неожиданно из-за кустов появились несколько рослых полуодетых мужчин, которые с решительным видом направились к нам. И, словно угадав мое состояние, жестами показали мне, что следует влезть на спину любого из них.
Чувствовал я себя в те минуты угнетенно и, стоя уже на берегу, подыскивал слова в свое оправдание, которое должен был перевести Хендрик. Каково же было мое удивление, когда то же самое они проделали и с ним. Лишь значительно позже, когда нам не раз еще приходилось повторять эту операцию, мой сопровождающий объяснил, что это в порядке вещей, что таков обычай гостеприимства у лесных негров, натирающих ноги специальным настоем из листьев и трав, который своим запахом отпугивает обитателей болот.
Деревушка оказалась неподалеку. Это была не туристская приманка для любителей экзотики, приезжающих в Суринам со всего мира, — такие, к сожалению, тоже имеются, — а родовое поселение бывших беглых рабов, которые сквозь века пронесли обычаи и духовную культуру своих далеких предков. Несколько десятков хижин с покатыми островерхими крышами, покрытыми связками плотно сплетенной травы и высушенными пальмовыми листьями. У некоторых хижин были двери, сколоченные из тонких стволов, в другие вход был открытым — легкая ткань прикрывала невысокий и узкий проем. Никаких ритуальных масок или рисунков абстрактного содержания, как утверждали некоторые путешественники, я не видел.
Встретить нас вышло почти все взрослое население деревни. Мужчины были как на подбор — рослые, крепкие, широкоплечие, одетые в ниспадающие ниже колен яркие куски материи или в рубашках ниже колен; курчавые черные волосы, большой лоб. Женщины невысокие, коренастые, с короткими и не всегда вьющимися смоляными волосами, с обязательными двумя-тремя нитками бус на шее, в коротких ярких юбках и легких блузках навыпуск, икры ног перетянуты пестрой лентой, а на бедрах — пышное украшение из крупных разноцветных перьев тропических птиц.
Еще в Парамарибо Хендрик, работающий в этнографическом отделе музея, рассказывал мне при первой встрече о парамакканах, откуда происходит его род. Когда-то они, жили в бассейне реки Коттики, где были рабами голландцев на хлопковых плантациях. Бежав от угнетения, поселились на берегах одного из притоков Маровейне, название которого и взяли себе как имя.
Позже, вновь спасаясь от преследования белых колонизаторов, они переселились на один из островков, затерявшихся среди многочисленных проток этой реки. Здесь они обитают и поныне, возделывая на богатой илом земле острова маниоку, рис, земляной орех, ямс — разновидность картофеля и другие культуры.
У парамаккан, как и у других лесных негров, до сих пор сохраняется родо-племенное деление с заметным влиянием матриархата. Так, например, наследование хозяйства идет через детей сестры, а не через собственных сыновей, в жизни селения заметную роль играют материнские дяди. Самая большая власть принадлежит, естественно, вождю племени, которого почему-то называют капитаном и избирают из среды самых уважаемых и опытных соплеменников. А территориальные группы разных племен возглавляет гран-мен — «большой человек», не пользующийся фактически никакой властью, но решающий с правительством Суринама их общие вопросы, поставленные во время собираемого раз в году гран-курту — «большого собрания».
И вот теперь я с нетерпением ожидал встречи с людьми почти легендарными, о которых в мире известно совсем немного. А потому, когда, опередив всех встречавших нас мужчин, вперед вышел человек в наполеоновской треуголке, разукрашенной значками и белыми кругами, в зеленом плотном кителе с отороченными белой тесьмой бортами и с надраенными металлическими пуговицами, со свистком, болтавшимся на длинной цепочке, в белых полотняных брюках до колен, плотно облегавших верхнюю часть ног, и… босиком, я уже знал, что это капитан. Правда, мне стоило огромного труда сдержать улыбку при виде его одеяния, но положение гостя обязывало, и я с удовольствием отвесил, как и Хендрик, ему поклон.
Потом, сопровождаемые еще тремя стариками в обычной одежде лесных негров, мы пошли по селению. Все дорожки были плотно утрамбованы, а у хижин на каменных плитах тлели костры, и откуда-то долетал нестерпимо сильный мускусный запах, щекотавший ноздри и комком застревавший в горле. Женщины тут же разошлись по своим домам, а дети ворошили головешки в кострах, прыгая вокруг огня и не обращая ни малейшего внимания на нашу странную процессию.
Молча совершив этот обязательный для гостей вождя обход, мы остановились у одной из хижин. От остальных она отличалась тем, что у ее входа стоял огромный тотемный столб, разукрашенный цветной резьбой с непонятными символами и примитивными изображениями диковинных зверей и птиц. Это был дом вождя.
На глиняном полу цвета охры стояли резные деревянные тарелки, полные еды, — жареное мясо и рыба, большие клубни маниоки, влажные горки белоснежного риса. Альбрехт — так звали главу парамакканов — пригласил нас садиться и сам первым сел, поджав под себя ноги. Руками он брал еду и клал ее в рот, то и дело запивая каким-то напитком из большого деревянного ковша.
Мы во всем следовали ему, не нарушая плавного течения праздничного ужина, хотя вначале вкус мяса и напитка показался не очень приятным. Потом только я узнал, что ели мы мясо специально убитого к нашему приезду молодого крокодила, а слегка хмельной напиток был изготовлен из алоэ.
Но главным был разговор. Неторопливый, степенный Альбрехт охотно отвечал на вопросы. Казалось, он знает все. И даже когда Хендрик, переводя мне слова вождя, как-то задумался в поисках нужного английского термина, он тут же подсказал его.
Удивляться не надо было: не секрет, что многие вожди — люди в достаточной степени образованные, учившиеся за границей, и что на этот пост, весьма и весьма прибыльный, они были избраны, когда вернулись на родину именно с этой целью. Оказалось, что Альбрехт закончил один из голландских колледжей и даже два года проучился в университете.
О чем же рассказывал образованный вождь парамакканов Альбрехт Иоруба? Я слушал его обстоятельные ответы и представлял себе жизнь племени на протяжении двух последних веков. Нет, сам он достаточно молод, ему всего 53 года, но история многих поколений передается здесь, как священная летопись, которую вождь обязан знать.
К примеру, семейные отношения. Как и в Западной Африке, откуда были вывезены в Суринам их далекие предки, муж не живет здесь в одной хижине со своей женой до рождения детей. Он строит для нее хижину рядом с материнской, обрабатывает прилегающий к ней участок земли, навещая жену в заранее условленное время в доме ее матери, а вот когда у него появляется первенец, переселяется к жене. Нарушить такой уклад никто не имеет права, и вождь внимательно следит за этим.