Мудрец. Сталкер. Разведчик - Успенский Михаил Глебович. Страница 103
И никакие перемены в стране не могут этого изменить. Разве что изметелят приезжего не зареченские, а чечены. А может, и те, и другие…
Но сначала следовало найти Дом колхозника. Да и компания у Печкина всё-таки имелась.
– Какая-то власть. Должна быть, – сказал Майор.
– Только не в это время, – сказал Печкин. – Паша, есть тут гостиница?
– Есть, – сказал Черентай. – Но нам туда нельзя. Я там пасечника одного обнёс. Только у меня банка в руках раскололась, вот они меня и вычислили…
– Ах ты мой сладкий, – сказал Печкин. – Нам туда можно. За истечением срока давности. Так что веди.
Двухэтажную гостиницу нельзя было спутать ни с каким другим заведением, потому что над входом висела большая вывеска: «Гостиница».
А чего выдумывать, если она одна?
Внизу сидела не то дежурная, не то администраторша, а то и портье – пожилая недовольная женщина в мохнатой кофте: было холодновато. Она с порога спросила:
– Баб водить не будете?
– Ни в коем случае, – сказал Печкин.
– Голубые, что ли? – нахмурилась женщина-портье.
– Двухместный люкс. С диваном, – сказал Майор.
– Дивана нет – есть раскладушка, – сказала портье. – Будете?
– Будем, – сказал Печкин. – А перекусить тут можно?
– Повариха всё унесла, – сказала женщина. – Даже посуду унесла.
– На поминки к Андроповне? – догадался Печкин.
– Ну. А вы откуда знаете?
– Нам по должности положено всё знать, – сказал Печкин. – Зря, значит, мы там не подкормились…
– Вот пельмени у меня есть, – сказала портье. – Только они холодные и в тазике.
Видно, только такую посуду и признавали в городе Кошкине.
– Сойдёт, – вылез Черентай и тут же поплатился.
– Вы кого это с собой приташили? А я-то думала – приличные люди…
– Мы над ним следственный эксперимент проводим, – сказал Печкин. – Можно заполнять анкеты?
– Да какие там анкеты, – сказала портье. – Идите уж, завтра оформлю. Документы только оставьте.
– Видать, немного у вас гостей, – сказал Печкин.
– Ну, – согласилась хозяйка. – Откуда много-то? У нас не Золотое Кольцо…
Тащить тазик с пельменями доверили Черентаю.
– Может, хоть плитка есть? – сказал Печкин.
– Есть, – сказала хозяйка. – Только она у меня в ногах стоит, а то артрит. Прохладно у нас, так что не сильно раздевайтесь…
– Уголок Дурова, – сказал Майор.
– У нас летом хорошо, – сказала портье. – Или если шары залить. Тоже ничего. Да, с прошедшим вас!
– И вас также, – откликнулся журналист.
Люкс оказался таким аскетическим, что полулюкс трудно было себе даже представить. Единственным его украшением была висевшая на стене литография. Она изображала бескрайнюю тундру и аборигена в парке, ведущего под уздцы оленя. Мелкое холодное солнце стояло у самого горизонта – не иначе наступала полярная ночь, не иначе прощался абориген со светилом на полгодика…
И окна затянул мороз…
Печкин поставил сумку прямо на стол и сказал:
– Почему-то картинка эта преследует меня во всех гостиницах мира. Даже на Кубе, представляете? Но при гаванской жаре она была даже очень уместна, а здесь усугубляет…
– Хорошо бы утром, – сказал Майор. – Проснуться. И узнать. Что никакой Зоны нет. И не было. Чтобы диктор. По телевизору. Так и объявил. От имени партии и правительства.
Он даже включил телевизор – не последует ли такое заявление? Но телевизор был то ли чёрно-белый, то ли неисправный, и показывал экран какую-то порнографию.
– «Пять немок в Афганистане», – определил Печкин. – Выключи, а то дополнительно платить придётся, это же явно кабельное вещание…
Две другие программы тоже не порадовали – на одной актёры готовили пищу, на второй уныло врал какой-то чиновник.
– А одному-то здесь вообще впору застрелиться, – сказал журналист.
– Пельмени съедобные, – констатировал Майор. – По стакану. Закусить. И спать. Оружие проверить. Под подушку. Черентай. Без фокусов. Не вздумай. Снять пояс. Самостоятельно.
Так и сделали. Пельмени и вправду оказались вкусные, домашние, хоть и холодные. А говорить ни о чём не хотелось.
Печкин лежал и думал, что вот живёт в России город Кошкин, и никому в этом городе нет дела, что где-то существует Зона и что в этой Зоне существуют большие проблемы… Нет, значит, всё-таки есть кому-то дело, если отстреливают любопытных…
Чем же всё это закончится, думал он. Чем же всё это должно закончиться у меня в сценарии? Ведь в жизни не бывает ярких, Ударных, эффектных финалов. Если победа – так она достигнута с такими потерями и разрушениями, которые обесценивают результаты. А если нет потерь – так в основе победы лежит какая-нибудь подляна, и это не хитрый ход всезнающего героя, а подкуп, предательство или уж такое преимущество в средствах, что опять-таки грош цена такой победе… А чаще всего коллизия никак не разрешается, она попросту сходит на нет со смертью кого-нибудь из участников… Или просто за давностью лет…
Может, вообще стоило бы выстраивать собственную жизнь как роман. И постоянно себя контролировать. Если данный эпизод будет неинтересен читателю – значит и тебе самому он не очень-то полезен по жизни, надо проскочить, проговорить, прописать его как можно скорее. Этак впору целую философию создать или даже религию…
Что мы рассчитываем найти? Историю болезни? Может быть, вещи, изъятые у пациента? Но если бы можно было идентифицировать его личность по вещам, это давно бы сделали… Или нет? Или Белого кто-то спрятал в этом санатории? Зачем? Нежелательный свидетель? Наследник несметных богатств? Вряд ли. Тогда бы его попросту оптимизировали, как сейчас принято выражаться. И не только выражаться. Заказал же кто-то Белого этому снайперу… Нет, сначала его хотели похитить… А когда не вышло…
Зачем мы ввязались в эту авантюру? Трах, бах – поехали! Поехали ни по что, вернемся ни с чем… Семь лет в наше время долгий срок, почти вечность. Все усилия отважных разведчиков могут захлебнуться в провинциальном хмельном киселе. Уже, считай, захлебнулись…
И зачем мы бомжа этого с собой потащили? Он-то при чём? Ну, загипнотизировал его кто-то… Хотя кой чёрт загипнотизировал? А этот безумный стробоскоп в баре? И неизвестно, чем бы ещё кончилось сумасшедшее кружение, если бы не Топтыгин с медным чайником… А не будь чайник медным? Может, на Посланца Чёрного Властелина только медь действует? Или кипяток? Или оба элемента в сочетании? Какой вздор лезет в голову. Точно, Зона сводит с ума, и стоило бы мне полежать в санатории «Глубокий сон», полечиться… Вот получу гонорар и лягу…
Нет, для чего-то он здесь нужен, Паша Эмильевич.
И пояс на него напялили – зачем? Принёс же чёрт не вовремя этого шахида-бакалавра! Шахид должен появляться только в самый ответственный момент, как ружьё в третьем акте…
Пояс нужно снять с бомжа. В конце концов, Посланца я сам себе придумал. Кто мы такие, чтобы распоряжаться чужими жизнями? Здесь не Зона, и нечего тащить с собой тамошние порядки… Мы ведь, по сути дела, похитили человека, и давешние менты с поминок вправе нас арестовать. Сталкеров недоделанных.
А Майору тоже надо бы полечиться. Когда я спросил его, зачем он Гороху голову отпилил. Майор сказал, что киллера уже дважды хоронили – на Кипре и в Ванкувере, и без головы никто бы ему не поверил… А так ушла посылочка в самые высокие московские кабинеты, покатилась голова убийцы по ковровым дорожкам, как при Иване свет Васильевиче… Вот оно, новое средневековье во всей красе… И мы сами его укрепляем делишками своими скорбными… Вместо того чтобы опомниться и спросить себя: зачем? Потому что в очередной раз вышла перемена вечным ценностям?
Печкин решительно поднялся и зажёг лампу.
На раскладушке Паши Черентая снова лежал Посланец Чёрного Властелина – гладкое, стёртое, нечеловеческое лицо, сомкнутые веки с какими-то иероглифами…
– Видишь, – прошептал Майор.
В одной руке его был пистолет, в другой – пульт взрывателя.
– У него бывает. Когда спит, – сказал Майор. – Я это ещё там. Заметил. Прорезается. Иначе давно бы уже. Денег дал. Ксиву. И пинка. Чтобы летел до Владивостока.