Мудрец. Сталкер. Разведчик - Успенский Михаил Глебович. Страница 98

– Ну да, – сказал молчавший дотоле Матадор. – В ночь перед Рождеством он спал на лавочке. Девочка со спичками. Это не показания у нас получаются, а святочный рассказ…

– Какое Рождество? – сказал Паша. – Тепло было – июнь же месяц на дворе… В декабре я бы точно себе подвальчик надыбал…

– Июнь, – сказал Майор. – Какого года?

Черентай ответил.

– Хотя бы год. Совпадает, – сказал Майор. – Ну и где же. Ты мотался. Столько лет. Прежде чем. Пришёл сюда. Цирк нам устраивать.

– К-какие столько лет? Я что – в полной отключке был?

– Получается да, – сказал Майор. – По-твоему. Месье Арчибальд. Чистое длинное полотенце.

– Постойте! – закричал Белый. – Всё совпадает! Город Кошкин! Так и должно быть. Он не лжёт. Именно этот город.

– Никогда не слышал, – сказал Матадор.

– Это город, – сказал Белый, – в котором я появился на свет семь лет назад.

Глава четвёртая

Когда майора Каргина с треском уволили из внутренних органов за грубость и бестактность (уложил при облаве в ночном клубе мордой в паркет известного визажиста), он решил стать частным детективом.

В напарники к Каргину пойти никто из коллег не пожелал – «Хороший ты мужик, Сева, в деле, но характер у тебя по жизни тяжёлый». Из-за этого характера он и семью потерял.

Первый же клиент, начальственного вида мужчина, пожаловался:

– Видите ли, я подозреваю, что супруга моя, Ланочка, не верна мне…

Майор посмотрел исподлобья и сказал:

– Хрюли там. Подозревать. Ты на себя. В зеркало. Глянь. Тебе рога. Не прилепить. Это женщине. Себя не уважать. Моя ставка. Пять кусков в день. Плюс текущие.

Клиент вылетел из офисной клетушки с возмущённым визгом, а Каргин вздохнул:

– Ну не умею я. С такими людьми.

Вообще-то он ни с какими людьми не умел, кроме бандитов. Зато уж с этими он умел хорошо.

Вот и не вышло из него ни Пуаро, ни даже Майка Хаммера, а ведь на что грубый был мужчина Майк Хаммер с быстрым револьвером.

Вот и устроился Каргин обычным охранником в районном филиале московского «Сталкербанка» – сутки через трое. Потом вырос до старшего инкассатора. Несмотря на профиль банка, не интересовался ни Зоной, ни тамошними делами. Стражник в офисе «Лукойла» тоже, поди, не буровой мастер…

А про киллера Гороха позвонил Картину бывший сослуживец:

– Объявился твой снайпер. Из Киева сообщили. Только они сказали, что ловить не будут, потому что он ушёл в Зону…

Майор скоропалительно уволился и поехал в Киев…

…Когда Белый в тот вечер перед Рождеством предложил ему и Печкину особого рода расследование, Майор сразу согласился. Не то чтобы Зона ему надоела – просто там он постоянно чувствовал, что занимается не своим делом. Да и слишком легко там: увидел врага – стреляй, а не беги к прокурору за ордером. И объяснений писать не нужно. Как-то несерьёзно…

И Печкин согласился – в конце концов, ему пришлось бы придумывать герою какую-никакую биографию. А тут появился шанс установить подлинную…

Хоть и невелик был этот шанс.

Ничего о себе не знал Белый. Даже имени своего не знал.

– Поедем, – сказал Майору в тот вечер Печкин. – Сразу после Нового года и поедем. Что мы теряем? Зима так и так пропащая. К тому же работа по специальности: журналистское расследование, подкреплённое милицейскими методами… И народ по случаю праздника расслабленный, на разговоры податливый…

– Поедем, – согласился Майор. – Только вот. Ты меня. Поучи как. А то я действительно. С людьми. Как-то разучился. Может. И не умел.

– Делай как я! – махнул рукой журналист. – К тому же клиент платит…

– Мы с тобой, – сказал Майор. – Его крестники. Мы теперь обязаны. Дело чести. Не говори «клиент». Про Белого. А то. Тяжкие телесные.

– Гуманизация ментовского менталитета, урок первый, – сказал Печкин. – Никакой разговор не следует начинать с угрозы. Это может насторожить собеседника… Вот ещё не помешала бы нам легализация…

– У хорошего мента, – сказал Майор. – Ксив должно быть до черта. И они есть. Фотографии. Мыло вклеит.

– Вот, гуманизируешься помаленьку, – сказал Печкин. – И ещё. Мы возьмём туда с собой Черентая…

– Соображаешь, – сказал Майор. – На живца. Только почему. Ты уверен. Что его «демон». До сих пор. Там ошивается.

– А потому что некуда нам больше ехать, кроме как в город Кошкин, – сказал Печкин. – Я и не знал, что есть в России такой город – Кошкин…

– Я тоже, – сказал Майор. – Надо пробить.

– Если существует в России город Мышкин, – сказал Печкин, – то должен где-то быть и Кошкин. Это диалектика, Ватсон.

– Но для начала, – сказал Майор. – Следует опросить. Тех, кто в Зоне. Начиная с Белого. Поехали.

Неизвестный по прозвищу Белый, возраст примерно 30 лет

Право, я затрудняюсь, с чего начать. Осознавать себя я начал там, в санатории «Глубокий сон». То есть сначала я не знал, что это санаторий.

Говорят, что в первые дни я был как младенец, но быстро начал повторять слова за людьми, а потом и связывать эти слова в предложения и фразы.

Каждый день я вспоминал всё новые и новые слова. И не только русские. Я прекрасно понимал, что нахожусь в России, на планете Земля. Я знал, что такое частная нервная клиника. Я понимал, что «Глубокий сон» – клиника дорогая, из чего сделал поспешный вывод, что являлся состоятельным человеком или имел состоятельных родственников.

Профессор Сметанич назвал моё заболевание лакунарной амнезией.

– Ваша память превратилась в кружево, дорогой мой, – сказал профессор. – Но не сплетённое, а вырезное – как вырезают из многократно сложенного листа бумаги снежинки. Не представляю, как можно столь выборочно стирать память. Как в кинокомедии про жуликов: «Вот тут помню, а вот тут не помню». Интересный случай, дорогой мой! Если я пойму, как именно обработали ваши мозги, – все спецслужбы мира поставят мне памятник. Нам с вами… Уж очень вы не похожи на обычных «потеряшек»…

Потом он показал мне видеофильм. В нём рассказывалось о том, как в начале века в России то и дело стали объявляться (чаще всего на вокзалах) люди (главным образом мужского пола, хотя попадались и женщины), совершенно потерявшие память. А также деньги и документы.

Поэтов покидает Муза. А «потеряшек» покинула Мнемозина. Оказывается, я прекрасно знал и эти мифологические имена, и многие другие.

Не знал только своего имени. Не знал имён отца и матери, родственников, названия города или городов, в которых я жил.

Те несчастные, в фильме, иногда находились – либо сами начинали что-то вспоминать, либо родственники и знакомые откликались на объявления в газетах или по телевидению. Но нередко оставались пациентами клиник до конца жизни.

Авторы фильма намекали, что «потеряшки» – жертвы бесчеловечных экспериментов различных спецслужб. После перемен, произошедших в стране (я, оказывается, знал и об этом!), власть утратила контроль над разными секретными лабораториями, поскольку прекратила их финансировать и вообще разогнала. Но некоторые, видимо, сохранились и продолжили свою зловещую деятельность…

Всё это вздор, сказал профессор Сметанич. Причина проста. Умные люди не советуют выпивать в дороге со случайными попутчиками, и они совершенно правы. Клофелин, добавленный в водку, может и вообще убить – но уж память повредит наверняка. И зачастую необратимо… Нам не надо никаких секретных лабораторий, мы и сами управимся…

Но и под эту категорию я не подпадаю.

– А во что я был одет? – спросил я.

– Так, ничего особенного, – сказал профессор. – Среднестатистический костюм. Не фабрика «Большевичка», конечно, – хороший Китай. Нам это ничего не дало. Равно как и фотография по телевизору. Никто не откликнулся. Похоже, никто и не мог откликнуться…

– Почему? – спросил я.

– Потому что ваше лицо изменено пластической хирургией, – сказал Сметанич. – И операция была виртуозной, я консультировался со специалистами. Запрос в МВД тоже ничего не дал – вероятно, вы получали документы до обязательной дактилоскопии или как-то уклонились от неё…