Fatal amour. Искупление и покаяние (СИ) - Леонова Юлия. Страница 14

Глава 6

После того, как лакей проводил новоиспечённого соседа, мать и дочь Ракитины остались одни. Марья Филипповна задумчиво помешивала остывший чай. Елена Андреевна поморщилась, звон серебра о фарфор действовал ей на нервы.

— Машенька, душечка, перестань, — вздохнула madame Ракитина, желая, чтобы сей звон немедленно прекратился.

Марья опустила ложку в чашку и закуталась в шаль, несмотря на жаркий день, в тени старой яблони было довольно свежо, взгляд её затуманился и обратился в сторону подъездной аллеи, по которой только четверть часа назад уехал всадник на большом жеребце вороной масти.

— Княгиня Урусова мне написала, — обратилась к дочери Елена Андреевна.

Марья промолчала в ответ. Она знала, что сей разговор неизбежен, но также знала, что не желает говорить о том. Брови madame Ракитиной сошлись к переносице.

— Маша, голубушка, да ты меня никак не слушаешь? Полно в облаках витать.

— Я и не витаю, маменька, — обернулась к матери mademoiselle Ракитина. — Больно сомнительно, чтобы Анна Николаевна снизошла до того, чтобы самой написать, ежели только не в ответ на ваше письмо.

Щёки Елены Андреевны окрасились густым румянцем. Упрёк был вполне справедливым. Урусовы не стали бы их приглашать, коли бы madame Ракитина не напомнила о себе, после чего Анна Николаевна посчитала невежливым не прислать приглашения. Елена Андреевна возлагала слишком большие надежды на этот вечер, и по опыту Марья знала, что мать не оступится не получив её согласия.

— Так что же теперь и не знаться вовсе? — не ожидая ответа на свой вопрос, оправдываясь, буркнула madame Ракитина.

В кроне над головой зашелестел ветер, осыпая на стол последние лепестки. Пахнуло сладким запахом сирени. Марья опустила ресницы. Белый с чуть розоватыми прожилками лепесток плавал в чайной чашке. Девушка аккуратно подцепила его ложкой и поднесла к глазам.

— Отчего же не знаться, — тихо произнесла она. — Вот только навязывать своё общество негоже. Так о чём княгиня писала? — осведомилась она, заранее зная, каков будет ответ.

Выцветшие голубые глаза Елены Андреевны уставились на дочь, которой, казалось, не было никакого дела до переписки между матерью и княгиней Урусовой.

— Через две седмицы у Натальи именины будут.

Марья Филипповна с трудом подавила тяжёлый вздох.

— Неужели приглашение прислали? — иронично улыбнулась она. — Вы ведь затем писали?

— Неужели забыла, о чём говорили с тобой? — осведомилась madame Ракитина.

— Разве вы позволите мне забыть о том? — поднялась с плетёного кресла девушка, обходя вокруг стола.

— Чем тебе Илья Сергеевич не угодил? — сердито осведомилась Елена Андреевна.

— Стыдно, маменька, навязываться, — подобрав юбки, зашагала Марья к дому.

Гнев, поначалу кипевший в душе, вскоре остыл. Горькое осознание правоты материнских слов камнем давило на грудь. Ведь, что ни говори, а поклонников у неё за это время не прибавилось. Даже самый преданный из всех Поль Василевский в прошлом сезоне в Москве обручился с одной девицею из Ельнинского уезда. Скоро год исполнится, как не стало отца, строгий траур остался в прошлом, а стало быть, ничто не мешало принять приглашение соседей. Ничто, кроме собственной гордости, что восставала в ней всякий раз, при мыслях о том, чтобы искать расположения князя Урусова.

После обеда madame Ракитина удалилась в свои покои отдыхать, а Марья провела остаток дня за чтением. В саду смеркалось, когда она перевернула последнюю страничку "Божественной комедии" Данте во французском издании. Гордость — есть грех и порок. Пусть так, но где взять силы переступить через себя ради блага близких людей? Претила мысль о том, чтобы флиртовать и кокетничать, пытаясь увлечь, тем паче, что отказала князю, заверив его, что никакие жизненные обстоятельства её решения не переменят. Урусов не станет дважды просить её руки, больно гордый, такой же гордый, как она сама, не такой, как Василевский, что примчался бы по первому зову. Времени, чтобы убедиться в том, было предостаточно. После похорон Филиппа Львовича Илья Сергеевич ни разу не появился в Ракитино, несмотря на то, что ехать от одной усадьбы до другой не более получаса. Ежели и виделись где, то обыкновенно случайно, встречаясь на дороге или в Можайске. А стало быть, придётся ей идти к нему с повинной головой.

Ночь выдалась бессонной. Марью Филипповну не оставляли мысли о том, каким образом ей надлежит вести себя с князем Урусовым нынче. Не хотелось даже в малой степени поступиться чувством собственного достоинства, поступить так, значит, признать поражение. Но стоило только подумать о том, что нынче в Полесье хозяйничал купец Величкин, а толстогубая купеческая дочь ныне занимала, её, Марья Филипповны, покои, как челюсти сжимались до зубовного скрежета. О, как ненавидела она всё многочисленное семейство Величкиных. И самого Семёна Семёновича, и его дородную жену с рябым лицом и тусклым взглядом водянисто-серых глаз, и весь их огромный шумный выводок от мала до велика, а особенно купеческого сынка, который в позапрошлую седмицу явился в Ракитино нанести визит.

Само собой, что молодцу отказали от дома. Наблюдая в окно, как тот удаляется по подъездной аллее на одном из лучших жеребцов из конюшни покойного батюшки, Марья насилу сдержала злые горячие слёзы, что повисли на густых ресницах. Пожалуй, ради того, чтобы вернуть Полесье, она согласится даже на замужество с князем Урусовым, да вот беда, Илья Сергеевич ни в коем случае не станет облегчать ей задачу. Мало того, наверняка её попытки завоевать его благосклонность польстят его самолюбию. Марье виделось, что князь станет насмехаться над ней, прежде чем снизойдёт до того, что милостиво повторить сделанное так давно предложение, ежели снизойдёт. Что-то подсказывало ей, что не станет Илья Сергеевич наступать на те же грабли другой раз. Она гнала от себя мысли о том, что будет после. Как она будет жить, став княгиней Урусовой? Проще было не думать о том, что ждёт её в супружеской жизни.

Можно и далее жить в Ракитино, но тогда ей придётся мириться с каждодневными упрёками матери, сетующей на упрямство и непослушание единственной дочери. Даже понимая, что вины её в том нет, что виноват отец, скрывавший от семьи истинное положение дел до той поры, пока не стало слишком поздно, что-либо исправить, и брат, проигравший в карты усадьбу, она не могла отделаться от ощущения собственной причастности к тому падению их семьи, что свершилось на глазах всего местного общества. Они более не были теми, кто задавал тон, и это задевало более всего.

Едва забрезжил рассвет, Марья поднялась. Ей всегда хорошо думалось вовремя пеших прогулок, и ныне, когда Сержа не было в усадьбе, она скучала по его обществу, по их совместным походам по окрестностям. Не изменяя привычного уклада, девушка скоро привела себя в порядок и легко сбежала по лестнице в тесную переднюю. Дом в Ракитино разительно отличался от особняка в Полесье. Здесь не было просторного светлого вестибюля, роскошной бальной залы, длинной анфилады комнат. Простой и довольно тесный, он так или иначе напоминал о том, что оказалось утраченным.

Дорожка, ведущая через сад, оканчивалась калиткой в невысокой ограде. Отодвинув задвижку, Марья ступила на едва приметную тропинку, уводившую в берёзовую рощу, за которой протекала небольшая речушка. Солнечный свет пробивался сквозь густые кроны тонкими косыми лучами, гомонили о чём-то своём птицы, капли росы сверкали в траве и на листьях деревьев подобно бриллиантам. Где-то неподалёку дятел долбил дерево, стоило только смолкнуть лесному барабанщику, и тотчас завела свою песнь кукушка.

Вскоре в просветах между деревьями мелькнула, играя солнечными бликами, серебристая речка. Всё громче становилось журчание воды. Остановившись на высоком обрывистом берегу, Марья присела на поваленное бревно под раскидистым кустом бузины у самого края обрыва. Так покойно и хорошо было в тихом лесном уголке, ничто не нарушало её размышлений.