Fatal amour. Искупление и покаяние (СИ) - Леонова Юлия. Страница 47

Настасья подняла голову, глядя на свою хозяйку заплаканными глазами:

— Я к бабке пойду. Мне сказали, есть тут одна. Она поможет.

— Да ты что! Грех-то какой! — возмутилась Марья.

— А иначе мне только в петлю, или в прорубь, — вздохнула девушка.

Глава 18

Придаваться долгим размышлениям о грядущем отцовстве Сержа Марье не пришлось. В комнату вошла Елена Андреевна с тем, чтобы поторопить дочь. Сергей Филиппович уже приехал и ожидал сестру внизу. Услышав о приезде молодого барина, Настасья побледнела и тихо вскрикнула, уколов палец иголкой, которой торопливо подшивала подол бального платья барышни.

Марья с жалостью оглянулась на горничную, задумавшись о том, следовало ли сказать брату о Насте, или ей не стоит вмешиваться в это дело. Она не знала, чем можно помочь Настасье, но и Сержа не хотелось огорчать подобными вестями. Отчего-то она была уверена, что подобная новость его не обрадует.

Спустившись в вестибюль, она подставила брату щёку для поцелуя, надела новый соболий салоп, крытый синим бархатом, а на голову повязала лёгкую, почти воздушную, пуховую шаль, чтобы не помять сложную причёску, над которой Настя колдовала почти два часа. Расположившись в экипаже напротив Сергея, Марья украдкой поглядывала на него и тяжело вздыхала, потому как не могла решить для себя, как поступить с тем, что стало ей известно нынче утром. Даже мысли о грядущем бале, к которому она так долго готовилась, улетучились, оставались лишь Настасья и Сергей.

Размышляя над этим, Марья и не заметила, как карета въехала на Дворцовую набережную, и возница свернул к Комендантскому подъезду, остановившись в длинной веренице экипажей.

— Мари, мы приехали, — обратился к ней Сергей, открывая дверцу кареты и подавая сестре руку.

Бросив быстрый взгляд на его лицо, Марья отметила, что брат не меньше её самой взволнован предстоящим событием. Сергей Филиппович рассчитывал, что может встретить людей, что будут ему полезны в делах службы. Предъявив стоящему на входе адъютанту императора пригласительные билеты, Ракитины прошли внутрь. Не слишком широкая лестница вела на второй этаж, и по ней уже поднимались те, кто удостоился чести быть приглашёнными во дворец на ежегодный императорский бал, знаменовавший собой официальное открытие светского сезона в столице.

Как бы то ни было, через разные подъезды, лестницы, коридоры весь этот поток приглашённых стекался в большой аванзал, в нынешний вечер освещённый тысячами свечей в огромных люстрах и высоких канделябрах, стоящих вдоль больших окон и около стен.

У Марьи в глазах рябило от многоцветия бальных туалетов, от блеска драгоценностей, Андреевские, Георгиевские ленты, звёзды, осыпанные бриллиантами, золотые и серебряные эполеты. Вцепившись в руку брата, она старалась не слишком глазеть по сторонам, опасаясь выказать себя полной провинциалкой. Стараясь сохранять невозмутимое выражение лица, она то и дело широко открывала и без того большие глаза, когда видела нечто такое, чего раньше ей видеть не доводилось. Бальная зала поражала своими размерами. Никогда ещё ей не приходилось бывать в столь величественном, подавляющем своим великолепием помещении. В этот вечер она, как никогда раньше, почувствовала себя жалкой и ничтожной, маленькой песчинкой, затерявшейся в этой огромной толпе.

Входя в зал, гости становились ближе к стенам, оставляя свободной середину. Вскоре должна была появиться императорская чета и вместе с ней великие князья и княгини, а также и весь дипломатический корпус.

Наступил кульминационный момент всего бала. Церемониймейстеры трижды ударили жезлами о пол, зазвучали первые аккорды полонеза, двери, ведущие в Малахитовый зал, растворились, и вошёл император под руку с женой главы дипломатического корпуса. За ним последовали великие князья с жёнами дипломатов, затем и сами послы с великими княгинями.

Впереди этого блестящего шествия гордо выступал обер-гофмаршал, сопровождаемый церемониймейстерами, делая вид, что расчищает путь для августейших особ. Впрочем, этого не требовалось, толпа сама, кланяясь, расступалась перед сильными мира сего.

Марья, которой посчастливилось вместе с братом оказаться в первых рядах, не могла отвести взгляда от Государя. До того она видела его только на портретах и, признаться честно, оригинал довольно сильно отличался от того, что изображали живописцы. Тридцати семилетний император оказался довольно привлекательным мужчиной со слегка рыжеватыми коротко остриженными волосами и с голубыми немного навыкате большими глазами.

Полонез длился довольно долго, потому как Государь, желая уделить внимание большинству дам из своей немалой свиты, почти с каждой прошёлся в туре танца. Полонез окончился, великосветские танцоры освободили паркет для следующего танца, коим должен был стать вальс.

Открывать вальс в нынешнем сезоне выпала честь графу Ефимовскому. Для Андрея императорский бал был скорее тяжёлой повинностью, чем развлечением. Существовала традиция, по которой каждый гвардейских полк, находившийся в Петербурге, отряжал лучших танцоров из числа офицеров гвардии для участия в этом священнодействии. Ныне выбор пал на него. Он должен был танцевать с сестрой князя Куташева, но mademoiselle Куташева накануне сильно простудилась, однако, всё же планировала принять участие, потому не сообщила Ефимовскому о своём недомогании. Собираясь на бал, княжна почувствовала себя совсем дурно и впала в беспамятство, сражённая лихорадкой, о чём Андрею и сообщил её брат уже прямо в бальной зале.

Попав в затруднительное положение, Андрей окинул гостей, столпившихся в зале, быстрым взглядом. Его внимание привлекло разрумянившееся хорошенькое личико Марьи Филипповны, не имея времени на раздумья, граф прошёл к ней и склонился в учтивом поклоне, протягивая руку.

Отказаться было невозможно, особенно когда тысячи глаз были обращены на застывшего в поклоне Ефимовского и барышню, что он выбрал. Марья, беспомощно оглянувшись на брата, вложила пальцы в ладонь графа в белой перчатке и на негнущихся ногах проследовала за ним в центр зала.

Грянула музыка вальса. Рука Ефимовского обвилась вокруг тонкой талии mademoiselle Ракитиной, и Андрей легко и стремительно повёл её в танце. Вслед за первой парой на паркет стали выходить другие. Кружась в этом многоцветном сумасшедшем вихре, Марья Филипповна не осмеливалась смотреть в глаза своему партнёру. Все её мысли были сосредоточены только на том, чтобы, не дай Бог не поскользнуться, или не запнуться. Румянец сошёл с её лица, она закусила губу, чувствуя, что от волнения и страха дрожит каждая жилка в её теле.

— Mademoiselle, — насмешливо улыбнулся Ефимовский, которому данное действо было не в новинку, — не стоит так беспокоиться, я не уроню вас в глазах всего света.

Фраза прозвучала двусмысленно. Марья Филипповна вспыхнула и осмелилась взглянуть ему в лицо. Серые и синие глаза встретились, казалось, тысячи искр пробежали между ними. Ефимовский более не улыбался. Губы его были сурово сжаты, на гладком лбу появилась поперечная складочка, выдавая владевшее им напряжение. Более он не проронил ни слова. По окончанию танца Ефимовский отвёл Марью Филипповну к её брату, ещё раз поклонился и растворился в толпе. Ни жива, ни мертва от пережитого волнения, Марья растерянно оглядывалась по сторонам. Княжна Гагарина, пользуясь тем, что маменька её отвлеклась, высоко подняла руку и помахала подруге сложенным веером, приглашая присоединиться к их кружку.

— Мари! — восторженно заговорила она, как только Марья приблизилась под руку с Сержем. — Ты была великолепна. Клянусь, все не сводили глаз с тебя.

— Боже! Я так перепугалась! — выдохнула девушка, целуя княжну в щёку.

Подружки не успели толком поговорить. Ирина была права, когда сказала, что Марью Филипповну заметили. К ней подходили после каждого танца, приглашая на следующий. С непривычки у Марьи кружилась голова, и болели ноги, но она всякий раз выходила с новым кавалером.