Fatal amour. Искупление и покаяние (СИ) - Леонова Юлия. Страница 56

После полуночи, когда графин на столе почти опустел, Сергею Филипповичу послышался какой-то странный звук, будто мяукал котёнок. Не сразу осознав его значение, он некоторое время пребывал в размышлениях, откуда в его покоях взяться котёнку. Когда же он понял, что всё завершилось, то поднялся с кресла и устремился по коридору к покоям супруги. Чем ближе подходил он, тем явственнее слышался плач младенца.

Не слыша более тех ужасных криков, Серж вошёл и остановился на пороге. Посреди будуара стояла Устинья, укачивая в своих полных руках плачущего ребёнка. Елена Андреевна, закрыв лицо руками сидела подле постели Бетси, которая не шевелилась. Две дворовые девки испуганно оглянулись на замершего в дверях барина и торопливо перекрестились. Акушер вышел из спальни и остановился напротив Ракитина.

— Мне жаль, Сергей Филиппович, — дотронулся он до его плеча. — Ваша жена была весьма хрупкой женщиной.

— Была? — не понимая, спросил Ракитин.

Стряхнув сухонькую ладошку акушера с плеча, Серж рванулся в спальню и медленно опустился на колени подле постели.

— Лиза, — позвал он её. — Лиза, ответь.

— Она умерла, Серёжа, — хрипло прошептала Елена Андреевна.

Сергей нащупал холодную тонкую кисть в складках одеяла и прижался к ней губами.

— Прости меня, Mon ange (ангел мой), — глаза обожгло.

Серж не сразу понял, что это слёзы жгут ему глаза. Ему стало невыносимо стыдно и горько оттого, что он не любил её, что считал её обузой, и вот ныне он стал свободен, но ценою этой свободы стала жизнь той, что любила его всем сердцем.

Поднявшись со стула, Елена Андреевна вытолкала из спальни девок, вышла сама и закрыла за собою двери. Ракитин плакал навзрыд. Он то просил прощения, то звал её, то принимался целовать холодные руки и застывшие черты.

Подождав немного, Елена Андреевна вошла, обняла вздрагивающие плечи сына и мягко, но настойчиво повлекла его к дверям. В будуаре к нему шагнула Устинья.

— Дочечка у вас, барин, — протянула она ему ребёнка.

Глянув на орущего младенца равнодушным взглядом, Серж отмахнулся от повитухи и вышел вон. Он не помнил, как спустился по ступеням, как выбежал из дома, и направился в тёмный парк. В себя он пришёл, сидя на скамье у фонтана. Это место очень любила Марья, а после и Бетси облюбовала его.

— Господи! За что ты так со мной?! — поднял он голову, вглядываясь в безмолвное звёздное небо. — Настя, потом Лиза. Что я такого совершил, что ты проклял меня?! — шёпотом вопрошал он.

Белая тень отделилась от куста сирени и скользнула к нему на скамью. Марья прижалась головой к плечу брата, утирая бегущие по лицу слёзы.

— Как страшно, Серёжа, — прошептала она. — Я ни за что не пойду замуж, — всхлипнула Марья.

Брат и сестра ещё долго сидели в парке на скамье, до тех пор, пока Ракитин не ощутил, что Марью всю трясёт в ознобе. Майские ночи были ещё довольно прохладными, а она выбежала за ним из дома в одном тонком муслиновом платье. Сняв мундир, Серж накинул его на плечи сестры и помог ей подняться. Вместе они дошли до дома в полном молчании. Да и не надобно было слов. В это молчании было больше, чем возможно было выразить словами.

— Как ты дочку назовёшь? — остановилась на ступенях крыльца Марья.

— Лизой, — тихо обронил Серж.

Марья снова заплакала, Ракитин обнял её и привлёк к себе.

Елизавету Алексеевну схоронили на другой день после того, как окрестили маленькую Лизу. Стоя в храме у гроба подле Сержа, Марья испытала странное чувство, что всё это уже было видено ею однажды. Всё те же люди с застывшим выражением скорби на лицах, те же свечи, заунывный голос местного попа, отпевавшего усопшую. Она наблюдала за всем, словно отрешившись от них, как человек совершенно посторонний.

После поминок, Марья пошла к себе. Поднявшись на один пролёт широкой лестницы, она остановилась и оглянулась. В вестибюле Сергей бледный в чёрном сюртуке, прощался с последними из тех, кто приехал проводить в последний путь покойницу. Mademoiselle Урусова что-то тихо говорила брату Марьи, а её рука в чёрной кружевной митенке совершенно бесстыдным образом лежала на груди Сержа, касаясь лацкана его сюртука.

Серж что-то ответил ей, печальная горькая улыбка скользнула по его губам, когда он склонился над рукой Натальи, прежде чем запечатлеть на ней невесомый поцелуй. Не в силах и далее смотреть, Марья отвернулась и быстро зашагал вверх по лестнице.

Она знала, что Натали вернулась из Петербурга так ни с кем и не обручившись, и ей было неприятно видеть княжну так близко подле брата. Что-то постыдное было в том, как Натали смотрела на него, прикасалась к нему, будто бы в желании утешить его.

Сергей Филиппович покинул Полесье к концу мая, приняв решение вернуться на службу в столицу. Марья не винила его за то, что ему было слишком тяжело находиться в усадьбе, и прекрасно понимала его желание уехать.

После отъезда брата mademoiselle Ракитина стала часто наведываться в детскую к крошечной племяннице. Поначалу маленькая Лиза казалась ей весьма отталкивающей, но прошёл месяц, и девочка из орущего красного младенца превратилась в маленького белокурого ангела. Совершенно белый пушок на голове, чистые голубые глаза, пухлые щёчки и ручки совсем покорили Марью.

Елена Андреевна, глядя на внучку умилялась тому, как сильно она походила на своего отца, когда Серж был в том же возрасте.

— Красавицей будет, — улыбалась madame Ракитина, частенько склоняясь над колыбелью и поглаживая пухлые щёчки малышки указательным пальцем.

К концу июня в Полесье пожаловали гости, князь и княгиня Анненковы. Марья совсем позабыла о том, что Ирэн обещала навестить её, когда они поедут в Смоленские владения Бориса. Визиту подруги mademoiselle Ракитина обрадовалась. После ужина, оставшись вдвоём девушки всё говорили и никак не могли наговориться. Марья долго мучилась перед тем, как задать княгине Анненковой вопрос о том, неизвестно ли ей что-нибудь о судьбе графа Ефимовского? Ирина широко распахнула карие глаза, когда услышала, о ком она спрашивала.

— Он писал письмо Борису, — тихо зашептала новоиспечённая княгиня. — Служит в какой-то крепости, названия я не запомнила. Борис читал мне, но я стала такая рассеянная, — засмеялась Ирина и смущённо отвела глаза.

По тому, каким светом светились глаза подруги, по её цветущему виду, Марья догадалась.

— Ты в тягости?! — с ужасом прошептала она, памятуя о судьбе несчастной Бетси.

Ирэн кивнула.

— О, это такое счастье! — взяла она за руки Марью. — Ежели бы только знала, как я нынче счастлива.

— А Борис? — не удержалась от любопытства Марья.

— Я думала, что сильнее любить просто невозможно, но он доказал мне, что можно, — смеясь, отвечала Ирэн.

Анненковы погостили у них всего два дня и, тепло простившись, вскоре отбыли. Но даже в эти два дня наблюдая за молодой четой, за тем, каким восторгам светятся глаза обоих, когда они рядом, за тем, с какой нежностью Борис всякий раз касается своей молодой жены, Марья испытывала всепоглощающую зависть к этому безграничному счастью. "Верно, ради такой любви и умереть не страшно. Вот Серж не любил Бетси, и это страшно, — рассуждала она сама с собой после их отъезда. — А коли бы меня так любили, то, верно, было бы не страшно! Ежели Ефимовский бы так любил меня, я бы всё отдала!"

Весь вечер после отъезда Анненковых она думала об Андрее, а ночью он приснился, лежащим в изумрудно-зелёной траве ей в своём белом кавалергардском колете с алым пятном крови на груди. Проснувшись от собственного крика, Марья скатилась с широкой постели, упала на колени и зашлась в горестных рыданиях.

Глава 22

После захлебнувшегося в крови восстания горцев в 1830 году на Кавказе воцарилось относительное затишье и продолжилось строительство Лезгинской линии укреплений. Случались иногда стычки, но особого урона они не наносили.

Ефимовский попал в гарнизон недавно отстроенной крепости Новые Закаталы. Графу поручили надзор за сооружением одного из укреплений между крепостями Новые Закаталы и Белоканы. С небольшим отрядом, состоявшим из пятидесяти человек, Ефимовский выехал из крепости к месту строительства нового форта.