Кольцо судьбы. Том 1 (СИ) - Семёнова Диана. Страница 20

- Ли? - слышу чей-то голос. Прошла вечность или минута - я не знаю. Некто прикасается к моему плечу, осторожно переворачивает набок. Я долгое время не могу понять, кто это, и даже по голосу не разобрать мужчина или женщина. Звуки плывут, и в глазах двоится. Он что-то говорит, но я не понимаю. Когда я оказалась на ногах, видимо, он меня поднял, то у меня скакануло давление, и все внутренности свернулись в узел, будто кишки наизнанку вывернули. Я инертно отпихнула человека, скорчившись пополам. Меня вырвало. После чего мне стало немного лучше. Картинка немного прояснилась, и я увидела в своей рвоте кровь. Голова продолжала кружиться. Мутная, тёмная и двойная картинка, но всё же я узнаю Моргана возле себя. «Пойдём» - сказал он, но идти мне не позволил. Он взял меня на руки и унёс. Я не понимала толком, что происходит. Время текло непонятно: то слишком быстро, то слишком медленно. Кто-то разговаривал, задавал вопросы. Я что-то отвечала, но ничего не запоминала. Было сложно сформулировать мысль и высказать её. Язык заплетался, будто ватой обложенный, в мыслях было то же самое - вата. Целую вечность меня выворачивало наизнанку. Рвало кровью. Горло жгло, во рту ощущался вкус железа и кисло-горькой рвоты. Было больно кашлять, больно дышать. Мне что-то вкололи, потом положили под капельницу.

Через несколько часов мне стало намного лучше. Перестало рвать, нормализовалось давление. Тогда только мне рассказали, что стряслось. Элен - врач, женщина сорока лет на вид, со светлыми волосами до плеч и нежными руками сказала, что в три часа ночи меня привёл Джон Морган. Он пришёл меня сменить на ночном посту, а я валялась избитая. У меня было треснуто три ребра, лёгкое сотрясение мозга и внутреннее кровотечение. Мне вкололи обезболивающее, противорвотное и сосудорасширяющее, а через некоторое время успокоительное и снотворное. Я проспала четыре часа. Мне не стали делать никаких операций, поскольку у меня ускоренная регенерация. Были ссадины на затылке и чуть выше правого виска, но когда я проснулась - в десять утра - они уже почти исчезли. Элен предположила, что меня ударили по голове дважды, так я и заработала ушиб головного мозга. Пока она всё это говорила, я вспоминала.... Как меня долбанули башкой о стену дважды, чтобы я потеряла равновесие. Пока двое держали меня, Лоуренс бил. В конце своей победной эпопеи он ещё несколько раз пнул ногой в живот. Не удивил. Нет, Лоуренс меня не удивил. Он вечно косился на меня со злобой. Да и в принципе, мне кажется, люди в его жизни делятся на тех, кого он ненавидит и тех, кто его бесит, но недостаточно сильно для ненависти (таких личностей он держит при себе). Он - сексист и гомофоб, что заставляет меня считать его не до конца определившимся геем. Я вообще удивляюсь, как его ещё не заперли, как он прошёл психологические тесты, не показав своей асоциальности. Он - садист, это мне известно ещё со школы. В младших классах он издевался над животными, в средней школе стал обижать первоклашек. Вечно цепляется к девчонкам - именно не клеится, а цепляется. Дружит с теми, кто слабее его, чтобы показать своё превосходство. Несмотря на то, что в академии мы учились на одном потоке, наши интересы, так сказать, не пересекались. В школе мы учились в разных классах. В общем, раньше мне везло. А вот здесь мы оказались в одной роте и наши интересы, наконец, столкнулись. Почти за целый месяц пребывания на базе он показывает весьма неплохие результаты, но я его во многом опережаю. Баба. Выскочка. Он бесился всю первую неделю обучения, а когда я стала сержантом, к слову сказать, единственной девушкой-сержантом, а он - нет, то он начал ко мне цепляться. Сначала просто издевался, злостно подшучивал, потом стал угрожать, пытался подставить чуть ли не под статью. В общем, стоило ожидать такого исхода...

Медпункт базы состоял из нескольких процедурных кабинетов и трёх палат с различным количеством коек. Элен сказала, что никогда ещё все палаты не были заняты - к ней частенько наведываются с царапинами, вывихами и другими нетяжёлыми травмами. Бывает что-то пострашнее, но не часто. В двуместной палате я была одна, в соседней палате было ещё двое парней из другой роты и всё. Я пришла в себя в десять часов утра, и вскоре в палату вошёл... полковник. Просто зашёл, молча глядя на меня. Но, несмотря на сохранённое внешнее спокойствие, в его глазах была буря эмоций: от бешенства и негодования по отношению к моим обидчикам до неистовой жалости и нежности ко мне. Я всегда видела проявление доброты ко мне, но такой взгляд видела впервые. Сдержанность полковника была уместной, потому что в этом был весь он - сильный, зрелый, умный мужчина; строгий и безжалостный по отношению к врагам, нежный и заботливый - для меня. Говорят, женщины любят драму.... Мне не нужна была драма. Он не пускался в истерику, не вбегал, судорожно обнимая, зацеловывая и твердя «как же ему жаль». Руссо - настоящий мужчина. Если уже случилась беда, он не причитает, не говорит - он делает.

- Кто?

Я перекатила глазами, откашлявшись.

- Я сама...

Уилл мигнул глазами, дёрнулись его желваки. Было ясно, что я вру, мы оба это знали, но я продолжала врать.

- Селин, - впервые слышу своё имя, произнесённое с неистовой болью и сожалением.

- На ночном посту я стала засыпать. Чтобы взбодриться, решила пройти тренировочную площадку. Неудачно поставила ногу, навернулась, упала. В полёте ударилась о части конструкции рёбрами и головой.

Уилл замер, уставившись на меня удивлённо.

- Красиво врёшь. - Я промолчала, отвернувшись лицом к стене. - Мы не в тюрьме, и ты не должна потакать проявлению дедовщины здесь. - Я иронично хмыкнула, промолчав. Потакать не должна, но дедовщина имеет место быть. Уилл сам это говорил. Возможно, она контролируется, и может её проявление - не столь частое явление здесь, по сравнению со среднестатистической армией. Но если бы её можно было полностью искоренить, то её бы здесь не было вовсе уже давно. - Он - асоциален, - не унимался Уилл. - Я его посажу. - Вряд ли... Лоуренс ведь прошёл все тесты, значит, не асоциален. Наверно. Может, я ошибаюсь, а Уилл был прав - в этом месте у парней обостряются первобытные инстинкты. Уилл хотел мне помочь, хотел защитить - я это чувствовала, но он не сможет этого сделать в данных обстоятельствах.

- Я сама упала.

- Хватит, - огрызнулся Руссо, но не повысил голос. - Дураку ясно, что ты не могла так сама себя покалечить.

Я напряжённо сглотнула. Мне было неприятно врать ему или недоговаривать что-либо. Я уже давно привыкла обсуждать с ним свои проблемы. Это длилось три года - что бы меня не мучало, я могла спросить совета у Уилла, и он помогал. Он быстро заменил отца на этом поприще...

- Я не могу... - буркнула я, опуская лицо. - Вы ведь сами понимаете, если я настучу, то получу вдвойне!

Уилл выдохнул носом, мысленно поддерживая меня и понимая мои мотивы. Потом он подступился ко мне, присел на край больничной койки. Коснулся моей руки, отчего дрогнули мускулы. Я нахмурилась, посмотрев полковнику в глаза. На секунду мы замерли, глядя друг на друга, а потом Уилл приблизился ко мне и поцеловал. В первый раз. Это был не просто поцелуй, а нечто запредельное. Нечто абсолютно простое на вид, но с глубочайшим смыслом. Это было событием, которое происходит и всё расставляет на свои места. Он не просто поцеловал меня.... В его поцелуе не было низменных чувств, страсти и похоти, в нём была нежность и забота, сопереживание. Одним своим поцелуем, Уиллу удалось объяснить мне все неурядицы, происходившие между нами три года. Он просил прощения за то, что ему приходилось держать дистанцию, за то, что порой он даже был груб. Он продолжал держать дистанцию даже здесь, на базе, весь последний месяц. Потому что не мог проявлять ко мне нежность, оставаясь при этом строгим учителем. Он учил нас справляться со своими страхами, и ему пришлось кидать меня в комнату с крысами. Он был вынужден строить меня, изматывать тренировками. Этот месяц был тяжёлым: нас гоняли целыми днями, так сильно изматывали, что через одну минуту после отбоя мы уже храпели. Я замечала, что когда дело касалось издевательств надо мной, Уилл старался держаться в стороне и не смотреть. Я знала, что он чувствует ко мне на самом деле. Все эти годы. Но лишь сейчас, когда он поцеловал меня, всё стало ясно окончательно.