Горький квест. Том 2 - Маринина Александра Борисовна. Страница 8

Трогательная девочка Наташа, поклонница романтики и самодеятельной песни. Единственная, кто обратил внимание на тему любви в романе. Тимур-то уж наверняка об этом говорить не будет. А Владимир Лагутин писал о любви очень много и всерьез намеревался предлагать эту тему для обсуждения своим ученикам, если бы они у него были. Более того, он даже придумал для своих вымышленных уроков форму, которая сегодня очень популярна под названием «фанфик», но в те годы не было ни понятия такого, ни термина. Мой племянник зацепился за описанную всего в одной фразе ситуацию, суть которой сводилась к тому, что Мирон, сын Алексея Артамонова, ухаживал за дочерью той самой Поповой, а девушка внезапно уехала, сбежала со школьным товарищем Мирона, давним его другом, и обвенчалась с ним. Володя писал: «Можно было бы предложить ребятам написать сочинение, в котором придумать и историю развития отношений Мирона и Зинаиды, и историю знакомства Зинаиды с Горицветовым, и подробно описать мотивы девушки, и – самое главное – попытаться представить себе переживания Мирона, внезапно потерявшего невесту и не понимающего, что же произошло, как же так вышло…» Да, Володя в этой ситуации почему-то искренне посочувствовал Мирону, который, положа руку на сердце, выведен в романе далеко не самым приятным персонажем.

Хорошо, будем считать, что Наташа моему проекту подходит. Ее имя оказалось четвертым в списке кандидатов на основную сессию.

– Тимур, вам выпала участь высказываться последним. – Я ободряюще улыбнулся пареньку в громоздких очках.

Интересно, у него в оправе стоят линзы с диоптриями или обычное стекло?

– А мне из всего романа больше всех понравились Алексей и Митя Лонгинов, – заявил он. – Алексей плюет на всех и живет, как хочет. Женился на Ольге, хотя отец его не одобрял, а до этого долго жил с ней и плевать хотел на то, что весь город его обсуждал и осуждал. Одевается не так, как все остальные мужики в его семье, а щегольски, у него такой «лук», как будто живет в столице, на это тоже все обращают внимание, а ему пофиг. И вообще, он легкий, веселый, ни на кого зла не держит. Он в своей семье единственный такой. Короче, ни в семье, ни во всем городе он не в тренде. И интерьер у него в доме тоже не в тренде, Петр все возмущается, зачем Алексей столько городских вещиц туда напихал… А Митя Лонгинов – это вообще что-то с чем-то! Он настолько не вписывается в семью Артамоновых, что полный кайф читать. И при этом к нему относятся хорошо, хотя его никто не понимает и никто не знает, чего от него ждать. Вот тут уже цитировали мысли Якова по поводу Мити, – Тимур кивнул в сторону Сергея, – а я зачитаю еще одну цитату, у меня специально подчеркнуто: «…единственно приятным человеком был чужой – Митя Лонгинов. Митя не казался ему ни глупым, ни умным, он выскальзывал из этих оценок, оставаясь отличным от всех». Это просто супер! Выскальзывал из оценок – обалдеть, какая формулировка! То есть он настолько особенный, настолько не в тренде, что его нельзя оценивать в общепринятых категориях и характеризовать обычными, привычными словами. Вот это высший пилотаж.

Что ж, ничего перекликающегося с «Записками» я не услышал, и в принципе можно было бы уже принять решение о помещении имени Тимура в группу с Цветиком, Оксаной, Мариной и Леной. Но меня остановили два соображения. Первое: если мальчик потратил на роман так мало времени, как утверждает Юра, то, похоже, именно он, а вовсе не Елена, владеет техникой скорочтения. По выступлениям обоих мне совершенно очевидно, что Лена более или менее внимательно прочла только первую главу, а Тимур-то, судя по всему, дочитал до самого конца и ничего не упустил. И второе: мне был симпатичен этот смешной бородатый мальчишка своим нескрываемым стремлением доказать и отстоять право на то, чтобы быть особенным и не подстраиваться под мнение и оценки окружающих. Конечно, я совсем не знал Тимура, наше знакомство было весьма поверхностным, но то, что привлекло его внимание в романе «Дело Артамоновых», свидетельствовало в определенной мере о реальных предпочтениях и интересах молодого человека.

– Спасибо, – сказал я и встал. – Перерыв тридцать минут, можете использовать их по своему усмотрению. Через тридцать минут жду всех здесь же.

– А что будет-то? – нетерпеливо спросила Елена. – Мы же всё уже рассказали.

– Будем выражать мнения, соглашаться или спорить, – туманно сообщил я.

– Не, ну в самом деле, мистер Уайли, вы бы огласили весь список, а то мы тут как телята топчемся и не знаем, когда на водопой поведут, – подал голос поэт Цветик.

– Какой список?

Семен тут же наклонился к моему уху и быстро объяснил, что слова про список – цитата из очень старой и очень известной советской комедии, ушедшая в народ и укоренившаяся так прочно, что ее используют даже те, кто фильм в силу возраста не смотрел.

Я объявил, что через полчаса мы продолжим обсуждение романа, но уже в формате не монологов, а дискуссии, после чего будет перерыв на обед, а потом – очередное испытание, новое и с текстом Горького никак не связанное.

– Все-таки объясните нам, зачем мы читали эту муть, – потребовала Оксана. – И вообще, зачем все эти приколы с одеждой и отбиранием гаджетов. Это вы так развлекаетесь?

Ну, уж ты-то, дитя мое, не надорвалась, читаючи…

– Вы проходите отборочное тестирование, и объяснять я ничего сейчас не собираюсь. Все объяснения получат те, кто пройдет отбор, но не сегодня и не завтра, а только тогда, когда приедут на основное мероприятие. Тот, кто пройдет отбор, но на мероприятие по каким-то причинам не приедет, ничего не узнает.

Глаза Оксаны презрительно прищурились.

– Это что, такая страшная тайна? Военный секрет? Вы тут из нас шпионов будете вербовать?

Ох, дитя мое, из тебя шпионка – как из меня киллер. Если кто-нибудь вздумает тебя куда-нибудь вербовать, то горько пожалеет об этом. Ты ни на что не годишься: ни ума нет, ни хитрости, ни выдержки, ни терпения. Есть только нахальство и самоуверенность, а также глубокая убежденность в том, что все вокруг – идиоты, а уж старики и подавно, и даже не нужно особенно напрягаться, чтобы их обмануть, они с удовольствием съедят блюдо из навешанной им на уши лапши.

– Я всё сказал, – со вздохом заключил я и вместе с Назаром спустился в столовую: Надежда пообещала к перерыву на кофе испечь свежие кексы.

Всего пятый день я нахожусь в поселке и живу в этом доме, а уже пристрастился к выпечке, которой нас балует наша прекрасная повар-буфетчица.

– Что за история с песней про гостиницу? – спросил я Назара, когда мы уселись за стол в дальнем кабинете столовой.

– Да все то же, – отозвался он. – Была такая песня, там в начале поется: «Ах, гостиница моя, ах, гостиница, на кровать присяду я – ты подвинешься, занавесишься ресниц занавескою, хоть на час тебе жених, ты – невеста мне». Ну, дальше всякое такое полупереживательное, а в конце: «Я на краешке сижу и не подвинулся, ах, гостиница моя, ах, гостиница». То есть вроде бы в начале все идет в сторону страстного романтического свидания, а потом оказывается, что ничего не состоялось.

– А почему не состоялось? – полюбопытствовал я.

– «Коридорные шаги – злой угрозою», – вполголоса пропел Назар. – Ну и сомнения в истинности чувства, это уж само собой, во времена моей молодости это была модная тема. Там есть слова: «Сердце врет – люблю! Люблю! – до истерики». Вишь как: врет. Не скажу тебе с точностью, сколько в тех песнях было искреннего чувства, а сколько – ложной многозначительности, но такое уж время было… И вот Наталье это нравится. Ладно – я, со мной все понятно, я дитя той эпохи, но почему она к этим песням сердцем прикипела – объяснить не смогу. Кстати, пока не забыл…

Он встал и отошел к подоконнику, на котором стоял телефон, снял трубку, набрал номер.

– Юрочка, сынок, не сочти за труд, продиктуй-ка мне номерок, на который вчера звонил Алешенька… Ага, тот самый, который с Семеном живет… Вот спасибо!

Назар ничего не записал, и я в который уже раз подивился его цепкой памяти.