Последний выход (СИ) - Лобин Александр. Страница 33

Я успел подняться на ноги, увидел надвигающийся на меня приклад и сразу же после этого с грохотом рухнул в черный провал беспамятства.

Меня привел в чувство острый запах застарелой гари и плесени. Еще прежде, чем открылись глаза, я понял, что нахожусь в заброшенной квартире — для этих помещений характерна особая атмосфера, которую не спутаешь ни с влажной затхлостью подвала, ни с прокуренной духотой Бара.

Болела голова. Ощупав ее, я не нашел ни серьезных повреждений, ни шлема, который меня спас от них. К сожалению, от сотрясения мозга он не предохранил: подступала тошнота, а в глазах все плыло и кружилось. Я попытался встать и не смог, положил руку на бедро, но нащупал лишь ремень на штанах. На мне не было уже ни костюма, ни брони — это я понял, ощутив лопатками неровности паркета и мусор на нем, — а судя по мерзнущим ногам, с меня еще и обувь сняли.

Первое, что я разглядел, когда зрение пришло в норму, — это две здоровых грязноватых ладони, занятые совершенно глупым делом: сидящий надо мной выщелкивал из обоймы «стечкина» патроны, катал их между пальцами и тут же с ловкостью фокусника вставлял обратно.

Я знал только одного человека, привыкшего медитировать подобным образом… Жалко, что тот зомби промазал — уже лежал бы себе на асфальте, без лишней суеты, ведь даже испугаться всерьез времени не было…

— Ну, здорово что ли, Ботаник! — Сказал Калым. — Я вижу, ты нехило приподнялся за эти дни? Костюмчик ценный, «винторез»… Много что ли взял в подземелье-то?

— Почти на полторы сотни. — Честно ответил я. И тут же спросил. — А где Глыба?

— Жидковат оказался твой Глыба, решил соскочить. — Охотно ответил Калым.

— С каких это пор он стал моим? — Мне надо было любой ценой протянуть время для того, чтобы хоть немного прийти в себя.

— С тех пор, как перешел в команду слабаков. В Долине он ничего себе шустрил, а как предложили в Припяти повоевать, так очко у него взыграло. Решил, что лучше три года на параше отсидеть, чем пару дней в центре Зоны отработать. Но я всегда знал, что у вас всех сфинктеры слабые. Одни только Лапоть настоящим мужиком оказался, прикинь? Эй, Лапоть! — крикнул он куда-то через плечо. — Ну-ка выйди, поздоровайся со старым товарищем!

Где-то в стороне, судя по звуку — на балконе, — звякнули гильзы, раздались шаги, затем в метре от меня возникло лицо Лаптя. Впрочем, насчет лица-то я напрасно поспешил — как раз лица на нем и не было. Если сравнить с последней нашей встречей, то в тот раз, у сараев, он выглядел просто орлом…

— Здорово, Ботаник… — Пробормотал он и тут же убрался из поля зрения.

За это время я успел хоть немного сориентироваться в пространстве и загрустил еще больше. Я — почти голый и без оружия — лежал на полу лицом вверх, а дышать мне было трудно потому, что оказался втиснут между ножками стула, на котором сидел Калым. Его ботинки стояли практически у меня на ушах, и, хотя руки были свободны, сделать ими я мог мало что — разве только попытаться двинуть ему в пах, но для этого требовалось хотя бы размахнуться…

— Слышь, Калымыч… — Сказал кто-то третий, мне невидимый, — У него тут в шмотнике жратва есть и курево. Живем, типа того!

— А я что говорил?! — Ответил Калым, продолжая меня рассматривать как бабочку на булавке. — Зона помогает сильным, мы вот не струсили — и пожалуйста, все необходимлое само пришло. Небось не жалеешь уже, что со мной пошел?

— Какой базар! — Торопливо ответил третий. В его голосе отчетливо слышались подхалимские интонации. — Слышь, а насчет бабок он чего там буровит? Нельзя у него эти бабки… того?

— Куда ж я тебе их переведу, дикобраз ты недоделанный? — Отозвался я. — На уши повешу?

— Да, действительно… — С сожалением протянул Калым. — Будь у нас хоть один рабочий КПК… А так, конечно, хрен их куда переведешь… Ну ничего, он нам и так принес немало: «винторез», броня, костюмчик этот… Сотни на полторы все это вытянет, а Ботаник?

Я промолчал. Тогда этот гад прекратил дрочить обойму, достал из кармана нож и щелкнул кнопкой. Кончик лезвия воткнулся мне в нос. Потом он небрежно чиркнул самым острием по лбу ближе к волосам. Больно пока не было, скорее щекотно…

— Так может, хотя бы поспрашиваем его как следует? — Вновь предложил третий. — Вон он какой снаряженный, небось много знает, а информация стоит дороже денег?

— Не лез бы ты, Чувак, в большую политику… На хрена нам его секреты? За них бывает и головы отрывают на раз. Меня сейчас волнует один вопрос — как нам из этой задницы свалить?

— Некуда вам сваливать, — злорадно ответил я. — Вокруг сплошные «пятна», а на Радаре сейчас мышь не проскочит…

— Это верно… — Сказал Калым. — Он откинулся на спинку стула и застыл так, раздумывая. Прерывать его мы не решились.

— Слышь, Чувак? Что ты там насчет курева говорил? Прикури-ка мне одну!

Зашуршала пачка, чиркнул кремень зажигалки, простучали шаги по паркету. Разглядеть Чувака я не мог, в темноте светился только огонек протянутой им сигареты, зато все, что делал Калым, я видел четко, как в кино. Он вынул левой рукой нож с пояса — у этого урода всегда было много клинков при себе — и коротко, почти не глядя, ударил назад. Чувак глухо вскрикнул, несколько секунд постоял, раскачиваясь как зомби и рухнул вперед, ткнувшись головой мне в руку. Рукоятка ножа гулко грохнула об пол.

Тогда Калым шагнул назад, роняя стул. Это был самый удобный момент, чтобы вскочить и броситься на него, но стоило мне шевельнуться, как приступ головокружения свалил меня обратно, и все что я смог, это только отползти назад, упереться в стену и сесть возле нее.

Как я и предполагал, это была стандартная проходная комната. Из мебели в ней остались только этот стул и стол в углу, на котором были разложены мои вещи. Освещал этот натюрморт фонарь в шлеме, который стоял в центре.

Калым, почти не глядя не меня, начал перебирать свою добычу. Прикурил из пачки сигарету, откупорил банку «нон-стопа».

— А это что за прикол, а Ботаник? — Брезгливо спросил он, рассматривая мою фляжку. — Пустая и дырявая… Ты что, в старьевшики записался?

— Это монаховская фляжка… — Неохотно ответил я.

— А-а-а… Это которую ты с Селезня снял? Молодец, друзей не забываешь… — И он небрежно отбросил в угол четверть миллиона.

Мысль о том, что он, сам того не зная, выбросил в мусор самый ценный на сегодняшний день артефакт, меня несильно, но утешила. Еще приятно было думать о маячке, что стоял на моем бронике — мне это обстоятельство помочь не могло, но далеко он в моих шмотках не уйдет, и это почти примирило меня с неизбежностью смерти. Да, я сидел почти здоровый и несвязанный, но обольщаться было нечем — даже если б нож был у меня, а не у него, в драке с этим монстром мне мало что светило. Как никак при росте на голову ниже меня, он был шире почти вдвое, даже в броню ему приходилось вшивать дополнительный клин кевлара.

— А это что за соска? Тоже память о подруге? — Спросил Калым, рассматривая записную книжку, подаренную мне Олегом. Я о ней уже успел забыть, так за сутки ни разу и не заглянул. Не дождавшись ответа, он выбросил в угол и этот прибор.

— Что-то ты неразговорчивый, Ботаник. То все байки травил, молодежь просвещал, а тут прямо слова сказать не хочешь. Ну попробуй. Может, скажешь что-нибудь такое, что я тебя убивать передумаю?

— Зачем ты Боцмана зарезал, урод?

— А надоел он мне. Я ему как человеку предложил вместе поработать, а он меня послал. — Урода он проигнорировал. И вообще был неприлично спокоен и даже вежлив, что на него прежнего вовсе не было похоже. Видимо, Калым был из тех, кто психует и в морду лезет только в нормальном состоянии, а настоящие подлянки делает без внешних эффектов и как бы шутя. Как он Чувака-то? Раз — и нет второго претендента на костюм и «винторез»…

— Ладно уж. — Калым отбросил окурок и пошевелил плечами, разминаясь. — Секреты твои мне нахрен не нужны, личных претензий к тебе у меня нет — мне ж на тебя с самого начала было насрать, иначе хрен бы ты живым ушел… Опять таки — ты мне, можно сказать, обратный билет принес… Будем считать, что бонус заработал. Не стану я тебя на части резать, умри богатым и с красивым — все равно времени нет, чтоб всерьез тобой заняться.