Искатель. 1969. Выпуск №5 - Константинов Лев Константинович "Корнешов". Страница 36

Свеча догорала. Ее края оплавились и расползлись. Еще две-три минуты, и, мигнув последний раз, она погаснет. Это напугало Яшу еще больше. В его положении остаться в вязкой, кромешной темноте — это неминуемая гибель, смерть: в пещерах и шахтах, он слышал, в последнее время развелось множество крыс. Эти твари шныряют по лабиринтам целыми стаями, в темноте им ничего не стоит напасть на человека.

Нет, без света нельзя. Ни в коем случае. Батарейки карманного фонарика хватит ненадолго. Надо предпринять что-нибудь, пока мигает этот тусклый язычок свечи. Но что? Что-о?

И тут ему показалось, что из мрака за каждым его движением следят чьи-то глаза, что рядом кто-то есть… Он знал, что это страх, что надо взять себя в руки, но поделать с собой ничего не мог. Взгляд этих глаз. — он не знал, чьи они, кому принадлежат, — он ощущал почти физически.

И вдруг… вдруг он разозлился на себя! Вот что значит поддаться панике! Чего на нем только не надето! И свитер, и пиджак, и телогрейка! Все снять! Непременно снять. Надо попытаться выбраться назад и все снять.

Яша оттянул носки ботинок и, как крючком, зацепившись за камни, напряг мышцы ног. Тело подалось назад. Немного. Может быть, сантиметра на три. «Не беда!» — приободрился он и повторил все сначала. Пламя свечи снова отодвинулось от него. И так сантиметр за сантиметром.

Высвободившись из каменных тисков, он выложил из карманов брюк гранату, электрический фонарик, браунинг, запасную обойму к нему, спички, финку, из-за пазухи — краюху хлеба, завернул все в одежду, обвязал ремнем, прикрепил узел бечевкой к ноге и, не теряя ни минуты, юркнул в проход. От прикосновения к холодному камню ясно почувствовал во рту привкус железа. Но на этот раз «горлышко» пропустило его беспрепятственно, и Яша очутился в коридоре.

Быстро одевшись, он рассовал по карманам свои нехитрые пожитки и зажег фонарик. Коридор был длинный, с высоким потолком. Было здесь еще более сыро и холодно. Пахло плесенью.

Он уже было собрался идти, как вдруг услышал далекий и приглушенный шум прибоя. Шум приближался; было слышно, как, дробясь, волны разбиваются о прибрежные камни, накатываются на песчаную отмель и, шипя, уползают обратно, чтобы через минуту-другую снова наброситься на берег в пенной ярости. Наконец рокот прибоя умолк, и теперь слышался тихий, убаюкивающий напев ветра в снастях парусника…

Не будь Яша знаком с катакомбами, он бы испугался, решив, что вышел к морю или море проникло в подземелье. Но Яша знал, что это пели пористые камни ракушечника и что их песни напоминают звук прибоя. Да, много сюрпризов хранят подземные лабиринты. Катакомбы были частью морского дна. Со временем море отступило. И вот камни словно тоскуют о нем, словно зовут его обратно, вспоминая те времена, когда над ними гуляли морские бури и штормы.

Органно-приглушенная песня камней наполняла сердце безотчетной тревогой, рождала тоску. Заглушить ее, убежать от нее было нельзя. Камни были кругом…

Яша помнил: через шестьдесят-семьдесят шагов от «горлышка» коридор делится на четыре рукава. Держаться надо было правой руки. Этот крайний правый рукав был штольней, которая могла привести в расположение отряда. При условии, конечно, если хорошо знаешь дорогу, разбираешься в еле приметных указателях подземного партизанского фарватера и не пойдешь по ложному пути, неверно истолковав тот или иной знак. А таких путей в катакомбах несчетное множество: через каждые двадцать-тридцать метров — разветвления в три-четыре хода, замысловатые, как ребус, петли, закоулки, тупики, пещеры, залы… Не поможет в катакомбах и компас: здесь его показания не точны. А карт, к сожалению, нет. Стало быть, выход один: катакомбы надо знать. Иначе заблудишься моментально, погибнешь.

У перепутья Яшу остановил глухой, простуженный голос:

— Стой! Кто идет?

Голос был удивительно знакомый, но прозвучал так неожиданно и властно, что захолонуло сердце. Яша вздрогнул, словно его внезапно ударили в грудь, и, чуть не выронив фонарик, попятился за выступ.

— Свои! — ответил он сдавленным голосом.

— Ежели свой, докажи, что нашего полку. Бычками торгуешь?

Это было началом пароля.

— Бычки кончились. Перешел на балалайки.

— Что так?

— Стало опасно выходить в море: протекает шаланда.

— Ну, коли так, ядрена-матрена…

Вспыхнул фонарь «летучая мышь».

— Дедушка Гаркуша! — обрадовался Яша, услышав знакомое «ядрена-матрена», и кинулся к «летучей мыши».

Был дед в брезентовой куртке, натянутой поверх полушубка, в солдатской шапке-ушанке. С головы до ног присыпанный известняковой пылью, он был похож на привидение.

— Яша! Вот так гость, ядрена-матрена! — обрадовался старик, тиская Яшу своими огромными лапищами. — Как попал сюда? Здесь же «слепой» участок.

— Что вы, дедушка?! Вовсе не слепой! — смеялся Яша, тоже обнимая старика.

— Ты мне байки не рассказывай, — сказал Гаркуша, присаживаясь на камень. — Нет здесь выхода.

— Не с небес же я свалился.

— А кто тебя знает… Ты, я слышал, можешь в одно верблюжье ухо войти, в другое выйти.

Польщенный похвалой, Яша приосанился, поправил на голове кубанку.

— Есть, дедушка, выход, есть. И недалеко, — сказал он, радуясь, что может удивить деда Гаркушу, которого до войны все считали самым большим знатоком подземных лабиринтов.

Дед Гаркуша был потомственным каменотесом, добытчиком строительного камня и проработал в катакомбах свыше тридцати лет.

— Неужто эта дырка с маково зернышко ведет наверх? — размышлял он вслух, слушая Яшу. — Тогда почему нет тяги?

— В том-то и секрет…

Яшу просто распирало от радости. Удивил-таки он деда. Не все, оказывается, тот щелки-лазейки знает.

— Сверху лаз укрыт глыбой и кустом шиповника. Это во-первых, — продолжал Яша. — Во-вторых, его маскирует дно балки — чертополох там — помните? — выше головы… В-третьих, когда мы спускаемся, наглухо закрываем дыру камнем-задвижкой…

— Вон оно что, ядрена-матрена! — покачал головой Гаркуша, доставая кисет. И начал рассказывать о своих многодневных мытарствах по лабиринтам в поисках выходов на поверхность.

— Крепко законопатили гады все выходы, вот и ищем новые…

Гаркуша подробно расспросил Яшу о длине «горлышка» и щели, прикинул в уме, сколько времени уйдет на то, чтобы превратить щель в сносный лаз.

— Да, отчаянный ты хлопец, боевой, ядрена-матрена, — говорил он, дымя козьей ножкой и хлопая Яшу по плечу.

— Я слышал, что кто-то сопит и возится, — кивнул он в сторону, откуда пришел Яша, — да, признаться, думал: крысы. Третьего дня было целое нашествие на продовольственный склад. Еле отогнали.

— Дедушка, мне пора.

Яша встал, одернул телогрейку.

Гаркуша тоже поднялся.

— Это же какая удача, что мы встретились, — сказал он. — Без тебя мне бы ни за что не найти тут выход, а тебе без меня — дорогу в отряд. Старую штольню обвалом перегородило, надо идти кружным путем, а это не близко — километров восемь… Куда же ты без меня, а? Да и неужто думаешь, я ночевать тут буду?

И они зашагали по штольне, освещая путь фонарем.

— Как там на палубе? — спросил словоохотливый дед. — Тепло или дожди, слякоть? Листья небось облетели?

— Облетели листья, давно осыпались, — ответил Яша, стараясь не отставать. Гаркуша шагал размашисто, ходко. — Море штормит сильно, похолодало, идет снег.

— Что же тебя принесло? Пожаловал с чем?

— Дедушка… — начал Яша и осекся. Он хотел спросить, что можно сделать, если фашисты начнут заполнять катакомбы газом, но вовремя спохватился: об этом он должен был сообщить только командиру.

Неожиданно Гаркуша остановился, поводил у стены «летучей мышью».

На стене углем было нарисовано несколько картинок: какие-то причудливые деревья, ромашки, рожь, бегущий по волнам парусник. И над каждым рисунком плавилось по нескольку солнц.

— Зачем столько? — удивился Яша.