Бегство в ад - Айронс (Эронс) Эдвард Сидни. Страница 15

Они опустились на летное поде, которое вполне могло сойти за двойника аэродрома в Мэриленде – один ангар, едва различимые посадочные полосы и дряхлая контора, примостившимся у шоссе в северном углу. А вокруг – только мрачные, серые, безмолвные горы.

Хозяин, неуклюжий блондин по имени Сай, казалось, их поджидал. На его приветствие, произнесенное с тягучим теннесийским выговором, Джонсон ответил фырканьем и очередным заказом бензина и масла.

Серафина заметила:

– Придется заночевать. Слишком рискованно ночью лететь дальше.

Сай приготовил им машину.

– Езжайте в наш мотель, – предложил он. – Три мили к северу. Жена вас устроит. Туристов сейчас мало, Рождество только через две недели.

Здесь было так же сыро, как в Филадельфии, разве что снег не шел. Машина, на которой вернулся Сай, оказалась старым "шевроле" с ржавыми крыльями, которые хлопали и дребезжали, когда Джонсон выезжал с летного поля на шоссе. К этому времени стало совсем темно и пришлось включить фары.

Кул ощутил необъятную тишину земли и гор, и просто физически почувствовал, как удаляется от тела Рамона Гомеса. Он спрашивал себя, что делал бы без Серафины, и на мгновение усомнился в правоте своих подозрений. Однако не решился расстаться с маленьким пистолетом, который взял у Серафины.

Мотель оказался кучкой летних домиков на склоне холма за фермой. Над крышей сияла неоновая вывеска, обещавшая комнаты и завтрак. Встретила их бесцветная изнуренная женщина, не проявившая ни малейшего любопытства.

Джонсон снял комнату для Серафины и двойной номер для них с Кулом. Когда он поинтересовался насчет ужина, женщина заявила, что у них нет ничего, кроме гамбургеров. Он собрался было в соседний городок, но Серафина нетерпеливо возразила:

– Ты ведь знаешь, нельзя этого делать, Ток. Обойдемся гамбургерами.

Похоже, в мотеле больше никого не было. Комнаты оказались холодными, без парового отопления и без удобств, постели представляли собой груды древнего железа с продавленными пружинами и отсыревшими простынями. Джонсон ворчал и проклинал все на свете.

Их номер был помечен большой белой цифрой "2", Серафина заняла соседний. "Шевроле" бросили во дворе и забыли о нем. К удивлению Кула, гамбургеры оказались вполне съедобными. Он был голоден и продрог до костей, забинтованная рука распухла. Серафина присоединилась к их ужину, потом объявила, что покидает их и ложится спать. Глаза ее на миг остановились на Куле, словно она хотела с ним поговорить, но потом передумала.

Джонсон вышел и вернулся с бутылкой.

– Полагаю, больше мы на ночь ничего не получим, – сказал он. – Старая стерва содрала десятку за этот самогон. У этих деревенских олухов хватает ума, когда надо сорвать куш.

Он глотнул из горлышка, содрогнулся и вытер рот тыльной стороной ладони.

– Говорил же, самогон! Хотите хлебнуть?

Кул отказался.

– Я ложусь спать.

– Не договорились с крошкой?

– Нет.

– Черт побери, что с вами происходит? Она – лакомый кусочек, сердце перцем, скажу вам, – Джонсон снова глотнул из горлышка. Его лицо побагровело, глаза припухли и налились кровью. – Может, пойти поискать фермерскую дочку? Или позвонить Доре? Я как-то с ней встречался в здешнем городке. Оторва – будь здоров.

Кул разулся и рухнул на одну из продавленных кроватей. По крыше барабанил дождь. Убогая постель вполне его устраивала. Сейчас ему было не до комфорта. Он отчаянно хотел отдохнуть и выспаться, и кровать коварно раскрывала объятия. Но он не решался отключиться. Пистолет давил в кармане, заставляя помнить, что странные люди втянули его в опасное бегство, которое неизвестно чем кончится.

При свете керосиновой лампы он следил, как Джонсон продолжал сосать бутылку, пока внезапно его не сморил сон.

Проснулся он от прикосновения руки Джонсона к своей груди. Когда Кул приподнялся, здоровяк неуклюже отпрянул от его постели и ухмыльнулся. Кул положил руку на маленький пистолет.

– Тебе что-то нужно?

– Ничего, приятель.

– Тогда оставайся на своей половине комнаты.

Керосиновая лампа все еще горела. Джонсон прикончил бутылку и был пьян – или притворялся пьяным. Письмо все еще оставалось в кармане Кула. Он ощупал его и заметил, что Джонсон за ним наблюдает. Пилот хотел украсть письмо, Кул был в этом уверен.

Но Джонсон рыгнул и зигзагами поплелся обратно к бутылке. Кул снова лег, но расслабиться не мог. Но бодрствовать тоже было выше его сил. Он снова задремал, хотя и неглубоким сном. Мысли баламутили призраки, гонявшиеся друг за другом по темным коридорам памяти.

Внезапно приподнявшись, Кул обнаружил, что Джонсон исчез. Где-то спорили приглушенные голоса. Лампа погасла, в комнате царила тьма. Он все еще лежал, прислушиваясь к шуму голосов, то затихающему, то вновь нараставшему. Голоса доносились из номера Серафины, но он не мог разобрать ни слова.

Он с трудом сел. В комнате было холодно и сыро. Он подумал о бутылке, которую прикончил Джонсон, и явно одолевавшей его похоти. Так или иначе, они с Серафиной теперь зависели от этого скота: без Джонсона им никуда не улететь. Кул решил, что Джонсон мог достаточно выпить, чтобы покуражиться перед девушкой.

Кул обулся. Стояла глухая тьма, но дождь больше не стучал по крыше. Он почти физически ощущал, как давят на него, берут в кольцо безмолвные, окутанные мраком горы. Он прислушался к тихим спорящим голосам. Несмотря на приглушенный тон, он уловил гнев и резкий отпор Серафины. Что-то упало и разбилось, раздался звон стекла.

Светящиеся стрелки часов на запястье показывали заполночь.

Он нащупал дверь и вышел. В одном из окон фермы мерцал желтый свет, но неоновая реклама погасла и вокруг лежала глубокая тьма. Светилось лишь окно Серафины; из-под занавески пробивался желтый луч.

Едва Кул шагнул к ее двери, как раздался приглушенный вопль и шум схватки. Он толкнул незапертую дверь и влетел внутрь.

Горела керосиновая лампа, вроде той, что у них в номере; ее желтый свет жарким блеском отливал на багровой физиономии Тока Джонсона. В комнате царил ужасный беспорядок, постель разбросана, пепельница опрокинута на затертый ковер.

Серафина забилась в угол; со странной смесью ненависти, страха и ярости на лице она отбивалась от Джонсона, давшего волю рукам. Девушка явно легла спать в тонкой пижаме. Джонсон застал ее врасплох и сорвал жакет с плеч, наполовину обнажив теплое тело. Прерывистое дыхание вздымало ее грудь. Длинная кровоточащая царапина разукрасила физиономию Джонсона, но и девушки одна сторона рта распухла.

– Отпусти ее! – рявкнул Кул.

Джонсон развернулся, широко разинув слюнявый рот; его вело из стороны в сторону.

– Иди спать, красавчик! Это мое.

Серафина пыталась прикрыть наготу, глаза ее были полны мучительного замешательства.

– Питер, он пьян. Он ничего не понимает...

Джонсон ринулся на Кула, размахивая пустой бутылкой, внезапно оказавшейся в его руке.

– Я убью этого ублюдка!

– Брось! – крикнул Кул.

– Иди ты к дьяволу!

Джонсон замахнулся. Кул шагнул навстречу, отбил его удар и тут же вогнал правый кулак в толстое брюхо. Джонсон с хрипом выдохнул воздух, по подбородку растеклась слюна. Он отлетел к кровати, выпрямился и уставился на Кула. Потом опять пытался перейти в атаку, и Питер снова его ударил, сам того не желая, но не видя иного способа его усмирить.

Джонсон рухнул на четвереньки и замотал головой.

– Не надо больше, – попросила Серафина.

– Ладно.

– Заберите у него оружие.

Про оружие Кул ничего не знал. Он нагнулся над Джонсоном, но тот внезапно ожил, схватил Питера за ноги и рванул. Оба рухнули на пол, причем Джонсон оказался сверху и пнул противника носком ботинка в голень. Кул выгнул спину, сбросил толстяка с себя и отковылял в сторону. Теперь он увидел оружие: из кармана пилота торчал тяжелый "кольт" сорок пятого калибра.

Джонсон отбросил бутылку и как раз пытался выхватить пистолет, когда Питер наступил на его запястье. Пилот взвыл от боли. Пистолет отлетел в сторону девушки, она забыла о разорванной пижаме и поспешно его схватила.