Остров с зеленой травой (СИ) - Симатов Александр Вениаминович. Страница 40

- Для усвоения сказанного самый общий тебе, классический пример упомянутой конструкции - предполагаемое улучшение жизни народа. Идеальный симбиоз проблемной неопределенности и надежды на ее положительное разрешение. Несмотря на бесконечную пролонгацию неопределенности, градус надежды народа удается поддерживать на высоком уровне путем постоянного и массированного информирования этого народа о все новых и новых обстоятельствах - причинах неопределенности. То есть - разжевываю специально для тебя - виновниках херовой жизни. Это как раз то, о чем я тебе говорил. Понял что-нибудь?

- Понял, понял, господин министр, все понял, - затараторил обескураженный гаишник.

Но министр прекрасно знал, что гаишник не понял ничего.

- Короче говоря, забудь все, что я тебе только что рассказал. Самая подходящая в твоих обстоятельствах фраза - "европейцы обещали". Запомнил? Европейцы - обещали! Этого достаточно. Тут тебе и неопределенность, и надежда. И будущий надежный громоотвод, между прочим. Средство, так сказать, от дыбы. В общем, доброкачественный двухкомпонентный шампунь для промывки мозгов. Его возьмешь за основу. И никаких точных сроков, ни в коем случае!

Убедившись по выражению лица гаишника, что до него дошли его последние слова, министр достал из стола калькулятор: предстояла ответственная работа. Сосредоточившись, он набрал число десять тысяч. Подумал немного и уменьшил стоимость покрышки до восьми. Затем, имея в виду, что дырявые покрышки уходят за четверть, но по две штуки, разделил стоимость на четыре и умножил на два. "Это с одного водилы, а их у нас - как грязи", - улыбнулся он и с удовольствием умножил получившееся число на миллион четыреста тысяч. Снова задумался ненадолго, глядя на замершего в ожидании гаишника, и поделил число на два, решив, что поровну - значит по-честному. Но спокойно полюбоваться отменным результатом ему не довелось, поскольку он с раздражением вспомнил о вышестоящих товарищах: их иждивенчество всегда выводило министра из себя. Без колебаний умножил результат на полтора, потому что не имел привычки что-либо делать себе в ущерб. Покончив с расчетами, взял калькулятор за угол и ловко метнул его вскользь по длинному столу для заседаний. Калькулятор полетел, закрутился волчком по полированной поверхности, задел хрустальную подставку под графином, отскочил наискосок и замер у дальнего края стола.

- Ознакомься! - приказал министр глухим могильным голосом.

Главный гаишник с трудом стронулся с места и двинулся за приговором. На ватных ногах добрался до калькулятора на конце стола, боязливо взглянул на число с длинным хвостом нулей и остолбенел от невиданной доселе жадности министра.

Министр довольно улыбался, глядя на полуживого гаишника.

Придя в себя и осознав, что его нагло обокрали, гаишник с мольбой и печалью в глазах посмотрел на министра.

- Господин министр... - начал он и по-настоящему закашлялся - без актерства. - Понимаете... я же не один... у меня люди... много людей...

- И что? - угрожающе спросил министр и забарабанил нетерпеливыми пальцами по зеленому сукну.

- Господин министр...

Гаишник в муках подыскивал хоть какой-нибудь аргумент, который мог бы спасти положение, и не находил его.

- Извините, господин министр, вы же знаете, у нас наступили не лучшие времена.

Но министр не испытывал ни малейшего желания выслушивать сетования гаишника на что бы то ни было - тем более на условия его работы.

- Но ты к ним, к этим не лучшим временам, неплохо приспособился, не так ли?! - рявкнул он так, что гаишник дернулся всем своим подобострастным телом и часто заморгал. - Что там светится на экране - запомнил?

Гаишник кивнул в ответ.

- Тогда нажми на красную кнопку, - приказал министр.

Гаишник боязливо протянул руку и сбросил четыре миллиарда двести миллионов в ноль.

- Свободен!

Гаишник был уже в дверях, когда министр решил послать ему вдогонку нелишнее напоминание.

- И не вздумай баловаться с арифметикой - уничтожу! Будешь никем и ни с чем.

Главный гаишник повернулся к министру постным лицом, закивал, попятился и исчез, плавно закрыв за собой массивную дверь.

XXV

Пошел мелкий дождь. Сразу похолодало. Галинке стало зябко под серым моросящим небом. Зонта у нее не было, косынка ее начала намокать. Но она не уходила. Неотрывно смотрела на фотографию, теребила кольцо на пальце, иногда вытирала слезы.

По лицу Дмитрия Владимировича побежали водяные полоски. Галинка продолжала стоять. Два ее цветка намокли и прилипли к глине.

Неожиданно кто-то тронул ее за рукав. Она обернулась и вздрогнула от испуга: перед ней в плаще и в черном платке стояла Лариса Васильевна.

- Ты что здесь делаешь?! - изумилась Лариса Васильевна.

- Я... - Галинка растерялась. - Я приехала вот... в день рождения.

- Ты же у меня отпросилась в магазины, надо же, - продолжала удивляться Лариса Васильевна, не зная, как реагировать на эту встречу.

Она недовольно хмыкнула, выразительно пожала плечами и прошла к деревянному кресту с фотографией. Спросила, не оборачиваясь: "Твои цветы?" Затем положила на могильный холмик розы, вернулась к Галинке, убрала сбившиеся на лоб волосы под платок и перекрестилась.

Продолжая теребить кольцо, Галинка смотрела себе под ноги, как провинившийся ребенок, и с ужасом думала о том, что же теперь будет. Лариса Васильевна почувствовала, как жар подступил у нее к груди. Она смотрела на фотографию мужа, размышляла над тем, что ей только что открылось, и гадала: опустился ли Димка до такой степени или нет? Ей было неприятно думать об этом, не хотелось верить, что это так.

Она поежилась и подняла воротник плаща.

Неожиданно нахлынули воспоминания: похороны, шагающие под оркестровый марш солдаты, серьезные речи незнакомых людей... После вспомнила Димкину смерть, отчаяние в тот день и безысходность. Затем вспомнила Мерседес, свое фирменное "козел козельский", Димкину любовь к передничкам. Потом еще что-то из далекого прошлого, совсем уже, кажется, позабытого.

В какой-то точке этих воспоминаний будто не о своем, а о чьем-то чужом прошлом ей вдруг стало безразлично, что там у Димки было в жизни. Появившееся поначалу чувство ревности, только что с силой завладевшее ею, необъяснимым образом улетучилось, и ей захотелось выпить - всего лишь. Она обрадовалась этому легкому выходу из душевного дискомфорта и решила, что для переживаний нет причины. А по какому поводу переживать? То, что муж никогда не любил ее и всю жизнь стеснялся ее деревенских корней, при том что сам был без роду и без племени, не было для нее открытием. А что же тогда открытие? Что он лазил под юбки, когда выпадал случай? Каким же это на самом деле может быть открытием.

"Под юбки - не открытие, открытие, что под юбки прислуги, - подумала она, вспомнила Мерседес и сама же себя поправила: - И это тоже не открытие".

Она посмотрела на домработницу, Галинка крутила кольцо на пальце. Лариса Васильевна заглянула ей в заплаканное лицо, закивала и спросила с улыбкой, но без умысла обидеть или оскорбить, просто нашла себе пустячную забаву:

- Ты что же, овдовела, я гляжу? Его кольцо?

- Дмитрий Владимирович на день рождения подарил, - чуть слышно ответила Галинка, мечтая провалиться сквозь землю. - На сорок пять лет.

- На сорок пять! - со значением произнесла Лариса Васильевна. - А ведь действительно получается, что всю жизнь старых баб любил.

- Простите меня, пожалуйста, Христа ради, - Галинка тихо заплакала.

- Хватит душу скоблить. Ты же ему не специально подставилась?

Галинка кивнула и вновь заплакала.

- И часто к нему ездишь?

- На сороковой день вместе с вами были-то, - испугалась Галинка и начала оправдываться: - Сегодня вот собралась-то первый раз...