Остров с зеленой травой (СИ) - Симатов Александр Вениаминович. Страница 6

После этого случайного открытия он стал задерживаться в буфете дольше необходимого, когда все заказанное было уже выпито и съедено. Сидел без дела, общался с сослуживцами и украдкой поглядывал на Веру. Отмечал про себя, как она ловко открывает бутылки с водой, как, чуть наклонив голову набок, ждет, когда самовар наполнит чашку, как позволяет конфетам падать из зависшей над весами маленькой руки, добавляя карамель до нужного веса. Когда она улыбалась, в углах ее рта появлялись две маленькие, едва заметные складочки, похожие на круглые скобки в предложении. Ему это нравилось. Ему нравились ее вьющиеся светлые волос, ее снисходительные и чуть насмешливые глаза, несуетные движения рук. Она никогда не повышала голоса и, казалось, была невозмутима. Тогда он еще не знал, что ее невозмутимость и спокойствие были лишь внешним проявлением безразличия, поселившегося в Вериной душе.

Однажды засидевшись за чаем и, как обычно, поглядывая на Веру, он подумал, что ее нет рядом, что она где-то далеко, вне стен буфета - настолько она была отстранена от того, что здесь происходило, настолько все это ее не интересовало. А почувствовав ее отстраненность, сделал неприятное для себя открытие, что и он сам - лишь отдельный предмет фона, на котором протекала ее настоящая, скрытая от него и потому неизвестная ему жизнь. И с этого дня в душе его поселилось томительное беспокойство, как бывает при зарождении неведомой болезни и сопутствующей ей поначалу едва различимой, не испытанной ранее скрытой боли, когда причина ее непонятна, и от этой неопределенности не находишь себе места. Прошло время - и к беспокойству прибавилось странное ощущение, что Вера к нему несправедлива, будто она обещала вести себя по отношению к нему как-то иначе, но не сдержала слова, и его надежда на ее благосклонность оказалась под угрозой. Он стал постоянно думать о ней, у него появилась навязчивая потребность быть отмеченным ею, выделенным из многолюдного фона, потребность попасть в ее настоящую жизнь, отвоевать там себе место, добиться хотя бы ее заинтересованного взгляда и обращенного лично к нему слова.

Как-то раз перед самым закрытием он оказался в буфете один. "Будешь еще что-нибудь?" - спросила Вера. "Нет, спасибо", - ответил он. Она подошла к его столу убрать посуду и вопросительно посмотрела на него. "Решил задержаться", - напряженно улыбнувшись, пояснил он. И от этой своей фразы, отрезавшей путь к отступлению, осмелел и поверил, что она не поднимет его на смех, разрешит остаться. Она посмотрела на него и не удивилась: "Если решил - задерживайся"; начала протирать столы, он не сводил с нее глаз. Она чувствовала его взгляд, его волнение, и от этого ей вдруг стало по-девичьи легко и весело. "Тебя как зовут, лейтенант?" - спросила она, расставляя стулья и едва не смеясь. "Дмитрий". В буфет заглянул опоздавший посетитель. Вера сказала ему, что закрылась, и предложила: "Дима, можешь пройти в подсобку. Не стоит мозолить всем глаза. Я скоро освобожусь". Он взял фуражку и ушел, а она закончила уборку зала, пересчитала деньги, сделала записи в своей приватной тетрадке и закрыла кассу. Потом сняла кокошник, посмотрела в зеркало на задней стенке буфета - в пролет между самоваром и стопкой тарелок, взбила волосы над ушами, улыбнулась сама себе и погасила свет.

Он с нетерпением ждал ее, сидя на продавленном диване и гадая, как у них все получится. "К вечеру ужасно гудят ноги, того и гляди отвалятся. Не возражаешь, если босоножки сниму? - появившись в дверях, спросила Вера и, не дожидаясь его согласия, сбросила с ног босоножки в углу под вешалкой и надела шлепанцы. - Спиртного в буфете нет. - Она улыбнулась ему: - Вообще, важные вещи надо делать на трезвую голову - согласен?" Вмиг оробев, он кивнул в ответ, сцепил руки на животе, затем вернул их на колени. Она заметила тревожную перемену в его лице. "Что ты так разволновался?" - "Я не разволновался", - сказал он и покраснел. "Какой пугливый лейтенант пошел, - она покачала головой, сдерживая смех. - Наверное, уже забыл, зачем пожаловал". Она хотела вывести его из состояния оцепенения, но эффект получился обратный: он совсем смутился, даже не смог ничего ответить, так и продолжал сидеть, глядя перед собой. Он не мог поверить, что она с ним так разговаривает. Она тоже растерялась, не знала, что и подумать на его счет. Наконец он решился сказать: "Зачем вы так? С другими - пожалуйста..." - "Других нет", - отрезала она, не давая ему закончить фразу, и внимательно посмотрела на его бледное лицо. Потом убрала с дивана фуражку, подсела к нему, спросила мягко: "Дмитрий, ты влюбился в меня, да?" - "Вы мне нравитесь", - с трудом произнес он пересохшими от волнения губами. "Не сомневаюсь, иначе зачем бы ты остался, - Вера отстранилась от него. - А вообще я тебя обидела, прости, пожалуйста". - "Ничего страшного", - ответил он, боясь поднять на нее глаза.

Они замолчали. Вера смотрела на его профиль. Прямой нос, неровно подбритый висок, длинные ресницы, излишне сжатые от волнения губы. Ей стало жаль его, теплая волна участия поднялась у нее в груди, самой вдруг нестерпимо захотелось любви и ласки, в душе началось брожение неясных спутанных чувств. Почти не лукавя, неожиданно для себя произнесла: "Ты мне тоже нравишься". С трудом двинув кадыком вверх-вниз, он сглотнул слюну, часто заморгал девичьими ресницами. Она попыталась пригладить его непослушный чуб, он не сопротивлялся. Не спеша сняла с него галстук, расстегнула воротник рубашки, поводила тыльной стороной ладони по щеке и едва слышно сказала: "Колючий". От нежных прикосновений ее гладкой руки Дмитрий неожиданно пришел в себя и чудесным образом осмелел. Она почувствовала это, зашептала: "Дима, у тебя все получится". Затем повернула его голову к себе, посмотрела в его затуманенные от страсти глаза, разомкнула влажные ждущие губы: "Поцелуй меня".

Они жадно целовались. Она расстегнула блузку. Он с неудержимой страстью ласкал ее красивую грудь и упругие соски. Поощряя, она гладила его по стриженому затылку. Потом попросила: "Раздень меня". - "Не надо", - шепотом ответил он. "Почему?" - удивилась она. Он помог ей встать и увлек за собой к столу. "Может быть, мне лучше раздеться?" - вновь спросила она. "Не надо", - нетерпеливо ответил он. "Передник хотя бы сниму". Он остановил ее: "Я хочу в переднике". Затем добавил срывающимся на хрип, сдавленным голосом: "Сними юбку". Она расстегнула молнию, позволив юбке упасть на пол, и отшвырнула ее ногой в сторону. В этот миг он почувствовал, что хотел бы взять ее силой, как не раз в мыслях своих он хотел насиловать ту - из прошлого - театральную дамочку с косичками и передником, взломать и растоптать ее капризную кукольную девственность.

Он уже не мог сдерживать себя и схватил Веру за бедра. Сколько это продолжалось, он не помнил; прикрыл глаза и сквозь прищур размыто видел перед собой лишь вызывающе белый бант из завязок передника...

Потом они с умиротворенными лицами отдыхали на диване. До него у нее давно не было мужчины; до нее у него давно не было женщины, а те несколько случаев, которые выпали на его долю в курсантские годы, не дали ему никакого любовного опыта. Она положила голову ему на плечо. Ей не хотелось его отпускать, с ним оказалось хорошо. Что же будет дальше? И надо ли, чтобы было дальше? Она гладила его руку, перебирала завитки волос, трогала его длинные сильные пальцы, а он ел овсяное печенье и запивал молоком из бутылки.

"Как ты угадала, что мне принести из буфета?" - спросил он. "Я видела, как ты смотрел на меня все это время, - улыбнувшись, ответила она, - и успела изучить, что ты чаще всего берешь. Откуда у тебя такая любовь?" - "Ты про что? Про какую любовь? - спросил он и, обрадовавшись образовавшейся двусмысленности и подвернувшейся возможности пошутить, выпалил, не успев подумать: - И та и другая - с голодухи". Она отпустила его руку, убрала голову с его плеча. Тут только до него дошло, что он натворил. Он смутился и, не найдя ничего лучшего, попробовал продолжить шутку: "А у тебя откуда?" - "Оттуда же", - холодно ответила она. Наступила неприятная тишина. Не зная, как исправить положение, он принялся сбивчиво рассказывать, как после третьего курса был на войсковой стажировке, как там плохо кормили, как они мучились от этого, ели дрянные консервы. Потом случайно узнали об офицерском буфете, в котором всегда в продаже было печенье и иногда завозили молоко.