Кольца анаконды - Гаррисон Гарри. Страница 17

Один за другим сомневающиеся поддались на убеждения, придя к взаимоприемлемому соглашению.

– На сегодня работа закончена, – Линкольн улыбнулся впервые за день. – Хей и Николай напишут все документы и завтра утром представят нам для одобрения. Не сомневаюсь, что этот компромисс удовлетворит все заинтересованные стороны.

Лорд Лайонс, британский посланник в американской столице, испепелял послание взглядом, не чувствуя ни малейшего удовлетворения. Он стоял у окна, в гневе взирая на промороженный, отвратительный пейзаж, укрытый снегом, все сыплющимся и сыплющимся с небес. Разве это ответ?! Ни рыба ни мясо. Ультиматум не принят и не отвергнут. Вместо этого предлагается третий, весьма сомнительный путь. Однако изъять свой паспорт, как приказано, Лайонс не может, поскольку требования не отвергнуты с ходу. Вопрос все еще далек от окончательного разрешения. Придется передать этот ответ лорду Пальмерстону; Лайонс заранее догадывался, в какой гнев тот впадет. Лайонс звонком вызвал слугу.

– Соберите мои вещи для морского путешествия.

– Если помните, сэр, вы уже просили меня сделать это несколько дней назад.

– Разве? Клянусь Юпитером, пожалуй, вы правы. А не просил ли я вас заодно проследить за рейсами кораблей?

– Совершенно верно, сэр. Имеется бельгийский барк «Мария Челеста», сейчас принимающий груз в Балтиморском порту. Отбывает в Брюгге через два дня.

– Отлично. Утром же выезжаю в Балтимор. Организуйте поездку.

Надо вернуться в Лондон незамедлительно, другого выбора нет. Зато утешает тот факт, что можно вырваться из этой захолустной столицы и хотя бы недолго пожить в безмятежном городе, в сердце самой могучей империи на земле. В городе, чей крутой нрав придется испытать на себе этим дикарям, если они будут упорствовать в своей непокорности.

Лорд Лайонс был прав по крайней мере по поводу погоды в Британии. В этот самый декабрьский день над Лондоном безмятежно сияло солнышко, пусть тускло и водянисто, но все-таки сияло. Чарльз Фрэнсис Адамс, посол Соединенных Штатов при дворе святого Якова, радовался возможности выйти из дома, прочь от бесконечной бумажной работы и дымных каминов. Должно быть, прислуга обитателей Мэйфер встала ни свет ни заря, чтобы подмести и вымыть тротуары, так что шагать было одно удовольствие. Свернув с Брук-стрит на Гросвенор-сквайр, Адамс взошел по знакомой лестнице на крыльцо дома номер два и легонько постучал в дверь рукояткой тросточки. Открывший ему слуга ввел Адамса в великолепно обставленную гостиную, где его уже дожидался друг.

– Чарльз, как любезно было с твоей стороны принять приглашение!

– Приглашение отобедать с тобой, Эмори, для меня было как луч света с пасмурных небес.

Они были близкими друзьями, являя собой маленькую частичку американской общины в Лондоне. Эмори Кэбот – бостонский купец, сделавший свое состояние на торговле с Англией. В этот город он приехал еще юношей, чтобы представлять семейное дело, и это временное положение стало постоянным, когда он женился здесь на девушке из семейства видных бирмингемских фабрикантов. Ныне, увы, жена его скончалась, дети разлетелись из родимого гнезда. Но Лондон стал для Кэбота родиной, а Бостон превратился в дальний уголок мира. Теперь, когда ему перевалило за восемьдесят, Эмори приглядывал за делом лишь вполглаза, предоставляя тяжелую работу другим. А сам изрядную часть внимания уделял висту и прочим цивильным развлечениям.

Пока друзья праздно болтали, слуги принесли трубки и подогретый эль. И лишь когда дверь за ними закрылась, лицо Кэбота омрачилось тревогой.

– Нет ли новостей о кризисе?

– Никаких. Мне ведомо, что на родине газеты и общественное мнение по-прежнему весьма непреклонны на сей счет. Предатели находятся в наших руках и должны в них оставаться. Освобождение их просто немыслимо. Вашингтон пока ни словом не отозвался на меморандум касательно «Трента». Мои руки связаны, я ничего не могу предпринять по собственной воле, а инструкции мне не предоставили. И все-таки этот кризис следует предотвратить.

– Целиком и полностью согласен, – вздохнул Кэбот. – Но удастся ли? Наши соплеменники пылают негодованием, но, как вам прекрасно известно, в Лондоне дела обстоят ничуть не лучше. Люди, с которыми я дружил много лет, отказывают мне в приеме, а при встрече напускают на себя непроницаемый вид. Знаете, что я вам скажу? Ситуация такова, будто война 1812 года разыгрывается сызнова. Я и тогда был здесь, но держался тише воды ниже травы и переждал. Но даже тогда большинство моих друзей и коллег не повернулись ко мне спинами, как сейчас. Они полагали, что война навязана им силой, и вступили в нее крайне неохотно. Да чего там, некоторые, самые либеральные из них, даже сочувствовали нашей борьбе и считали войну исключительно безрассудной, вызванной не обстоятельствами, а высокомерием и глупостью, каковых всегда хватает в избытке. Но сейчас все обстоит абсолютно иначе. Сейчас гнев и ненависть достигли высочайшего накала. А газеты?! Вы читали, что пишет «Таймс»?

– Разумеется, читал. Эти так называемые «Городские вести». Там напрямую сказано, что Линкольн и Сьюард пытаются замаскировать свою вопиющую внутреннюю распрю, затеяв войну с иноземной державой. Вздор несусветный!

– Совершенно верно. А «Дейли ньюс» и того почище. Там пишут, что все англичане считают, будто Сьюард каким-то неведомым способом самолично организовал весь этот инцидент с «Трентом».

Трубка Адамса погасла, и он встал, чтобы поджечь лучинку от камина. Раскурив трубку снова, он выдохнул облако ароматного дыма от виргинского табака и продолжал:

– Политики беспокоят меня куда больше, чем газеты. Косная элита вигов – вроде нашего общего знакомого графа Кларендона – люто ненавидит демократию. Им кажется, будто демократия угрожает их классовой системе и их могуществу. Для них Соединенные Штаты воплощают собой оплот дьявола, заразу, которую надо искоренить, пока она не поразила здешние низы общества. Войну против нашей страны они встретят с восторгом.

– Королева тоже, – мрачно заметил Кэбот, делая долгий глоток из кружки, словно стремясь избавиться от дурного привкуса во рту. – Она одобряет все. Более того, предрекает неминуемое поражение янки. Хоть это и кажется полнейшей нелепостью, но в смерти принца Альберта она винит именно нас.

– Одними угрозами здесь не кончается. В рождественский день я прогуливался вдоль Темзы, и даже в праздник у самого Тауэра вовсю кипела работа – грузили оружие. В одно лишь это утро я насчитал восемь барж.

– Неужели ничего нельзя сделать? Неужели мы должны сидеть, беспомощно сложа руки, пока Соединенные Штаты и Великобритания катятся навстречу войне? Разве не могут вмешаться иноземные державы?

– Если бы, – вздохнул Адамс. – Император Луи Наполеон совершенно обаял королеву Викторию. А он согласен с ней, что Америку надо поставить на колени. По крайней мере, в этом французы его поддерживают. Они считают Британию своим извечным врагом и будут только рады ее бедам. Далее, конечно, имеется Пруссия и прочие германские государства. Все они так или иначе связаны с королевой. Они не будут ничего предпринимать. Россия после Крымской войны не питает любви к британцам, но царь не станет вмешиваться, чтобы пособить Америке. Да и все равно он слишком глуп. Нет, боюсь, мы одни перед целым миром и не можем рассчитывать на помощь со стороны. Затевается нечто ужасное, и никто не находит способа предотвратить это.

Небо затянули черные тучи, заслонившие солнце, и в комнате стало темно. Так же пасмурно было и на душе у сидевших в ней людей, так что они окончательно погрузились в молчание. Чем же это кончится, чем кончится?

А неподалеку, в нескольких минутах быстрой ходьбы от этого дома, на Гросвенор-сквайр до Парк-лейн, находится самый знаменитый дом в Лондоне – Эпсли-хаус, номер один, Лондон. В это самое время перед ним остановилась карета из Уайт-холла, и лакей поспешил распахнуть дверцу. Кряхтя от усилия, морщась от боли в подагрической ноге, лорд Пальмерстон спустился на землю и заковылял к дому. В доме слуга принял у него пальто, а дворецкий распахнул дверь и ввел пред очи хозяина дома, лорда Уэлсли, герцога Веллингтона, чуть ли не самого знаменитого человека в Англии и уж наверняка самого знаменитого из живущих генералов.