Кольца анаконды - Гаррисон Гарри. Страница 27

– Но я-то умею! Ты бросил школу, а ведь она давала шанс.

– Может, тебе. Лично мне терпежу не хватало высиживать по классам. И ежели помнишь, наш батюшка тогда болел. А кто-то должен был обрабатывать землю. Так что ты остался в школе и получил образование. И что же? Никто тебя в городе не наймет, ничегошеньки ты не умеешь и даже не говоришь на этом вонючем английском языке.

– Английский мне вовсе не нужен. С тех пор как был принят акт о присоединении Нижней Канады, язык у нас французский…

– А свободы у нас нуль без палочки. Мы английская колония, и правит нами английский губернатор. Наши выборные, может, и сидят в Монреале, но вся власть у королевы. Так что можешь читать, дорогой братец, и писать. Только где такого возьмешь, чтобы нанял тебя за эти умения? Так уж тебе на роду написано, что ты должен торчать в Котикоке, где ничего нет, окромя фермы с выдохшейся землей, да потягивать крепкое виски, чтоб заглушить муку существования. Пусть остальные держатся за землепашество, а мы позаботимся, чтобы снабжать других.

Поглядев на четыре бочонка, нагруженные на лошадей, он усмехнулся своей щербатой усмешкой. Доброе виски янки, беспошлинное и купленное за золото. Когда оно окажется в Канаде, цена его удвоится, уж такие жадины эти англичане со своими бесконечными поборами. О да, таможенники Ее Величества довольно прытки и неуемны, но им нипочем не узнать лес настолько, чтоб изловить Дюмгара, который всю свою жизнь провел среди этих холмов. Прижав ладонь к большому накладному карману своего кожаного пальто, он ощутил приятную выпуклость пистолета.

– Филипп, – окликнул он, – ты порох не подмочил?

– Да нет, конечно. Ружье завернуто в брезент, но мне это не по нраву…

– Да оно и не требуется, чтоб оно было тебе по нраву, – огрызнулся Жак. – От этого виски зависит наша жизнь, и отдавать его нельзя. Потому-то нам и нужно оружие. Да и меня взять они не должны. Я лучше помру здесь в лесу, чем сгнию в какой-нибудь английской тюряге. Мы не просили о такой жизни или чтоб родиться в этой жалкой деревушке. Выбора у нас не было, так что надобно выкручиваться как можешь.

После этого они замолкли. Сумерки сгущались, и пасмурный день мало-помалу перешел в ночь. Дождь все еще шел, но уже немного поутих.

– Пора, – сказал Жак, неуклюже подымаясь на одеревеневшие ноги. – Еще час, и мы будем уже за границей в хижине. Уютной и сухой. Пошли.

Взяв лошадь под уздцы, он двинулся первым. Филипп повел вторую лошадь, ориентируясь на силуэт лошади брата, едва маячивший в темноте.

Здесь, среди холмов, не было никакой физической границы между Канадой и Соединенными Штатами – ни изгороди, ни разметки. При свете дня можно было бы найти межевые столбы, но не без труда. Этой тропой пользовались только животные, по большей части олени. Да контрабандисты.

Перевалив через низкий гребень, они начали медленно спускаться с другой стороны. Граница проходит где-то здесь, только никто толком не знает, где именно. Жак вдруг остановился и склонил голову к плечу. Подошедший Филипп остановился рядом.

– В чем дело?

– Тихо, – хрипло прошептал брат. – Там кто-то есть, я слышал шум.

– Олень.

– Олени не бренчат, кретин. Вот, опять лязгает.

Филипп тоже услышал звук, но прежде, чем успел открыть рот, впереди замаячили высокие темные всадники.

– Merde! Таможенники… Патруль!

Чертыхнувшись под нос, Жак выудил револьвер из кармана – свой драгоценный Лефоше сорок первого калибра. Нацелил его на группу впереди и нажал на курок.

Потом еще и еще.

Вспышки огня во тьме. Один, два, три, четыре выстрела, и неизбежная осечка. Вогнав пистолет в карман, Жак повернулся и побежал, увлекая лошадь за собой.

– Да не стой же, идиот! Назад, возвращаемся! Они не смогут последовать за нами через границу. Даже если и последуют, мы от них ускользнем. А потом обойдем их по другой тропе. Путь длиннее, но придем куда надобно.

Оскальзываясь, таща за собой лошадей, они спустились по склону холма и бесследно скрылись в лесу.

Выехавшие в патруль кавалеристы запаниковали. Ни один из них еще не бывал в этих горных краях, а тропа была размечена очень скверно. Пригнув головы от дождя, они даже не заметили, когда капрал прозевал поворот. К тому времени стемнело, и они поняли, что заблудились. Когда же они остановились, чтобы дать лошадям передохнуть, Жан-Луи подошел к капралу, командующему патрулем.

– Марсель, мы заблудились?

– Капрал Дюран, это вы должны были сказать.

– Марсель, я знаю тебя с тех пор, когда ты по ночам мочился под себя. Где мы?

Дюран развел руками, но собеседник не заметил его жеста во тьме.

– Не знаю.

– Тогда мы должны вернуться прежней дорогой. Если мы и дальше так пойдем, кто ведает, куда нас занесет.

После шумной перебранки, прозвищ и оскорблений, ведь все они были родом из одной деревни, решение было принято.

– Если никто не знает лучшей дороги, возвращаемся, – заявил капрал Дюран. – По коням!

Они кружили, натыкаясь во мраке друг на друга, когда началась стрельба. Увидев внезапные вспышки во тьме, ополченцы переполошились окончательно. Кто-то закричал, и паника усугубилась. Они завернули ружья в тряпки, чтобы уберечь от дождя, а доставать их было не время.

– Засада!

– Я ранен! Матерь Божья! Меня подстрелили!

Это было уж чересчур. Они бросились удирать вверх по склону, прочь от выстрелов. Капрал Дюран не мог задержать подчиненных и собрать воедино, пока лошади не начали спотыкаться от усталости и не остановились сами. Наконец ему удалось собрать большинство ополченцев, громкими криками в темноте призывая отбившихся в сторону.

– Кого подстрелили?

– В Пьера угодило.

– Пьер, где ты?

– Здесь. Нога. Прям огнем печет.

– Надо перевязать да отвести тебя к доктору.

Дождь кончился, и сквозь облака смутно просвечивала луна. Все они были деревенскими жителями, и этого единственного указателя было вполне достаточно, чтобы они нашли дорогу обратно в лагерь. Усталые и напуганные ополченцы съехали с холмов. И всю дорогу их подгоняли душераздирающие стоны Пьера.

– Лейтенант, проснитесь, сэр! Извините, но вы должны проснуться.

Лейтенант Саксби Ательстан не любил, когда его беспокоят. Спал он всегда крепко, и разбудить его было трудновато даже в лучшие времена. А уж в худшие, после вечерней пьянки, стронуть с места почти невозможно. Но придется. Сержант Слит прямо не знал, что делать. Повернув офицера в сидячее положение – одеяло упало на землю, – сержант поднатужился и подвинул лейтенанта так, что ступни его опустились на холодную землю.

– Что… Что такое? – невнятно пролепетал Ательстан, передернулся, проснулся и понял, что произошло. – Убери от меня свои лапы!

Доведенный до отчаяния Слит отступил назад, и слова горохом посыпались из его рта.

– Это они, сэр, патруль канадского ополчения, они вернулись…

– Что ты городишь? Да какое мне, в Гадес они провались, дело до того в подобный час ночи?!

– В них стреляли, лейтенант, стреляли янки. Один ранен.

Теперь Ательстан проснулся окончательно. Натянув сапоги и схватив китель, он выбрался из палатки под хлесткий ливень. В палатке-столовой, сейчас забитой людьми, горел фонарь и стоял неясный гомон. Очень немногие добровольные ополченцы могут изъясняться на ломаном английском, остальные не знают по-английски ни слова. Темные крестьяне, толку от них практически никакого. Протолкнувшись между ними, лейтенант оказался у стола. Один из этого горе-воинства лежал на столе, нога его была обвязана грязной тряпкой.

– Может быть, кто-нибудь будет добр объяснить мне, что случилось?! – рявкнул Ательстан.

Капрал Дюран выступил вперед и неуклюже отдал честь.

– То был мой патруль, сир, который вы приказали, чтоб мы разведали вдоль границы янки. Мы ехали, как вы нам сказали, но очень долго. Погода была очень плохая.

– Меня не интересует ваша биография. Просто расскажите, что нашли.