Кольца анаконды - Гаррисон Гарри. Страница 49

– Тюрьмы есть и у меня, мистер Линкольн, и я тоже заполню их теми, кто будет грозить упомянутому единству. Но вопрос остается на повестке дня. Как быть с рабами? Я рабовладелец, но, полагаю, хороший человек. Добрый хозяин. Я забочусь о них, потому что сами они о себе позаботиться не могут.

Линкольн медленно покачал головой.

– Мы должны попытаться, хотя бы попытаться. Мы нашли способ временно прекратить войну между штатами. Должна же быть дорога к миру. Мы обязаны найти эту дорогу и пойти по ней. Мы должны проявить непреклонную решимость в отыскании этого пути. В то же самое время нам известно, что следует предпринять – заткнуть рот оппозиции, заткнуть рот тем, кто может поколебать возрожденное единство, а уж затем, возможно, удастся отыскать путь, мы просто обязаны отыскать путь раз и навсегда положить конец кровопролитной войне. Но мне кажется… нет, я знаю, что сказанное не должно покинуть стены этой комнаты. Да, о военном союзе ради отпора захватчикам следует трубить во весь голос. Это война патриотическая и благородная, и никто не станет оспаривать нашего постановления. Что же до остальных решений, каковые мы на данный момент должны назвать поисками пути к будущему миру, то о них не следует упоминать ни полусловом.

– В этом я с вами целиком и полностью согласен. Общее дело объединит нас и обрадует тех, кому предстоит идти в бой. А о том, что мы ломаем голову о путях достижения иных целей, надо молчать, или мы поставим наши народы под удар.

Они обменялись рукопожатием, чувствуя душевный подъем, проникнувшись обоюдной уверенностью, что существует возможность, пусть покамест и крохотная, что когда-нибудь в будущем новый союз будет воздвигнут на руинах старого.

Подойдя к стенному буфету, где стоял графин с холодной водой, Линкольн наполнил два стакана. Сделал большой глоток из своего стакана и вдруг поспешно поставил его.

– Я знаю, кто может помочь нам в общем деле, – англичанин, натурфилософ по имени Джон Стюарт Милл. Думаю, он послан нам сострадательным провидением в час нужды. Это человек, пользующийся широким международным признанием и написавший книгу о том, что называет политической экономией. Сей великий мыслитель может оказаться тем самым проводником, кто поведет нас по тропе к нашей обоюдной цели.

– Английский изменник?

– Вообще-то нет, он просто лояльный представитель человечества. Он выступает за нашу свободу, как его соотечественник Томас Пейн выступал за нашу свободу во время революции. Он остановился вместе с дочерью в Вашингтоне. Он твердо верит, что американская система достойна всяческого восхищения и подражания. Он начал разговор о недавней войне и о том, как положить ей конец. Он не шарлатан, а джентльмен, наделенный живой энергией и ярким умом. Надеюсь, он сумеет нам помочь.

– Разделяю ваши упования, если сказанное вами – истина.

– Мы должны при первой же возможности тщательнейшим образом изучить его рекомендации…

Тут раздался деликатный стук в дверь.

– Нас должны были побеспокоить только по прибытии генералов, – сообщил Линкольн, осушил стакан и направился открывать дверь.

– Они здесь, – доложил Николай.

– Уже видим. И пусть откроют иллюминаторы, пока мы тут не сварились в собственном соку.

Хрупкий Уильям Тикамси Шерман, одетый в помятый, испачканный в боях мундир, разительно контрастировал с элегантным, подтянутым главнокомандующим армией Конфедерации. Как только офицеры вошли в салон, Джефферсон Дэвис вскочил с кресла, стремительно подошел к генералу северян и схватил его за руку. Дэвис не вымолвил ни слова, но сила обуревавших его чувств была очевидна. Линкольн высказался от имени обоих.

– Разделяю чувства мистера Дэвиса, генерал Шерман. Все мы их разделяем. И благодарим вас за все.

– Я лишь выполнял долг, – негромко отозвался Шерман. – Перед своей страной и всеми ее гражданами. А теперь, простите, о Гранте ничего не слышно?

– Пока новостей не было, не считая того, что он ведет бой под Саратогой. Он сказал, что не отступит ни на шаг.

– Так оно и будет, – кивнул Шерман. – Посланы ли свежие войска ему в помощь?

– Я отослал все, какие были под рукой. Как только разработаем новые оперативные планы, будет выслано дополнительное подкрепление, – Линкольн обернулся к Дэвису, и тот кивнул.

– Мы с мистером Линкольном сошлись на том, что перемирие следует продлить, дабы позволить обеим нашим армиям объединиться в битве против британских захватчиков.

– Позвольте внести предложение? – подал голос генерал Ли.

– Конечно, – подтвердил Джефферсон Дэвис.

Ли сложил ладони на эфесе шпаги и проговорил, медленно, тщательно подбирая слова, прекрасно осознавая огромную их важность:

– Для успеха операции командование должно быть единым. Добиться этого будет нелегко. Я уверен, что мои люди крайне неохотно станут служить под командованием генерала Гранта, убивавшего их тысячами. И также уверен, что, если войска северян попросить служить под началом кого-то из генералов Юга, произойдет то же самое. Итак, очевидно, что различные полки и дивизии должны остаться под началом своих нынешних командиров. Я с удовольствием останусь во главе войск Юга, как сейчас. Но главнокомандующего должны уважать солдаты обеих армий, чтобы следовать его приказам без малейших колебаний. Я побеседовал об этом с генералом Борегаром, и мы пришли к полнейшему взаимопониманию. По мнению офицеров Конфедерации, командование может принять только один-единственный офицер.

– Согласен, – подхватил Джефферсон Дэвис. – Главнокомандующим должен быть генерал Шерман.

– Польщен подобной честью, – поднял руку Шерман, – и благодарю вас. Однако генерал Ли стоит по чину несравненно выше меня…

– Чин определяется умением побеждать, – возразил Ли. – В сражении под Шайло вы удержали позиции и, насколько я понимаю, получили повышение. Теперь ради помощи нам вы рискнули жизнью, карьерой, всем на свете. Не думаю, что войска северян примут в качестве высшего командира южанина. Но вас они примут, как и мы.

– Вы абсолютно правы, генерал Ли, – поддержал Линкольн. – После смерти генерала Халлека генерал Грант встал во главе войск, ныне противостоящих англичанам. Как вы, вероятно, слышали, генерал Макклеллан в больнице с горячкой. Я освободил его от поста во главе армий и принял командование на себя. Теперь же с огромным удовольствием уступаю эту обязанность генералу Шерману. И даже более того, поскольку он будет стоять во главе двух армий, его ранг должен отражать этот факт. Я бы рекомендовал, чтобы, кроме главнокомандующего, он именовался также верховным командующим Объединенных войск.

– Поддерживаю, сэр, – одобрил Дэвис. – Уместное и заслуженное звание.

Обернувшись к офицеру Севера, генерал Ли отдал честь.

– Я в вашем распоряжении, генерал Шерман.

Шерман ответил на его салют:

– Я принимаю этот пост во имя наших сплоченных армий и во имя дела, за которое они бьются. Итак, давайте наметим план, как нам перехватить инициативу у захватчиков. Разбить их и вышвырнуть из нашей страны. Если они хотят войны, то хлебнут ее с лихвой.

Снайперы!

– Западный фланг, генерал, они прорвались через стену!

Мундир генерала Гранта испачкался и изорвался, лицо почернело от копоти. Он покачивался в седле от усталости, только-только вернувшись с другого участка, где отражал атаку британцев. Ему пришлось обеими руками опереться о луку кавалерийского седла, чтобы выпрямиться.

– Пусть каждый второй из этой цепи следует за мной, – приказал он. – Пошли, парни! Сегодня они мрут один за другим и долго не продержатся.

Выхватив саблю, он поехал первым; изможденная лошадь, истерзанная жарой и дымом, с трудом ковыляла по неровной почве. Вот они, солдаты в темно-зеленых мундирах с черными пуговицами, брошенный в атаку свежий полк. Взмахнув саблей, генерал Грант испустил крик ободрения и возглавил контратаку.

Увернувшись от штыка, он отбил его в сторону шпорой, подался вперед и наотмашь рубанул нападающего по лицу. Споткнувшийся конь рухнул, и Грант выбрался из-под него. Завязалась рукопашная, исход боя колебался на грани. Не приведи генерал подкрепление, батарея и редуты пали бы, оставив дыру в рубеже, оборонять который стоит такого труда.