Панихида по усопшим (ЛП) - Декстер Колин. Страница 2

– Какая славная у нас община, Гарри.

«Славный» было любимым словом в лексиконе Лоусона. Хотя это и было всегда предметом некоторых разногласий в богословских кругах – то есть, был ли Всевышний сильно заинтересован в подсчете прихожан по головам, – отрадно было, по светской оценке, конечно, пасти стадо, которое, по крайней мере, численно достаточно велико. И слово «славный» казалось счастливо нейтральным для стирания различий между «хороший» – чисто арифметический подсчет, и «благочестивый» – оценка по более духовному исчислению.

Гарри кивнул, продолжая записывать.

– Пожалуйста, просто проверьте деньги по-быстрому, сэр. Я насчитал сто тридцать пять человек на богослужении, а это – пятьдесят семь фунтов двенадцать пенсов в нашу казну.

– Не удачный день сегодня, Гарри? Думаю, некоторые из певчих, должно быть, приняли мои небольшие наставления не слишком близко к сердцу.

С ловкостью опытного банковского служащего он пролистал пачку купюр, а затем прошелся пальцами по груде монет, как епископ, благословляющий услужливо склоненные головы. Озвученная сумма денег была правильной.

– В один из таких дней, Гарри, вы удивите меня и сделаете ошибку.

Глаза Джозефса резко метнулся к лицу Лоусона, но выражение на нем, пока викарий ставил свою подпись в правой колонке церковного реестра, было выражением одной только мягкой доброты.

Вместе викарий и староста поместили деньги в древний сейф «Хантли & Палмер». Он казался малоподходящим хранилищем для больших запасов богатств. Однако когда на одном из своих недавних собраний церковный совет обсуждал проблемы безопасности, никто не высказал никаких ярких предложений, за исключением того, что вполне можно использовать даже более старые аналогичные сейфы, поскольку в них не хранили ничего более драгоценного, чем просвирки, оставшиеся после последнего причастия.

– Я пойду, викарий. Жена должна ждать меня.

Лоусон кивнул, наблюдая, как его староста уходит. Да, Бренда Джозефс будет ждать; она должна его ждать. Шесть месяцев назад Гарри был признан виновным в вождении в нетрезвом состоянии, и это в основном благодаря Лоусону приговор мирового судьи в пятьдесят фунтов штрафа и лишении прав на один год оказался таким сравнительно мягким. Джозефсы жили в районе Волверкот, – около трех миль к северу от центра города, – а автобусы по воскресеньям можно было увидеть реже, чем пятифунтовку в пачке собранных пожертвований.

Небольшое окно ризницы выходило на южную сторону церкви. Лоусон сел за стол и тупо уставился на кладбище, где серые, выветрившиеся надгробия, наклоненные под разнообразными углами от вертикали, с их стертыми надписями, давно заросли мхом и сгладились за века от ветра и дождя. Он выглядел и чувствовал себя озабоченным человеком по простой причине: должно было быть две пятифунтовых банкноты среди пожертвований этим утром. Была, однако, всего одна возможность, – что, если миссис Уолш-Аткинс, наконец, исчерпала свой запас пятифунтовых купюр и оставила пять отдельных банкнот по одному фунту? Тем не менее, если эта возможность и была, то была бы первой за… о, годы и годы. Нет. Конечно, имелось гораздо более вероятное объяснение, объяснение, которое значительно нарушало покой Лоусона. Тем не менее, есть еще самый минимальный шанс, что он ошибся. «Не судите, да не судимы будете». Не судите – по крайней мере, до тех пор, пока доказательства не станут несомненными. Он вынул бумажник и достал из него листок бумаги, на котором этим же утром заранее записал серийный номер банкноты в пять фунтов, которую он сам положил в небольшой коричневый конверт и поместил среди денег утреннего сбора. И только две минуты назад он проверил последние три цифры на такой же банкноте, которая была помещена в сейф Гарри Джозефсом: они не были цифрами, которые он записал.

Нечто подобное Лоусон подозревал уже несколько недель, а теперь у него есть доказательства этого. Он должен был – он знал – попросить Джозефса вывернуть карманы на месте: это было его долгом, и как священника, и как друга (друга?), и где-нибудь у Джозефса нашли бы бумажку в пять фунтов, только что украденную из церковной казны. Наконец, Лоусон посмотрел вниз на листок бумаги, который он держал, и прочитал серийный номер, напечатанный на ней: А. Н. 50 405546. Медленно он поднял глаза и уставился опять на кладбище. Небо вдруг нахмурилось, и когда через полчаса он возвращался к себе домой на Сент-Эббе, в небе уже висела тяжелая грозовая туча. Это выглядело так, будто кто-то выключил солнце.

Глава вторая

Хотя Гарри Джозефс и притворялся спящим, он прекрасно слышал, как его жена встала незадолго до семи – он был в состоянии точно угадать ее движения. Она надела халат поверх ночной рубашки, прошла на кухню, наполнила чайник, а затем села за стол, чтобы выкурить свою первую сигарету. Это началось в последние два-три месяца, Бренда снова закурила, и это его не радовало. От ее дыхания пахло несвежим, а вид пепельницы, полной окурков он находил довольно тошнотворным. Люди много курят, когда они обеспокоены и напряжены, не так ли? Это было типа лекарства, как таблетка аспирина, или бутылка алкоголя или …скачки. Он уткнулся в подушку, и его собственные страхи снова заполнили его голову.

– Чай.

Она мягко толкнула его в плечо и поставила чашку на столик, который разделял их односпальные кровати.

Джозефс кивнул, крякнул, и повернулся на спину, наблюдая, как его жена, стоя перед туалетным столиком, снимает ночную рубашку через голову. Годы отложили на ее бедрах жирок, но она все еще была стройна и элегантна, и груди ее были полными и округлыми. Джозефс постарался не смотреть на нее в упор, когда она, обнаженная, замерла на мгновение перед зеркалом. В последние несколько месяцев он чувствовал себя все более неловко, глядя на ее тело, как будто он каким-то образом вторгался в ее личную зону, которой ему больше не предлагали делиться.

Он сел и отхлебнул чай, пока она застегивала молнию на боку темно-коричневой юбки.

– Почта была?

– Я бы ее принесла.

Она наклонилась вперед, накладывая слой за слоем косметику на лицо. Самого Джозефса никогда реально не интересовал процесс макияжа.

– Дождь лил всю ночь.

– Небольшой дождь идет и сейчас, – сказала она.

– В саду хорошо.

– Мм.

– Ты не завтракала?

Она покачала головой.

– Там осталось еще достаточно бекона, хотя, если ты… – (она намазала тонкий слой светло-розовой помады на свои пухлые губы) – …хочешь, есть еще и грибов немного.

Джозефс допил чай и лег на кровать. Было 7.25 утра, Бренда уйдет через пять минут. Она была занята в первой половине дня в клинике «Джон Редклиф», в нижней части Вудсток-роуд, куда два года назад ей снова пришлось выйти на работу. Два года назад! Это было как раз после…

Она нагнулась над постелью, слегка коснулась губами его лба, взяла чашку и вышла из комнаты. Но, почти сразу же, вернулась обратно.

– О, Гарри. Чуть не забыла. Я не вернусь сегодня на обед. Ты сможешь приготовить себе что-нибудь? Я действительно должна пройтись по магазинам и сделать покупки в городе. Не то, чтобы я сильно задержусь – до трех вернусь, не позднее, я думаю. Я постараюсь купить что-нибудь вкусненькое к чаю.

Джозефс кивнул и ничего не ответил, но она задержалась у двери.

– Может, что-то надо привезти тебе – из города, я имею в виду?

– Нет.

В течение нескольких минут он лежал совершенно неподвижно, слушая ее движения внизу.

– Э… э!

– Пока.

Входная дверь хлопнула за ее спиной.

– До свидания, Бренда.

Он откинул одеяло, встал и выглянул сквозь занавешенное окно. Аккуратно выехавшая «Аллегро» постояла некоторое время на тихой, мокрой улице, а затем, внезапно, окутавшись слоем сизого дыма, исчезла. До клиники «Редклиф» было 2,8 мили: Джозефс знал это точно. В течение трех лет он сам проделывал идентичный путь до блока офисов чуть ниже «Редклифа», где работал в качестве гражданского служащего после своей двадцатилетней службы в войсках. Но два года назад сотрудники были уволены, следуя последним сокращениям государственных расходов, и каждые трое из семи были признаны избыточными, включая его самого. Именно это его по-прежнему раздражало! Он не был самым старым, и он не был наименее опытным. Но он был наименее опытным из пожилых мужчин и самым старым из менее опытных. Чуть-чуть сердечности в рукопожатии, небольшой прощальный вечер, и слабая надежда найти другую работу. Нет, на самом деле вот что: почти никакой надежды найти другую работу. Ему было тогда сорок восемь. Достаточно молодой, возможно, по некоторым меркам. Но печальная истина медленно подтачивала его душу: его больше никто не хотел. После более чем года удручающего безделья, он, по сути, недолго поработал в аптеке в Саммертауне, но филиал недавно закрыли, и он почти обрадовался неизбежному прекращению своего контракта. Он, – человек, дослужившийся до звания капитана Королевской морской пехоты, человек, который прошел действительную военную службу и боролся с террористами в малайских джунглях, – стоял вежливо за прилавком в рецептурном отделе, выдавая сдачу какому-то тощему, бледному молокососу, который не продержался бы и пяти секунд на любой из тренировок коммандос по самообороне! И, как настаивал менеджер, приговаривал: «Благодарю вас, сэр», – в придачу!