Девчонка с изнанки-2. Кира Вайори (СИ) - Шитова Наталия. Страница 2

– Я её нашёл! – крикнул тот, кто был ближе ко мне.

– Жива? – отозвался второй голос.

– Не знаю, сейчас посмотрю.

Первый подбежал ко мне, просунул руки мне под мышки и не особо аккуратно перевернул меня вверх лицом.

– Ты глянь… – сочувственно протянул он. – Досталось ей. Но дышит вроде.

– Осторожнее её ворочай, – буркнул второй, приблизившись. – Это самого командора девка. Он уже три раза о ней спрашивал. Голову снесёт.

– Нам-то за что? Не мы же её покалечили.

– А он, говорят, не будет разбираться, кто.

Тут же послышались тяжёлые шаги, и оба дежурных в панике подскочили.

– Курьер прибыл, командор! – отрапортовал один из них.

Тут же я почувствовала на себе руки командора. Он осторожно пощупал пульс на моей шее и провёл пальцами по лбу, убирая волосы.

– Кира, ты меня слышишь?

– Да, командор, – ответила я, не открывая глаз. Сил на это не было совершенно. – Груз цел. В поясной сумке. Забери.

– Хорошо. Ты молодец, ты справилась.

– Шахта засвечена, Йан. Канал сильно повреждён.

– Я понял. Я разберусь, – отозвался он. – Не болтай попусту, тебе сейчас нельзя.

Он поднялся на ноги и гаркнул на дежурных так, что даже я вздрогнула:

– Что столбами встали?! Врачей сюда, быстро!

Глава 2

Кто подозревает, что на этой земле всё поставлено с ног на голову, тот, в общем-то не ошибается.

Мы все живём на изнанке, а значит, практически вверх ногами. И, конечно же, мы этого не замечаем. Ведь не ударяет же кровь в голову австралийцам только потому, что мы их континент рисуем в южном полушарии. Так и все мы не замечаем того, что кто-то испокон веков рисует наш мир на подкладке. А ведь наверняка и в эту самую секунду какой-нибудь смышлёный гатрийский малыш рассматривает карту мироздания, которую только что повесили в детской, и задаёт родителям умилительный и очень логичный вопрос: «А как же они там на изнанке живут и вниз не падают?»

А мы не падаем. У нас всё пучком. У нас есть куча стреляющего железа, нанотехнологии, египетские пирамиды, хипстерские шляпы, СПИД, скайп, Джоконда в Лувре, антибиотики, социальные сети, эвтаназия, Интернет, блинчики с вареньем, вялотекущие войны, технология пересадки сердца, грязная нищета, неуёмная ненависть, котик на подушке, радуга после дождя… Да как начнёшь вспоминать, что у нас есть, так и вправду становится не очень понятно, как мы со всей этой фигнёй ещё пока никуда не упали, как нас ещё земля носит.

Но что интересно. Там, на поверхности есть не только всё то же самое, что и у нас. Там есть даже больше. Там есть то, что у нас пока ещё никому не приснилось и не родилось, не построено и не выращено в пробирке. Или наоборот, там всё ещё остаётся то, что мы когда-то выбросили за ненадобностью, забыли, пропили, поленились починить. У них прогресс вообще довольно разборчив в еде. Иногда такую гадость оставляет на тарелке, нет бы прожевать поскорее и забыть, так нет, тянет за собой, любуется… Но по большому счёту, их список всякой фигни от нашего отличается только размерами, но не сущностью. И у них, и у нас жить можно только если научиться фильтровать и брать близко к сердцу лишь то, что ты в силах вынести.

Так почему же мы – на изнанке, а они, видишь ли, на поверхности? А всё очень просто. Они нас раньше нарисовали. Точно также, как жители северного полушария Австралию нанесли на карту раньше, чем австралийские аборигены узнали, что такое карта.

Так что если кто-то просыпается по утрам в холодном поту и сразу же бросается в Интернет, проверить, что там нового у мировой закулисы, и не хочет ли нашу многострадальную землю завоевать неведома зверушка, то ему бы расслабиться. У закулисы пульс ровный, она нас уже тысячи лет назад нас тихонько завоевала, а зверушка ведёт на нас подробное досье и по мере сил участвует в нашей движухе, когда ей не лень. Но это совершенно незаметно, пока тебя носом не ткнут. А носом они тыкают далеко не каждого, а только тех, кто им нужен для дела.

Так уж случилось, что я им для дела понадобилась. За мной, что называется, пришли. И когда это случилось, я была уже достаточно взрослой, чтобы полностью стереть свою прежнюю жизнь.

А когда же я стала взрослой, я точно не знаю до сих пор. Может быть, в тот момент, когда поняла, что родители нам лгут, и что до нас никому нет никакого дела. А возможно, в тот день, когда брат ушёл из дома.

Это был день его рождения. Совершеннолетие. Мы с ним жили в одной комнатушке, я спала на нижнем ярусе, он на верхнем. Смешно, конечно: почти взрослый парень и девчонка-тинэйджер наступали друг другу на пятки на двенадцати квадратных метрах, отгораживались старой складной ширмой, чтобы переодеться, и безудержно лаялись по поводу и без повода. Деваться было некуда, ещё одной комнаты, чтобы расселить нас, у родителей не было.

Накануне мы очень сильно поцапались, даже возмущённые соседи в стенку стучали. Но утром я всё-таки смирила гордыню, достала припасённый подарок, и когда Марек наверху закряхтел, просыпаясь, вскарабкалась к нему наверх. «С днюхой, бро! Хоть ты и скотина распоследняя…» Он взял коробочку с любопытством и вытряхнул из неё нож-выкидушку. Я знала, он любит такие брутальные штучки, обвешается весь, как ёлка, ладони лентой перетянет, кулаки сожмёт перед зеркалом… Крутой перец, чо… На нож я честно накопила, полгода на мороженое только смотрела и облизывалась. Хороший нож, известная немецкая фирма. К тому же вида устрашающего, да и рукоятка необычная. Чтобы купить, проявила чудеса изворотливости, а то, кто бы мне, малявке, продал такую штуку… Марек долго смотрел на нож и молчал. Я решила, ну не дай Бог что-нибудь обидное сейчас ляпнет, в горло вцеплюсь. А он странно взглянул на меня, вздохнул, тихо буркнул «Спасибо, систер» и прикрикнул: «А ну, брысь отсюда, мне вставать надо!»

Коробочку он оставил на подоконнике, а нож сразу положил в поясной чехол и повесил себе на ремень крутых камуфляжных штанов. Потом он собрал старый рюкзак, наскоро запихав туда несколько свитеров и кроссовки, забрал свой паспорт из ящика и заначку из растрёпанного томика «Бойцовского клуба». Я, конечно же, поинтересовалась, куда это он собрался, потому что ясно было, что не в универ. Брат не ответил, вынул из шкафа непромокаемую ветровку, повязал себе на пояс, нацепил рюкзак. И уже на пороге комнаты оглянулся и тряхнул светлой гривой: «Бывай, систер…». Таким я его и запомнила.

Домой Марат не вернулся. И я больше никогда не видела его.

Не приглянулась мне моя новая жизнь. Да, комната теперь была моя. И ночью на верхнем ярусе никто не скрипит, и голышом ходить можно, сколько угодно. И мужскими носками в комнате наконец-то вонять перестало. Но как-то стало тоскливо, когда даже поцапаться не с кем. Я ещё несколько недель вечерами сопли на кулак наматывала, скучала. Потом привыкла. И даже как-то не тревожилась совсем. В моих глазах брат, старший на пять лет, был взрослым мужиком. Ушёл, значит ушёл. Значит, достало его всё, и я, и предки. Даже в голову мне тогда не приходило, что он мог не вернуться, потому что с ним приключилось что-то дурное. То ли глупа я была тогда, как деревяшка, то ли это такая защита в голове включилась.

Родители Марата не искали. Ну, был у них в соседней комнате жилец, да и сплыл. Лишь однажды я подслушала случайно, как мать почти равнодушно спросила, неужели, мол, так и всё. А отец ответил, что рано или поздно это должно было случиться, а удержать их всё равно не получится. Я долго соображала, кого это «их», пока до меня не дошло, что это означает нас, Марека и меня. Помню, как меня это поразило. Практически вывернуло наизнанку. Я ещё не то что шагу за порог не сделала, я об этом ещё даже не подумала, а оказывается, уже решено, что удерживать меня никто не будет.

Когда Марек пропал, мне было тринадцать. Не прошло и года, как я тоже собрала свой рюкзак, и меня в самом деле никто даже и не попытался удержать. А я не потрудилась объяснить, куда ухожу. Тогда мне казалось, им не интересно. А сейчас я думаю, что они просто знали. Не что-то конкретное знали, это вряд ли. Но им определённо что-то было сказано очень давно, когда кто-то взял меня и Марека на карандаш.