Русская деревня. Быт и нравы - Бердинских Виктор Арсентьевич. Страница 43
Вообще игры и забавы дети придумывали себе сами (и очень изобретательно). «Когда не возьмут на сенокос, ко мне подружки прибегут и мы идем смотреть — бегает ли по усадьбе баран. Если барана не выгонят, то мы возьмем ушат, привяжем его к барану. Баран бегает по ограде, а ограда была большая-большая, а мы сядем в ушат и катаемся. Играли в веревочку, в огорелыши, в третий лишний, через веревочку прыгали, в классы, играли в “солено мясо”. Куклы мы сами шили, тряпочные у нас куклы были. Голову из тряпок сделаешь, опилками набьешь, шейку как-нибудь, потом туловище тоже из тряпок делали и опилками набивали. Мячики еще делали тряпичные. Детство нелегкое было, но играли мы в игры разные, дети же были. На одной ножке надо было по деревне проскакать, чтобы взад-вперед не останавливаясь. На руках ходили. Пошли однажды на лабаз, там солома лежала. Я пошла на руках, и у меня что-то с головой сделалось. Я говорить и слышать не могла. Мы сразу пошли домой, и когда я вышла из лабаза, у меня все прошло. На Масленицу катались на санках, на катушках. Куклы были самодельные. Мы их сами шили. Я даже сама сделала ткацкий станок, поставила под окном и ткала половики для кукол. А потом я его положила в угол, зарыла и больше не нашла, сколько ни искала потом. В куклы мы играли на полатях, чтобы не мешать взрослым» (А. И. Рублева, 1921).
Огромным событием в детской жизни было возвращение отца с ярмарки или базара. Как правило, детям привозились гостинцы: сладости, сушки, обновки, украшения. «Очень хорошо помню, мне было лет пять — семь, отец приезжал с базара, а он ездил либо в Нему, Нолинск или даже в Киров, ездили на лошадях. Туда возили продавать обычно масло, мясо, мед, плели лапти, делали глиняные горшки, иногда возили зерно либо муку, если был хороший урожай. Мы его с нетерпением ждали. Нам, ребятишкам, он привозил всегда подарки: ленты, обновки какие-нибудь, обувь и, конечно, сладости, пряники, калачи, сахар в больших головах» (А. К. Коромыслова, 1914).
В некоторых семьях не были редкими и физические наказания детей (хотя очень многие опрошенные говорят, что их «пальцем никто не тронул» в детстве). Возможно, чаще они применялись к «приемкам» — детям-сиротам, перешедшим жить к родственникам. Вообще жизнь таких детей была иногда довольно тягостна. Т. Н. Скопина (1911) рассказывает о себе: «Родители рано умерли, а мы живем. На тычках выжили. Надо же подумать. Как оплеуху дадут, так не знаешь, куда бежать. А живем. Как это мы такие крепкие? Ни слатенького кусочка не видали, ни ласкового слова.
Ругались часто. Мы мешали, конечно. Из-за нас все. Теперь-то кто троих на иждивенье держать будет. Ни копейки ведь не платили.
Как-то дядя Миша с дедушкой разругались. Дед купил рыжики. А дядя не велел. Ой как разругались!..
Снова сошлись. За стол опять все садимся. “На хлеб нечего сердиться”. Ругались больше все матом. Ругаться да матом не сказать, тогда есть не интересно будет.
А мы опять с Валькой-сестрой дрались. Зачем я наперед пол вымыла. Давай меня за волосы таскать. Я больно смиренна была. А где и я не уступлю. Пойдем к бабушке жаловаться. Ладно, по головке погладит.
Сейчас вот детей мало в семье. Умрет, так ревут. А раньше как-то умирали быстро. Плодили как котенков. Пока рождается — всё рожают. Тетка Настасья семерых родила, а живет одна Маня. “Вы все живете, а у меня один силенок (ребенок), и тот умер”. Вот так здорово, а мы-то чем виноваты? Дяде детей надо. Вот тетка родит, мы уж водимся-водимся, пикнуть не даем. Одна соску держит, другая пеленает. Все равно год пройдет — умирают. Двое двойников девки по три месяца жили, уже четверо, Колька-парень, Васька-парень, Маня уже седьмая одна выжила, да и то наперед нас умерла.
Мне запомнилась одна колыбельная песенка, которую пела моя тетя:
Нередко родители, чтобы сэкономить хлеб зимой, сбывали лишний рот на сторону — отдавали своих детей в няньки на длительное время. А. Т. Дудоладова (1915) была, конечно, в няньках много дольше других детей: «Работать начала рано. В семь лет отдали меня в няньки, жила в разных деревнях в четырех семьях. Домой из нянек вернулась в пятнадцать лет».
Жизнь в няньках была очень несладкой. «Пожила лет до восьми, и отдали меня в няньки в соседнюю деревню за 8 верст. Ну и натерпелась я там! Хозяева злы попались, все ругали, заставили ночью водиться. Сидишь в темноте, да и уснешь. Дитя заплачет, хозяйка проснется — ударить может и обидеть. Тяжело было, ведь сама еще ребенок! И поиграть, и поспать хочется. А за стол сядешь и боишься лишнюю крошку взять. Вот так и жила. А если отпустит хозяин домой, бежишь, как праздник какой. Поживешь денек дома, и не хочется обратно возвращаться. Ревешь, а мама в спину подталкивает, а сама вся в слезах» (К. А. Рублева, 1918).
Старшие бессознательно и сознательно формировали в детях свои стереотипы поведения. «Бабушка была очень доброй, но характер имела твердый. В доме никогда не было пустых разговоров, никаких сплетен, никаких осуждений соседей. Бабушка видела у людей в первую очередь все хорошее, моралей нам никогда не читали. Все разговоры велись при детях, мы были в курсе всех дел. Нас никогда не били, не кричали на нас» (В. Я. Суслова, 1924).
И самым серьезным, важным из этих стереотипов было отношение к труду. Дети рано становились маленькими взрослыми. «Мы, ребенки, росли серьезные какие-то, штыриться некогда было. Зарабатывать трудодни начали с 5 лет, Родители не жалели нас, будили — еще солнце не взойдет» (Л. И. В-ина. 1910).
Любое незначительное поощрение за труд воспринималось как огромная радость: «В шесть лет с братом возили навоз деду в течение семи дней. Так он нам за это купил 400 граммов пряников. Мы были бесконечно рады. В шесть лет летом ходила в поле помогала лен теребить. Тяжело было без отца. Рано вставали с братом и до завтрака (летом) успевали сходить за ягодами, а после завтрака шли в поле жать» (Д. Г. Посохина, 1907).
К тяжести крестьянского труда дети привыкали еще в детстве. Они входили в ритм, многообразие работ, постигали многочисленные крестьянские ремесла. Школьное учение, по мнению крестьянина, было делом не очень нужным. В. Ф. Загоскин (1904) так рассуждает об этом: «Меня заставляли делать всю крестьянскую работу: жал серпом, косил горбушей. Подошли года, надо идти в школу на учебу. А в семье сказали: “Для чего учить? Пусть будет работник по хозяйству”. Но брат настоял: “Как так? Он — мальчик, должен уметь читать, писать”. И отвез меня в деревню Ожоги. Там был учитель, он учил в своем доме первый класс. А я стоял у одного дяденьки на квартире, все ему по хозяйству помогал. Потом открыли школу в деревне Четвериковы, и я закончил три класса сельской школы в 1916 году. На этом мое образование закончилось, стал работать крестьянскую работу. Старался приобрести какую-нибудь специальность (деревенскую). В деревне соседи были все мастеровые. Сосед Кирилл— он делал гребни. Я ходил к нему в свободное время и научился делать гребни из рогов. А сосед дядя Гриша делал горшки, я тоже начал ходить учиться — и научился. Брат был пимокат, я ему помогал — и тоже научился катать валенки. Крестьяне жили единолично, у каждого была своя полоса. Он ее обрабатывает и удобряет и старался иметь побольше скотины, чтобы получить навоз на удобрение. Для коров всегда делали подстилку. Накормят ее — она лежит-пыхтит. А сейчас бедную корову держат на цепе, как дворовую собаку. Крестьянин без лошади в те годы жить не мог.