Девушка с зелеными глазами - О'Брайен Эдна. Страница 16

Спать мы отправились рано, и он дал мне ночнушку, отглаженную без малейшей складочки.

– Ну, вам, то есть тебе, то есть вам не холодно здесь? – спросил он меня, когда мы легли. Масляный обогреватель работал в комнате уже несколько часов, какой там холод?

– Вам это кажется непривычным? – сказал он и начал растирать мои холодные коленки, а потом спросил, хватает ли мне дюжины бутылок с горячей водой, чтобы согреться. Откуда ему было знать, что мы с Бэйбой купили только одну грелку, а уж чтоб на вторую разориться, тут простите… А уж за ту, что есть, мы с ней чуть не дрались, я даже старалась пораньше проснуться, чтобы захватить грелку первой.

– Совсем нет, – солгала я.

Его руки скользили по моему телу, и пальцы, его несравненные пальцы, искали тех мест, которые были сокровенными для меня, но мне так хотелось, чтобы… чтобы они дотрагивались до них. Я думала, что он не сегодня-завтра уедет в Лондон и несколько дней его не будет. Меня снова начали охватывать нервозность и какой-то неосознанный страх. Я опустила подол рубашки так, что он стал прикрывать колени, и сказала, что нам просто надо поговорить.

– Но я хочу любить тебя, – сказал он. – Я целый день только и думал о том, как мы с тобой займемся любовью, и я сумею доказать тебе, что это прекрасно. Ты будешь чувствовать себя счастливой.

Он начал ласкать меня очень осторожно, и я отвечала I на его ласки, думая только о том, как заставить себя не бояться. В эту ночь мы тоже потерпели неудачу.

Задолго до звонка будильника мы проснулись, нужно было возвращаться в Дублин. Будильник зазвонил, когда я уже была внизу и надевала пальто, но я не стала подниматься наверх только ради того, чтобы нажать на кнопочку.

В машине он молчал. Его лицо, повернутое ко мне в профиль, было таким чужим! Это было жесткое лицо оскорбленного человека.

– Надеюсь, вам будет хорошо в Лондоне, – выдавила я из себя.

– Очень надеюсь, – бросил он и спросил, ознакомилась ли я с книжками, которые он дал мне предыдущей ночью, прежде чем мы легли в постель. Книжек было две, первая – какой-то романчик, а вторая называлась «Знай свое тело и умей владеть им».

– У меня они с собой, – сказала я, постучав по своей сумочке в подтверждение того, что книги действительно там. Мне показалось на какое-то время, что сейчас он, возможно, попросит меня вернуть их ему, но он не сделал этого.

– Вы напишете мне из Лондона? – спросила я.

– Конечно, – сказал он, но довольно прохладно, – открыточку пришлю.

Я с отчаянием думала, что все было бы совсем по-другому, если бы я не боялась его в постели.

Мне так хотелось сделать что-нибудь такое, чтобы как-то задеть его, например, закричать или швырнуть ему в лицо его проклятую шубу, или даже выпрыгнуть на ходу из машины. Спустя минуту я уже умирала от желания лежать в его объятиях, не бояться ничего и доставлять ему наслаждение. Больше всего на свете мне хотелось доставить ему наслаждение. Казалось, вечность прошла с тех пор, как он, погладив меня по голове, прошептал:

– Я не отпущу тебя, никогда.

А ведь прошло всего-то-навсего девять или десять часов, как мы лежали в постели и он целовал кончики моих пальцев, касался губами моих сосков, налившихся, как картофельные клубни. А потом меня опять охватил этот ужасный страх.

Он высадил меня около лавки. Я просила его не делать этого, на случай, если миссис Бёрнс выглянет из окна своей спальни, но он проигнорировал мою просьбу или просто не расслышал.

Я вышла, поблагодарила его и попрощалась.

И мир для меня померк…

Я пробежала несколько шагов, остававшихся до дверей лавки, спрятав лицо в воротник, как будто миссис Бёрнс не узнала бы меня или не заметила бы слез, покатившихся по моим щекам. Хотела ли я, чтобы он догнал меня и утешил, сказав хоть несколько теплых слов на прощанье? Или же боялась этого из-за моих хозяев? Во всяком случае, услышав шум мотора отъезжающей машины, я так и не поняла, что я испытала: разочарование или облегчение.

В лавке в этот день было много работы, я трудилась не покладая рук, но его лицо неотступно стояло перед моим внутренним взором. Я все время мысленно разговаривала с ним, пытаясь оправдать и объяснить свое нелепое поведение, которое казалось мне теперь еще более нелепым. Ведь он мог подумать, что я не люблю его, что я хотела оттолкнуть, оскорбить его! Я так страдала, что едва сдерживала слезы. Мне удалось не расплакаться, но влага, застилавшая глаза, делала меня почти слепой.

Только надежда на то, что, встретившись с ним, я сумею объяснить ему, что я просто дурочка, поддерживала меня. Но могла ли я надеяться на эту встречу? Не оттолкнула ли я его навсегда?

Ведь он так умен, так добр, так красив. Каждая девушка будет считать за счастье, если он обратит на нее внимание. А в Лондоне столько шикарных девушек. И уж они-то не будут вести себя так глупо. Мне не на что больше надеяться.

Последнюю фразу я произнесла вслух, и миссис Поттер, одна из наших постоянных покупательниц, участливо спросила, не может ли она чем-нибудь мне помочь и здорова ли я.

Ее озадаченный вид отрезвил меня, и я постаралась взять себя в руки.

Но это мало помогло, и, когда я предложила какой-то старушке яйца вместо грудинки, которую она просила, я поняла, что дальше так продолжаться не может.

Я уговорила миссис Бёрнс на полчаса заменить меня у прилавка и, забравшись в кладовую, всласть выплакалась.

Как ни странно, это меня успокоило, и, сполоснув холодной водой покрасневшие глаза, я вернулась к исполнению своих обязанностей. До самого вечера мне удалось больше не совершить ни одной досадной оплошности.

Глава седьмая

Потекли дни серые, пустые, безотрадные. Я погрузилась в темные глубины тоски и не видела, что могло бы утешить меня. Постоянные мысли о нем, о том, как глупо я поступила, о том, что навеки потеряла его, сначала разрывали мне сердце, а потом, превратившись в тупую непроходящую боль, сделали меня бессильной и ко всему безразличной. Даже Джоанна заметила это и, что меня сильно удивило, начала проявлять своеобразное сочувствие ко мне. Когда я увидела, что она добавила мне к ужину сэндвич с колбасой, я просто растерялась и едва не заплакала. Если даже Джоанна заметила мое состояние – дело плохо.

Бэйба же, для которой Джоанна не расщедрилась на колбасу, только презрительно фыркнула:

– Правильно, правильно, Джоанна, а то наша толстушка совсем исхудает. Ох и надоели мне эти сопли!

Ей, видимо, действительно надоел мой унылый вид, и она взялась за меня со свойственной ей энергией.

В субботу Бэйба утащила меня в кино, и, хотя я думала о своем и не поняла, о чем в фильме идет речь, и даже не запомнила его названия, эта прогулка взбодрила меня.

В воскресенье после мессы я отправилась на Доусон-стрит. Я не собиралась заходить в книжную лавку – она все равно не работала по воскресеньям, но я хотела просто погулять там, зайти выпить чаю, возможно, сесть за тот же столик, за которым сидел со мной он. Мне просто хотелось подышать тем воздухом.

Когда я подходила к книжной лавке, пошел дождь, и я, как и в тот день, стала под козырек, под который заспешили редкие прохожие. Стоя там, я озиралась по сторонам, будто надеялась увидеть его, но он был в Лондоне, и я не знала, с кем он проводит там время, с кем встречается.

Я думала о нем каждую секунду, а он, наверное, даже не вспоминал обо мне. Эта мысль вызвала у меня жгучую обиду. Если я для него ничего не значу, надо выбросить его из головы. Это было легко сказать, но сделать… Сделать это было выше моих сил.

Я так промокла и замерзла, что, добравшись домой, просто стучала зубами, а вода текла с меня ручьями.

Джоанна, бормоча себе под нос: «Майн Гот! Эта девушка так не есть благоразумна. Она заболейт, а я буду виноват!» – прошествовала в кухню, чтобы согреть мне чаю.

Бэйба заставила меня лечь в постель и без слов положила мне в ноги грелку. Я мелко дрожала и тихонько плакала. Ничто, ничто не могло меня утешить.