Девушка с зелеными глазами - О'Брайен Эдна. Страница 40

Если честно, то я была просто обескуражена. Ты, пожалуйста, не падай со стула, но мне кажется, между нами не перестало существовать взаимное влечение, не считающееся, так сказать, с законами гравитации. Иногда, прежде чем уснуть, я думаю: «А черт возьми, Ю прекрасный человек, с ним интересно, он талантлив и любит меня». Я думаю, что это любовь. Я храню все твои письма, и даже то, самое первое, с подписью «Хейг», которое ты мне написал сразу после нашего знакомства на вечеринке у Сноупов. Помнишь, какие варианты имен мы для себя придумывали? Я была «Алора». Все твои письма хранятся у меня в картотеке под литерой «Г». Когда я перечитала их, я поняла, насколько ты мудр и тонок и как ты меня любишь. Могу послать их тебе, но с условием непременного возврата.

Погода просто шикарная! Все-таки у нас здесь лучший климат во всем мире. По ночам море окутывает пелена тумана. Помнишь, как мы купались голыми в Килларни и потом ты схватил простуду?

Малышка в порядке, и хотя мне очень бы не хотелось говорить этого, но она совершенно не скучает по тебе. Мы часто играем с ней, и я даже завидую тому, какое у нее счастливое детство. Думаю, что она узнает тебя, когда ты приедешь».

В этом месте руки у меня задрожали, и я читала дальше, словно в горячке.

«Когда стоит в плане твой фильм? И заглянешь ли ты к нам перед своим отъездом в Южную Америку? Сообщи мне, я хочу встретить тебя подготовленной. У нас сделали ремонт. Все так здорово, тебе понравится. Скоро у меня выставка. Я только что закончила замечательную картину, по-моему, на этот раз то, что нужно. В ней выражено все, что я хочу сказать о жизни, – в ней душа, надлом, любовь и смерть…

Малышка спит на правом бочке, подложив ладошку себе под щечку. Боже! Она просто куколка.

Люблю, целую. Лора.

P. S. Знаешь, что меня волнует? И мама, и Рикки, и Джэйсон думают, что мы созданы друг для друга».

Когда Юджин вошел, вопросов ему задавать было не нужно. Письмо я держала в руках, мои губы дрожали.

– О Боже, – простонал он, закрывая глаза ладонями, – какой же я идиот, что оставил такую вещь у тебя под носом!

– Это ужасно, – прокричала я изменившимся голосом.

– Ты не должна лезть в мои дела, – сказал он, снимая кепи, и нервно почесал голову.

– Это и мое дело.

– Все это не имеет к тебе никакого отношения, – сказал он спокойно, – мне совсем не хотелось, чтобы ты прочла это письмо, и ты не имела никакого права на это.

Я швырнула письмо на стол.

– Я рада, что сделала это. Теперь по крайней мере я знаю что и почем. Значит, ты собираешься в Америку, чтобы увидеться с ней, а мне даже не говоришь об этом?

Я должна была во что бы то ни стало заставить его взять меня с собой, пусть даже мне бы пришлось утонуть в горечи и ненависти.

– Ну что ж, теперь ты все знаешь, – сказал он, – во всяком случае, ты знаешь больше, чем кто-либо. Ты всегда найдешь для себя повод поплакать. Если не она, – он кивнул головой в сторону стола, на котором лежало письмо, – то твой отец, если не он, то еще кто-нибудь или что-нибудь.

– Ты обманывал меня, – это было все, что я могла произнести.

– Прошу прощения, – начал он холодным тоном с едва сдерживаемым раздражением, – должен ли я понимать это так, что наличие у меня какого-то прошлого оказалось для тебя новостью?

– Ну нет же, не так! – старалась я объяснить ему. – Все дело в том, что ты мне ничего не рассказываешь, ты ведешь себя абсолютно независимо.

– Бог ты мой! – вздохнул он и надел свое кепи. – Ты хочешь получить на меня право собственности с подписью и печатью? За час в постели с тобой – вся моя жизнь?

Я так разнервничалась, что не могла смотреть на него.

– Просто для меня это стало ударом, – проговорила я наконец примирительным тоном. Я же поклялась, что буду вести себя правильно, а самое главное, мне надо было добиться, чтобы он взял меня с собой.

– Ты возьмешь меня с собой? – спросила я его, но он не ответил, поэтому я повторила свой вопрос, касаясь его руки.

Он снял шляпу и швырнул ее на стол, где она опрокинула открытый пузырек с чернилами. Чернила потекли на ковер, и я слышала, как Юджин выругался.

– Пожалуйста, возьми меня с собой, – снова попросила я, надеясь выбить у него обещание.

– Ради Бога! – простонал он, стараясь стереть чернила газетой. – Пожалуйста, уйди и перенеси свои сцены на другой раз.

Я быстро вышла и, поднявшись наверх, стала собирать свои вещи в его дорожную сумку.

Вещей у меня было не так уж много, но все равно сумка оказалась набитой до предела, и замок не застегивался, то вываливалась бретелька бюстгальтера, то мешали каблуки туфель, которые я тоже положила наверх. У меня не было ни гроша.

– Можно попросить у тебя фунт на дорогу? – спросила я, вернувшись в кабинет, где Юджин, стоя на коленях, пытался отчистить пятно с ковра.

– Фунт на дорогу? – переспросил он и уставился на раздувшуюся от вещей сумку и на пальто, надетое на мне.

– Я потом пришлю тебе сумку, – сказала я, зная, что он обязательно обратит на нее внимание, – очень удобная штука для того, кто хочет уйти насовсем.

Я едва сдерживалась, чтобы не упасть в обморок. Он протянул мне пять фунтов.

– Одного было бы достаточно, – сказала я, растроганная этой его внезапной щедростью.

– Тебе придется платить и тогда, когда ты соберешься вернуться сюда, так ведь? – спросил он с улыбкой и, посмотрев на торчащие из расстегнутой сумки детали моего нижнего белья, добавил: – Знаешь, тебя ведь могут неправильно понять.

– Прости, – сказала я, когда он подошел и поцеловал меня на прощание.

У нас все всегда так поворачивалось, что он оказывался неизменно прав, а мне приходилось извиняться. Независимо от того, кто на самом деле был виноват.

– Я подвезу тебя к остановке, – сказал он.

Он целовал меня, я плакала, и оба мы понимали, что никуда я не уеду. Сумка стояла на полу, а мы сидели на кровати, и он говорил мне о том, что мне пора повзрослеть и научиться держать себя в руках. Дисциплину и самообладание он особенно ценил в людях. И еще бережливость. На мой взгляд, именно этих-то трех качеств мне и недоставало.

– Давай выпьем по чашечке чайку. Кстати, я тебе говорил, какой у меня любимый лозунг? – спросил он, оставив тему терпения.

Я покачала головой.

– Когда дозреешь, чтобы убить свою четвертую жену и замуровать труп под полом в кухне, остановись и выпей чайку.

Я подумала, говорил ли он все это Лоре, после того как прочитывал лекцию о чувстве собственного достоинства и об управлении своим сознанием. Часто случалось, что она заползала в мои мысли, точно разделяя меня с тем, что он говорил.

Мы приготовили чай и съели очень вкусного печенья, а когда пошли прогуляться, то начался первый в году настоящий снегопад. Настроение у меня было приподнятое, и я была почти счастлива и хотела измениться, стать такой, как он хочет, не агрессивной, сильной и широко мыслящей.

Этой ночью, когда он брал меня, погружаясь в мое тело, я думала и говорила сама с собой, что наши тела всегда рады простить друг друга, тогда как наши души только притворяются, что прощают. Но любовь теперь наше убежище и приятные воспоминания в минуты черной печали. Как бы я не любила его, я не могла не отдавать себе отчета в том, что мы из разных миров. Его мир был правильным и четко организованным, он знал массу всяких вещей, скажем, просто все обо всем. И я, легко поддающаяся влиянию, пугающаяся каждого ветерка, легкомысленная, с сумасшедшинкой в родном глазу (как он говорил), выросшая в (тоже его слова) «пещерном веке невежества и религиозной дикости».

В кротости и мягкости своей Иисус укажет мне путь.