Деревенские девчонки - О'Брайен Эдна. Страница 8

– Я не знаю.

Он сделал шаг ко мне и ударил меня в подбородок так, что мои челюсти лязгнули друг о друга, не отводя от меня взгляда своих полубезумных глаз.

– Никогда не смотришь на меня. Не глядишь на своего отца. Маленькая сучки… Где твоя мать, говори, или я сейчас спущу с тебя штаны и отлуплю.

Я крикнула Бэйбе, и она бегом спустилась по лестнице, на её запястье болталась вышитая бисером мамина сумочка. Отец тут же отдёрнул от меня руки. Он не любил демонстрировать свою жестокость на людях. У него была репутация джентльмена, не способного обидеть и мухи.

– Добрый вечер, мистер Брэди, – вежливо поздоровалась она.

– Привет, Бэйба. Ты хорошая девочка?

Я держалась у входа в буфетную, готовая скрыться там при первой же опасности. До меня доносился запах виски. На отца напала икота, а Бэйба каждый раз хихикала. Я очень надеялась, что он не успеет поймать её, а то в его теперешнем состоянии он мог убить нас обеих.

– Миссис Брэди была вынуждена уйти. Её отец чувствует себя не очень хорошо. Когда ей сказали об этом, она решила его навестить, а Кэтлин оставить пока у нас.

Говоря всё это, она продолжала жевать бисквит в шоколаде, и в уголке её красивых губ задержалось несколько бисквитных крошек.

– Она останется у себя дома и будет ухаживать за мной, – произнёс он очень громко, грозя мне кулаком.

– О, – улыбнулась Бэйба, – мистер Брэди, есть и другие, кто сможет поухаживать за вами, например, миссис Бьюрк из соседних домов. Мы, кстати, шли именно к ней, чтобы предупредить её, что вы уже дома.

Отец ничего не сказал на это. Только ещё раз икнул. Бычий Глаз вошёл в дом и завилял своим белым лохматым хвостом, мотая им по моей ноге.

– Нам надо спешить, – сказала Бэйба, подмигивая мне.

Отец достал из кармана стопку банкнот и протянул Бэйбе смятую и грязную фунтовую бумажку.

– Вот, – сказал он, – это на её пропитание. Я не хочу быть у вас в долгу.

Бэйба поблагодарила его, сказала, что он мог бы не беспокоиться об этом, и мы вышли из дома.

– Боже мой, он совершенно пьян, давай убежим, – сказала она, но я не могла бежать, так как еле переставляла от волнения ноги.

– И ещё мы забыли это чёртово масло, – добавила она.

Я обернулась и увидела, что отец вышел вслед за нами из дверей дома и приближается к нам большими шагами, явно что-то задумав.

– Бэйба! – окликнул её он.

Она спросила меня, не лучше ли нам убежать. Он снова позвал её. Я ответила ей, что мы всё равно не сможем убежать от него.

Мы подождали, пока он не приблизился к нам.

– Отдай мне эти деньги обратно. Я сам договорюсь с твоим отцом. Я с ним увижусь на следующей неделе, мы договорились провернуть одно дельце.

Он взял протянутую ею бумажку и быстро зашагал от нас. Он явно торопился то ли в пивную, то ли на вечерний автобус до Портумны, где его дружок занимался лошадиными бегами.

– Вот скупой дьявол, он уже и так должен моему отцу двадцать фунтов, – сказала Бэйба.

Я увидела шагающего по полю Хикки и помахала ему рукой. Он гнал коров. Они тащились по полю, время от времени останавливаясь и тупо глядя в никуда. Хикки что-то насвистывал, и в тихом вечернем воздухе его свист далеко разносился над полем. Человек издалека, решивший в этот момент прогуляться по дороге, вполне мог бы принять нашу ферму за процветающую, так внешне она была похожа на таковую, счастливую – богатую и основательную, купающуюся в медно-жёлтых лучах заходящего солнца. Наш дом из грубо обтёсанного камня краснел между деревьями, отражая своими окнами красный шар солнца; вокруг простирались зелёные ковры полей.

– Хикки, ты сказал мне неправду. Он вернулся домой и едва не убил меня.

Хикки отделяло от нас не более нескольких метров, он стоял между двух коров, положив руки на их холки.

– А почему вы не спрятались?

– Я налетела прямо на него.

– Что ему было нужно?

– Подраться, как всегда.

– Он скупой дьявол. Он дал мне фунт на её содержание и тут же отобрал, – пожаловалась Бэйба.

– Хотел бы я иметь хоть пенни с каждого фунта, который он мне должен, – сказал Хикки, покачивая головой.

Мы задолжали Хикки кучу денег, и я всегда боялась того, что он может от нас уйти и податься на работу в лесничество, где ему платили бы исправно.

– Но ведь ты не уйдёшь от нас, Хикки? – умоляюще спросила я его.

– Я бы хотел податься в Бирмингем, когда закончится сезон, – ответил он.

Больше всего на свете я боялась двух вещей – что мама может умереть от рака и что Хикки может уйти от нас. В нашей деревушке уже четверо женщин умерли от рака. Бэйба говорила, это связано с тем, что у них было мало детей. По её словам, у всех монахинь бывает рак. Только сейчас я вспомнила о моей стипендии и рассказала Хикки. Он обрадовался.

– Ого, да ты теперь выйдешь в люди, – сказал он. Рыжая корова подняла хвост и начала орошать траву.

– Никто не хочет лимонаду? – спросил он, и мы бросились бежать.

Он шлёпнул корову по крупу, и она лениво двинулась. Передние коровы двинулись тоже, а за ними последовал Хикки, снова что-то насвистывая. Стоял очень тихий вечер.

Глава четвертая

Как только мы вошли в прихожую, Бэйба тут же позвала свою маму:

– Марта, Марта!

Прихожая была выложена паркетом и пахла мастикой. Мы поднялись по крытой дорожкой лестнице. Дверь медленно открылась, и Марта высунула голову.

– Шшш, – сказала она и поманила нас рукой. Мы вошли в спальню, и она тихо закрыла за нами дверь.

– Привет, горе моё, – приветствовал Бэйбу Диклэн. Это был её младший брат. Он сражался с куриной ножкой.

В центре большой постели стояла тарелка с жареной курицей. Курица была явно пережарена, потому что мясо её разваливалось.

– Сними куртку, – предложила мне Марта. Похоже было, что она поджидала меня. Должно быть, ей сказала моя мама. Марта выглядела бледной, но это был её обычный вид. У неё было бледное лицо мадонны, веки её глаз всегда были опущены, а за ними скрывались большие и тёмные глаза. Их цвет нельзя было разглядеть, но они напоминали анютины глазки. Бархатистые. Она носила красные бархатные туфли с маленькими серебряными пряжками сверху, а в её комнате стоял всегда аромат духов и вина. Она пила красное вино.

– Где наш отец? – спросила Бэйба.

– Я не знаю, – покачала головой Марта.

Её тёмные волосы, обычно собранные высоко на затылке, сейчас тяжёлой волной лежали у неё на спине и слегка завивались.

– Кто притащил сюда эту курицу? – спросила Бэйба.

– А как ты думаешь? – спросил Диклэн, бросая в неё куриной косточкой.

Марта протянула мне куриное крылышко. Я обмакнула его в солонку и принялась есть. Вкус был отличный.

– Твоей мамы несколько дней не будет дома, – сказала она мне, и я снова почувствовала комок в горле. Мне становится плохо, когда меня жалеют. Хотя Марта не относилась ко мне по-матерински. Для этого она была слишком красивой и холодной.

Марта была той женщиной, каких в наших местах называют прожигательницей жизни. Большую часть вечеров она проводила в баре гостиницы «Серая гончая», одетая в обтягивающий черный костюм, под которым был только бюстгальтер, с шифоновым шарфом, повязанным на шее. Приезжие и коммивояжеры были от неё без ума. Бледное лицо, наманикюренные ногти, иссиня-чёрная копна волос, выражение мадонны на лице – такая женщина, сидящая на высоком стуле у барной стойки, по их мнению, была загадочно-печальной. Но Марта не была печальной, она только старательно изображала печаль. От жизни она хотела и получала только две вещи – выпивку и восхищение окружающих.

– Там в буфете есть бисквиты с вином и взбитыми сливками. Молли положила их туда, – сказала она Бэйбе.

Молли была их шестнадцатилетней горничной, которая жила на небольшой ферме неподалеку от городка. Начав работать у Бреннанов, она всю первую неделю носила дома, не снимая, высокие сапоги, а когда Марта упрекнула её за это, сказала, что у неё нет никакой другой обуви. Марта часто лупила Молли и запирала её в спальне, когда Молли просила позволения пойти на танцы в городской клуб. Молли ещё рассказывала портному, что «они», имея в виду Бреннанов, каждый день едят большие бифштексы, а её кормят колбасой с картофельным пюре. Но это могли быть только сплетни. Марта не была скупой. Она тратила свои деньги со вкусом и достоинством, но, как и все алкоголики, не любила тратить их на что-нибудь, кроме выпивки.