Молот и крест - Гаррисон Гарри. Страница 11

Во всяком случае до наступления темноты они увидели отовсюду столбы дыма.

– Разбойники возвращаются, – сказал Эдрич. – Когда они уходят, им такие сигналы не мешают.

Приходилось ли ему убегать с битвы раньше? Шеф спросил осторожно, его преследовала картина: приемный отец падает, окруженный вражескими воинами.

– Много раз, – ответил Эдрич. Он тоже испытывал своеобразное ощущение товарищества, какое бывает после общей опасности. – И не думай, что это была битва. Так, стычка. Но я часто сбегал. И если бы многие поступали так же, с нашей стороны было бы гораздо меньше потерь. Пока мы стоим и сражаемся, потери невелики, но как только викинги прорывают наш строй, начинается бойня. Но ты только подумай: всякий, кто уйдет полями, может участвовать в новом сражении и на лучших условиях.

– Беда в том, – мрачно продолжал он, – что чем чаще это случается, тем менее охотно люди снова идут в бой. Они теряют храбрость. Но это совсем не обязательно. Мы проиграли вчера, потому что не были готовы, ни физически, ни морально. Если бы они хоть десятую часть времени, которое затратят на вопли, потратили бы заранее на подготовку, мы бы не проиграли. Как говорит пословица: «Повторение – это часто будущая судьба». А теперь покажи мне твой меч.

С застывшим лицом Шеф извлек из своих потрепанных кожаных ножен меч и протянул его. Эдрич задумчиво поворачивал его в руках.

– Похоже на инструмент садовника, – заметил он. – Или нож для резки тростника. Не настоящее оружие. Но я видел, как раскололся меч викинга. Как это случилось?

– Это хороший меч, – ответил Шеф. – Может, самый хороший в Эмнете. Я сам сделал его, сковал из полосок. Большая часть – мягкое железо. Я его выковал из железных заготовок, которые нам присылают с юга. Но между ними полоски твердой стали. Тан из Марча дал мне в расплату за работу хороший наконечник копья. Я расплавил его, выковал полоски и переплел сталь и мягкое железо друг с другом, потом сковал одно лезвие. Железо позволяет ему гнуться, а сталь придает крепость. А на краю я приварил самую твердую сталь, какую смог найти. Вся эта работа обошлась мне в четыре груза древесного угля.

– И с такой большой работой ты сделал его коротким и односторонним, как обычное рабочее орудие. Обычная рукоятка, как на плуге, никакой защиты. И к тому же он у тебя ржавый.

Шеф пожал плечами.

– Если бы я бродил по Эмнету со сверкающим мечом на боку, долго бы он у меня сохранился? Ржавчина только прикрывает лезвие. Я постарался, чтобы глубоко она не прошла.

– Я хотел спросить тебя еще кое о чем. Молодой тан сказал, что ты не фримен. Ты вел себя так, будто прячешься. Но в схватке ты назвал Вульфгара отцом. Тут какая-то тайна. Бог видит, мир полон незаконных сыновей танов. Но никто не собирается превращать их в рабов.

Шефу много раз задавали этот вопрос, и в другое время и в другом месте он просто не стал бы отвечать. Но здесь, на пустынном острове в центре болота, когда положение и статус забываются, он нашел слова для ответа.

– Он не отец мне, хотя я его и называю так. Восемнадцать лет назад здесь побывали викинги. Вульфгар тогда отсутствовал, но моя мать, леди Трит, была здесь с моим сводным братом Альфгаром, ребенком ее и Вульфгара. Когда ночью напали викинги, слуга унес Альфгара, но мою мать схватили.

Эдрич медленно кивнул. Все это ему хорошо знакомо. Но он все же не получил ответа на вопрос. В таких делах существует определенная система, по крайней мере для знатных. Спустя какое-то время муж мог получить известие от работорговца из Хедеби или Каупанга; ему должны были сообщить, что за леди требуют такой-то выкуп. Если такое известие не поступало, он мог считать себя вдовцом, мог снова жениться, надеть серебряные браслеты на руку другой женщины, которая вырастит его сына. Иногда, правда, такое положение нарушалось прибытием двадцать лет спустя высохшей карги, которая умудрилась пережить свою полезность и каким-то образом, Бог знает как, купить себе место на корабле и вернуться. Но это случалось не часто. Во всяком случае это не объяснение для случая с сидящим рядом юношей.

– Мать вернулась несколько недель спустя. Она была беременна – мною. Поклялась отцу, что отец ребенка – сам ярл викингов. Когда я родился, она хотела назвать меня Халвданом (полудатчанин), потому что я наполовину датчанин. Но Вульфгар отругал ее. Сказал, что это имя героя, короля, основавшего род Шилдингов, потомков Шилда (щит), от него происходят все короли Англии и Дании. Слишком хорошее имя для меня. И потому меня назвали собачьим именем – Шеф.

Юноша опустил глаза.

– Поэтому отчим ненавидит меня и хочет сделать рабом. Поэтому у моего сводного брата Альфгара есть все, а у меня ничего.

Он не стал рассказывать всего. Как Вульфгар заставлял его мать принимать грыжник, чтобы избавиться от ребенка насильника. Как его самого спасло вмешательство отца Андреаса, который яростно говорил о грехе детоубийства, даже если речь идет о ребенке викинга. Как Вульфгар в гневе и ревности взял наложницу, которая родила прекрасную Годиву, так что в Эмнете росли три ребенка: Альфгар, законнорожденный, Годива, дитя Вульфгара и его рабыни-любовницы, и Шеф, сын Трит и викинга.

Королевский тан молча вернул ему меч. Но все же тайна не раскрыта, подумал он. Как сбежала женщина? Викинги-работорговцы никогда не бывают так неосторожны.

– Как зовут этого ярла? – спросил он. – Твоего...

– Моего отца? Мать говорит, что его звали Сигварт. Ярл Малых островов. Не знаю, где это.

Они долго сидели молча, потом легли спать.

Было уже позднее утро, когда на следующий день Шеф и Эдрич осторожно выбрались из тростников. Сытые и невредимые, приближались они к развалинам Эмнета.

Все дома сгорели, некоторые превратились просто в груды пепла, у других остались почерневшие балки. Дом тана и ограда исчезли, не видно церкви, кузницы, путаницы мазанок фрименов, навесов и землянок рабов. Бродили кое-где люди, они рылись в пепле или сидели у колодца.

Когда они оказались в самом поселке, Шеф обратился к женщине, служанке матери: – Труда. Расскажи, что случилось.

Она в страхе смотрела на него, невредимого, с мечом и щитом.

– Лучше иди... повидайся с матерью.

– Моя мать здесь? – Шеф почувствовал прилив надежды. Может, и другие здесь. Может, Альфгар уцелел И Годива. Где Годива?

Они последовали за женщиной, которая с трудом ковыляла впереди.

– Почему она так идет? – спросил Шеф, глядя на ее неуклюжую болезненную походку.

– Ее изнасиловали, – кратко ответил Эдрич.

– Но... Но Труда не девственница.

Эдрич ответил на его невысказанный вопрос.

– Насиловать можно по-разному. Когда женщину держат четверо, а пятый насилует, когда все возбуждены, могут порвать мышцы и поломать кости. И даже хуже, если женщина сопротивляется.

Шеф снова подумал о Годиве, он сжал рукоять щита, и костяшки его пальцев побелели. Не только мужчины расплачиваются за поражение в битве.

Они молча шли за Трудой, которая хромала перед ними, и подошли к наспех сделанному шалашу, он был сооружен из полуобгоревших досок и бревен, прислоненных к уцелевшей части изгороди. Труда заглянула внутрь, произнесла несколько слов, знаком подозвала мужчин.

Внутри лежала леди Трит на груде старых тряпок. По болезненному выражению лица и по тому, как неуклюже и неуверенно она двигалась, ясно было, что с ней обошлись не лучше, чем с Трудой. Шеф склонился к ней и взял ее за руку.

Говорила она шепотом, ослабленным ужасными воспоминаниями.

– Не было никакого предупреждения, никакой возможности подготовиться. Никто не знал, что делать. Мужчины вернулись прямо с битвы. Они еще спорили, что делать. И эти свиньи захватили их за спором. Нас окружили, прежде чем мы поняли, что они здесь.

Она смолкла, поморщилась от боли и пустыми глазами посмотрела на сына.

– Они звери. Убили всех, кто мог сопротивляться. Остальных собрали в церкви. Тогда начинался дождь. Вначале они отобрали девушек и молодых женщин, а также некоторых мальчиков. Для рынка рабов. А потом... потом привели пленников, захваченных в битве, и...