Миряне – кто они? Как в православии найти самого себя. Современные истории - Нефедова Марина. Страница 10

– А вам предлагали так говорить?

– Да. Не сразу, конечно. Лобовое предложение было году в 1989-м в Америке, я туда ездила на презентацию своей книги. «Рэндом Хаус», самый в то время большой издательский дом в США, издавал мою книжку. И директор «Рэндом Хаус» господин Бернштайн говорит: «Ирина, ваша книжка может стать бестселлером, и это от нас зависит, и я надеюсь, что вы тоже пойдете нам навстречу. Мы хотим поручить вам открыть „Хелсинки вотчинг групп" в Англии. Будете у нас профессиональной правозащитницей, это большие деньги».

А «Хелсинки вотчинг групп» – это те правозащитники, которые потом будут игнорировать бомбежку сербов и очень страдать, если посадили какого-то своего человека. Это группа, которая действует по двойным стандартам. В общем, то, чего они от меня хотели, мне не понравилось, и я отказалась. В результате мою книжку оставили на складах и несколько месяцев не пускали в магазины. Ну, мы с Игорем посмеялись по этому поводу…

Интернет – наш родной самиздат

– А сейчас не хочется вернуться в публичную жизнь? Как писателю, например?

– Знаете, я не проявляю собственной инициативы, но и не отказываю никому. Позвали в Ташкент или Минск почитать стихи – я поехала. Нашлось издательство, которое захотело издать восемь сборников моих стихов, – ну, взяли и издали.

– А если бы не нашлось?..

– Так интернет же есть. Интернет – это наш родной самиздат. А вообще еще Пушкин говорил, что поэт не должен таскать свою шпагу по издательствам. Суета это.

– Ну, Пушкину хорошо было так говорить…

– А мне тоже неплохо. Я еще и физик, между прочим, у меня профессия есть. Репетитор я вот такой! Мои все поступали.

– Я так понимаю, умение писать вас спасло, когда вы вернулись в Россию?

– Ну да. Мы когда вернулись в 1998 году, как раз грохнул дефолт. Все фирмы, которые приглашали Игоря на работу – а он инженер-конструктор, – разорились. Первую работу нашла я – писать сценарии для сериалов.

– А вам не было обидно, что вы на Западе издавались в 18 странах, а на родине ерундой вынуждены заниматься?..

– А позвольте мне быть нескромной. Это не шедевры, но это неплохие работы. Я не халтурила, каждая серия – это мини-пьеса. Да, я ложилась костьми, но в результате ни за одну из серий, которые я написала, мне не стыдно.

Вообще я бы и полы мыла, если бы мне платили достаточно для того, чтобы поднять сыновей на ноги. Не впервой нам коней на скаку останавливать. Главное – добросовестно остановить коня, аккуратненько войти в горящую избу, все вынести и благополучно выйти.

Правда, я устала. И когда Игорь стал неплохо зарабатывать, чтобы нас, четверых, кормить, я перестала писать сценарии.

У меня был период, когда многолетнее перенапряжение сказалось, и мне довольно долго ничего не хотелось, только спать. Идеи не шли, рифмы не шли. Ну, я просто пересидела этот период, расписывая камешки… Сейчас парни на ногах, и я наконец снова принадлежу себе и мужу.

А вообще принцип «ни дня без строчки» – это не для меня. Я давно поняла, что если пытаться писать значимые вещи каждый день, то значимых вещей все равно будет столько, сколько ты способен родить, просто они будут тонуть в потоке посредственности. А стих, который должен лечь на бумагу, ляжет на нее. Никуда он не денется.

Бог в «одиночках»

– Можно еще к лагерю вернуться? Вот вы вспоминали в книге, как читали с Татьяной Великановой Экклезиаста. Вам в политзоне Библию разрешали иметь?

– Да, у нас там была Библия, мы за нее держались. С этой Библией вообще была удивительная история. Вокруг нее был грандиознейший скандал еще до моего приезда в зону. Вообще официально Библия не запрещена была советским гражданам, если она была издана Московской патриархией. Изымали на обысках Библии зарубежных издательств. Конечно, изымали и патриархийные Библии нещадно, однако во времена среднего Брежнева совершенно официально заключенный имел право держать при себе пять любых книг. И вот какая-то из заключенных монашек имела патриархийную Библию. Потом она, уходя, оставила ее, и так эту Библию передавали друг другу. К тому моменту, когда на Библию решили наложить лапу, ее хранительницей была Таня Осипова, тогда неверующая. Таню отправили в ПКТ, и она взяла эту Библию с собой. А к ней пришли – и отобрали. «Не положено». И тогда неверующая Таня Осипова объявила сухую голодовку. Это когда человек не только не ест, но и не пьет. Я такого ни разу не пробовала, а Таня вот объявила. А после четырех суток такой голодовки начинаются необратимые изменения. Таня и заработала тогда себе проблемы с почками. И тогда в этом ПКТ, где Таня так мучительно голодала, произошел бунт.

В таком виде Ирина Ратушинская передавала свои стихи из лагеря

Взбунтовались обычные зэчки, бытовички… Там же огромный коридор и камеры, камеры, камеры. И все слышно и известно, что где происходит. И вот все эти дамы объявили забастовку, пока Тане не вернут Библию. И так Таня Осипова, которая считала себя неверующей, уже лежащая с привязанными капельницами, отвоевала для нас Библию. Она умирала уже, когда пришел начальник лагеря, тихо положил Библию на тумбочку рядом с ней и ушел. После этого она начала пить, а потом и есть – и, слава Богу, выжила. Потом, через несколько лет, уже на свободе, она стала православной. Больше эту Библию у нас никто не отнимал. Не смели.

– А правда ли, что, когда вы сидели, в вашу поддержку в Лондоне голодал англиканский священник?

– Да, Дик Роджерс. Там была такая ситуация: я была вынуждена объявить голодовку, потому что Наташу Лазареву больную сунули в карцер. И про ту голодовку стало известно на свободе. Довольно быстро через общих знакомых это дошло до Лондона, и Дик Роджерс, англиканский священник, попросил, чтобы ему построили железную клетку прямо в англиканском соборе, и публично голодал в ней 15 суток. К тому же он заявил, что если мне дадут следующие 15 суток, то и он продолжит. Газеты всего мира взорвались. Благодаря этому Наташу, которая уже доходила, из карцера без сознания перевели в больницу. Так что Дик спас и ее, и меня. Честно проголодал 15 суток за други своя. Мы потом с ним виделись. Он даже надеялся, что я в англиканство перейду. Но тут мы друг друга не вполне поняли…

– А вот когда вы бессрочные голодовки объявляли… Есть же такая вещь, как страх смерти. Он что, в таких ситуациях вообще не работает?

– Знаете, мне повезло. Психологический страх смерти у меня всегда был легко управляемый – такая конституция психики. Поскольку я была близка к смерти несколько раз, могу сказать, что, когда уже еле-еле стучит сердце, психологического страха нет. Понимаешь, что лучше бы сегодня уйти, чем завтра, потому что тебе уже очень мучительно. Уже умом, душой, духом чувствуешь: «Ну, все». И вот тогда – у меня несколько раз такое было – вдруг подымается страх биологический. Начинает бунтовать тело, тело не хочет умирать. Это очень резкая волна страха, на грани паники. И ее надо очень твердо и сразу душить. Это возможно. В общем, мы все будем помирать, и мы должны знать об этом – будет этот взрыв биологической паники тела. И нужно постараться взять себя в руки, успокоиться. Молитвой лучше всего. Я читала «Богородице Дево, радуйся».

– Я так понимаю, что в вашей политзоне именно за веру никто не сидел, но люди были верующие и в вере крепкие…