Девяносто девять гробов - Веллингтон Дэвид. Страница 26

— В Филадельфии много полиции. Намного больше, чем здесь. Я не знаю, что вы собираетесь делать, когда найдете Малверн, — сказала она, хотя и боялась, что именно это ей как раз и известно, — но вам в конечном счете придется иметь дело с полицией. Вы захотите крови. Для нее или для себя, вам придется кормиться. Вы можете скрываться какое-то время, но…

Дуло «беретты» коснулось ее затылка. Гейстдорфер сердито огрызнулся:

— Вы в смертельной опасности, офицер. Прямо сейчас. А дальше будет еще хуже. Я слышу панику в вашем голосе. Вы хотите, чтобы я избавил вас от земных забот?

— Нет, — ответила она сквозь зубы.

— Значит, вы не готовы умереть? Вы бы хотели пожить еще немного?

Ей не хотелось уступать даже в этой малости. Но, так или иначе, Кэкстон ответила:

— Да.

— Тогда прошу вас не говорить о том, что неизбежно. Это портит мое пищеварение.

Он пытался заткнуть ей рот? Или объяснить свои действия? Вампир от него зависел. Без Гейстдорфера чудовище не забралось бы так далеко. Может, профессор хотел, чтобы она поняла его? Простила?

Маловероятно, подумала Кэкстон, но смолчала.

— Могу я включить радио? — спросила она.

Музыка могла прогнать самые мрачные мысли.

— Не вижу препятствий, — ответил Гейстдорфер. — Только негромко.

Она кивнула, а потом посмотрела на приборную панель «бьюика». Радио в автомобиле было «родным» и не слишком сложным. Она включила его, и зазвучала рок-музыка, почти полностью заглушаемая помехами. Лора попыталась найти что-нибудь другое. Первая станция, которая хорошо ловилась, оказалась христианским радио, и Кэкстон немедленно переключила его. Ей не хотелось слушать о том, как она вечно будет гореть в аду, — не сейчас, когда смерть так близка. Наконец она нашла станцию, на которой играла классическая музыка. Что-то светлое и легкое. Кэкстон недостаточно разбиралась в ней, чтобы определить, что это за композитор.

— Моцарт, — объявил вампир, словно подслушал ее мысли. — Господи. Я знаю эту пьесу. Ее как-то раз играли в Огасте на рождественском празднике. Неужто в этой повозке есть музыкальная шкатулка? Но как богато она звучит, словно играет целый оркестр.

Лора не поняла вопроса. Ей не хотелось говорить, пока в голосе слышался страх.

— Мне кажется, вскоре после вашей смерти, — сказал Гейстдорфер, — человек по имени Томас Эдисон изобрел способ захватывать звуки из воздуха и записывать их на восковых цилиндрах. Позднее изобрели способ передавать эти звуки на огромное расстояние.

— Вроде телеграфа? — спросил вампир.

— Принцип похожий. Только он не требует проводов.

Вампир помолчал некоторое время. Потом сказал:

— Как много всего изменилось. На дороге горят огни, вы видите? В мое время здесь была непроницаемая темнота. Весь мир за пределами наших маленьких костров был черен. Вы же так далеко отодвинули от себя мрак, но, кажется, даже не догадываетесь насколько.

— Вам предстоит еще многому научить нас! — воскликнул Гейстдорфер.

До музея было недалеко. Они проехали по широким зеленым аллеям Фэрмаунт-парка, где темноту рассеивали уличные фонари, потом въехали в город под аркой старой тюрьмы штата. Филадельфия была городом, полным тайных зон, районов со своими специфическими чертами. Она скорее казалась сборищем маленьких городков, объединенных в одну метрополию. Район, в котором располагался музей Мюттера, был одним из самых необычных.

Той ночью дороги были свободны, хотя возле пабов и маленьких ресторанчиков толпились люди. Вампир сидел, пригнув голову, не заметный ни для кого, кто бы бросил случайный взгляд на окна машины. У пивного паба пара юношей, похоже студентов, засвистели им, но они всего лишь восхищались «бьюиком» и не интересовались теми, кто сидел внутри.

Кэкстон проехала по Двадцать второй улице, мимо здания медицинского колледжа, потом свернула на аллею, ведущую к небольшой стоянке, с трех сторон окруженной зданиями. Сторожа там не было; если нужно было припарковаться, то следовало достать чек на пять долларов и сунуть в щель у выхода. На стоянке стояла лишь пара автомобилей.

Кэкстон въехала на свободное пространство и припарковалась. Мотор «бьюика» секунду жалобно поворчал, а потом стих. Мышцы руки судорожно дернулись, когда Лора выключила зажигание и откинулась в кресле. Телу хотелось сжаться в клубок. Она чувствовала сильнейшее желание просто лечь и закрыть глаза. Принять то, что должно случиться.

Но похоже, вампир не собирался ей этого позволить.

— Мисс, будьте любезны выйти первой.

— И не пытайтесь сбежать, — добавил Гейстдорфер.

Кэкстон кивнула. Потерла глаза. Ей казалось, что она не сможет скоординировать работу мышц, чтобы открыть дверцу машины. Но все же, хотя и с большим трудом, она справилась с собой. Она выбралась на асфальт, ее качнуло, но Кэкстон удалось удержаться на ногах. Тело звенело от напряжения и страха, но она стояла. Так поступаешь, сталкиваясь с немыслимой ситуацией — продолжаешь идти вперед.

Но о побеге Кэкстон даже подумать не успела: вампир уже находился позади нее, схватив за запястье. Хватка была несильной, однако Лора знала, что его рука может сжаться без предупреждения и, если это произойдет, кости будут сломаны.

— Нам нужно пробраться внутрь, подальше от безумства толпы, — сказал Гейстдорфер.

Он сделал шаг от машины, и все трое услышали звук рвущейся ткани. Профессор посмотрел вниз, Кэкстон тоже. Она увидела, что он зацепился своей больной рукой за острые навершия багажника «бьюика» и повязка порвалась.

— Не имеет значения, — бросил Гейстдорфер, — перевяжу позже.

Его лицо перекосилось от боли. Неужто поранился об острый «плавник»? Профессор пошел по направлению к музею, потирая больное запястье здоровой рукой.

— Идем, — позвал он.

Вампир не шевелился. Кэкстон ничего не оставалось, кроме как стоять на месте.

Освещение на стоянке было слабым. Только редкие лампы наверху отбрасывали множество теней. И все же Лора могла разглядеть маленькие капли крови, круглые и плоские, тянувшиеся за Гейстдорфером, куда бы он ни ступил. Кровь пропитала рваный конец его повязки, и Лора видела, как она скапливается там, образовывая провисшую мокрую ярко-красную складку. Потом бинт отцепился и соскользнул, обрызгав покрытую масляными пятнами землю. Вампир крепко сжал ее руку.

— Сколько часов я уже принюхиваюсь к запаху его жизни, — сказал он ей.

Он говорил с тихим и мрачным рычанием, похожим на урчание огромного тигра, который вот-вот кинется на зебру.

— Я сидел рядом с ним, и вдыхал его, и держался, сколько мог.

Кэкстон не шелохнулась. Она знала, что может сделать с вампиром вид крови.

— Он твой единственный друг, — сказала она. — Пожалуйста, не надо…

— Мне понадобится сила для того, зачем я здесь.

И потом он помчался пулей, одним стремительным прыжком сокращая расстояние между собой и Гейстдорфером. Кэкстон он волок сзади, прочно удерживая мягкой хваткой за запястье. Она боролась, пиналась и пыталась свободной рукой разжать его пальцы, но все было бесполезно. Это было все равно что сражаться с промышленными тисками.

Вампир не стал тратить время, срывая с профессорской руки повязку и рукав. Он просто вгрызся через слои ткани глубоко в плоть под ними, перемалывая зубами кости. Гейстдорфер закричал, но крик разнесся недалеко. Глаза профессора приобрели от боли и шока бессмысленное выражение, когда вампир рвал его кожу и мускулы, высасывая кровь. На мгновение показалось, будто Гейстдорфер умрет спокойно, даже мирно. Потом его тело стало трястись, конечности начали судорожно сокращаться, глаза закатились, и только рот продолжал шевелиться, словно профессор пытался выдавить из себя какие-то слова. Кэкстон не смогла понять, что он пытался сказать.

Когда все было кончено, когда последняя капля крови была высосана из его тела, Гейстдорфер выглядел бледнее вампира. Он обвис, уже мертвый, а вампир стоял и держал их обоих, живую женщину и мертвого мужчину, словно ребенок, играющий двумя неподходящими друг к другу игрушками.