Инфицированные - Сиглер Скотт. Страница 5

Миллиарды микроскопических семян проделали длинный-предлинный путь. Миллионы пережили первоначальное падение, и лишь тысячам посчастливилось попасть в пригодную для произрастания среду. Сотни сумели обрести конкретный организм-носитель. Всего несколько десятков достигли голой кожи, а некоторые погибли, завершив путь в экскрементах насекомых. В общей сложности проросли лишь девять семян.

Далее наступила фаза интенсивного роста. Клетки делились посредством митоза, и каждые несколько минут их число удваивалось, поглощая энергию и извлекая строительные элементы из пищи, запасенной внутри семян. Живучесть рассады зависела от скорости: необходимо было погрузить корни во влажную среду и выработать защиту в условиях, грозящих вскоре стать неблагоприятными. Семенам не требовались листья – нужен был лишь главный корень, который в растительных эмбрионах называется радикулой, или «корешком». Эти радикулы являлись «линией жизни» семян, средством, за счет которого они могли соединиться с новой для них средой.

Главной задачей радикул являлось проникновение в кожу. Первое препятствие образовывал верхний слой кожи, состоящий из клеток, заполненных жестким волокнистым кератином. Микроскопические корни росли вниз, медленно, но верно пробивая этот барьер и проникая в более мягкие ткани, расположенные ниже. Одно из семян не смогло пробить внешний слой. Рост прекратился, и семя погибло.

Осталось восемь штук.

Преодолев первое препятствие, корни интенсивно росли вглубь, минуя эпидермис и проникая в дерму, сквозь слой жировых клеток подкожного слоя. Рецепторные клетки измеряли перемены, происходящие в химическом составе и плотности. После прохождения подкожного слоя, непосредственно перед мышцами, корни претерпевали фазовые изменения. Каждый из восьми корней становился центром нового организма.

Наступала вторая стадия развития.

Такой быстрый рост серьезно обеднял питательные запасы семян. Став не более чем средством доставки, маленькая оболочка отпадала. Начинали рост корни второй стадии. Они не были похожи на корни дерева или любого другого растения, а представляли собой нечто вроде крохотных щупалец, отрастающих из единого условного центра. Щупальца поглощали из новой для себя среды кислород, белки, аминокислоты и сахар. Словно биологические транспортеры, корни встраивали эти строительные «блоки» в новый организм, подпитывая и стимулируя клеточный рост. Одно из семян закончило свой путь на лице носителя, как раз над левой бровью. Оно не смогло извлечь достаточное количество «топлива» для подпитки процесса развития второй стадии. У него попросту истощились энергетические запасы. Некоторые части семени-саженца продолжали расти, автоматически вытягивая питательные вещества из организма-носителя и создавая бесполезное сырье, но для любых целей и задач этот саженец был навсегда потерян.

Так число семян сократилось до семи.

Выжившие саженцы приступили к строительству. Первым «сооружением» стала микроскопическая подвижная субстанция, которая – при наблюдении в электронный микроскоп – выглядела словно волосяной шарик с двумя пилообразными челюстями. Эти челюсти кромсали клетку за клеткой, разрывали мембраны, отыскивали ядро и засасывали его внутрь шарика. Шарики считывали ДНК, копию человеческого организма, определяли код биологических процессов, структуру мышц и костей. Но для шариков ДНК представляли собой лишь отпечатки, шаблоны. Считав их, шарики передавали информацию саженцам.

Получив данные, семерка поняла, что требовалось построить для последующего роста. Не на сознательном уровне, а в сыром, первоначальном состоянии ввода и вывода данных, как у машины. Чувствительность роли не играла – организмы считывали модель и знали, как поступить дальше.

Саженцы высасывали сахар из кровотока и растворяли его; получался химический состав, служивший основой для прочного и гибкого строительного материала. По мере накопления строительных «блоков» организмы создавали очередные автономные подвижные структуры. Там, где шарики скапливались вместе, возникали микроструктуры. Используя растущие запасы строительных материалов, новые элементы начинали плести оболочку. Без быстрого роста защитной оболочки новый организм не просуществовал бы дольше пяти дней.

Вот сколько требовалось для того, чтобы достичь третьей стадии.

4

Понедельник – день тяжелый

Перри Доуси откинул покрывало, ненадолго подставив тело прохладе зимнего утра, – и вздрогнул. Часть мозга настойчиво призывала его установить будильник на четверть часа позднее и подремать еще немного. Однако небольшая оттяжка во времени не помогла разрешить сомнения.

«Видишь? – казалось, твердил ему внутренний голос. – Сегодня утром дьявольски холодно. Заберись под одеяло, там приятно и тепло. В конце концов, ты честно заслужил день отдыха».

Таков был его типичный утренний ритуал; внутренний голос всегда что-то советовал, но Перри никогда не слушался. Он поднялся и, шаркая, добрался из спальни до крохотной ванной. Линолеум встретил ноги неприветливым холодом. Закрыв за собой дверь, Перри включил душ, и ванная наполнилась приятным теплым паром. Когда он шагнул под поток воды, ворчливый утренний голос, как обычно, сразу куда-то растворился. За три года Перри ни разу не опоздал на работу…

Натерев себя мылом, он окончательно проснулся. В левом предплечье ощущалось жжение от легкой чесотки, Перри рассеянно скреб его ногтями. Он отключил душ, вышел, схватил смятое полотенце, висевшее на рейке рядом со шторкой, и насухо вытерся. Пар скопился наверху в виде облака, которое плавно изменяло свою форму с каждым его движением.

Ванная была едва больше чулана. Справа от двери располагалась маленькая стойка из формайки [3] с раковиной для мытья рук. Некогда сверкающая и белая, керамика была покрыта оранжево-коричневыми пятнами от жесткой воды. Возле раковины имелось достаточно места для зубной щетки, пены для бритья и потрескавшегося куска мыла. Все остальные принадлежности покоились в аптечке возле зеркала, повешенного над раковиной.

Рядом со стойкой находился унитаз, краем почти упирающийся в ванную. Вообще, последняя была настолько мала, что Перри мог сидеть на унитазе и касаться дальней стенки, не наклоняясь вперед. Использованные разноцветные полотенца, шторка над ванной, обе части дверной ручки создавали «махровый» контраст с зеленоватыми стенами и потрепанным желто-коричневым линолеумом.

Единственным элементом обстановки были исцарапанные и испещренные ржавчиной цифровые весы. Со вздохом отвращения Перри встал на них. Нижний ЖК-индикатор «единиц» никогда не загорался, последняя цифра выглядела как «А», а не «8», но все это не могло скрыть вес: 268 фунтов.

Перри сошел с весов. Снова зачесалось – на левом бедре, как от укуса комара. Мужчина дернулся и хорошенько почесал это место.

Перри прекратил вытирать волосы, резко отбросив руку. Над левой бровью он ощутил внезапную боль – тупую и ноющую, как от случайно содранного прыща.

Полотенцем он вытер запотевшее зеркало. Ярко-рыжая борода и прямые светлые волосы – таков был странный отличительный признак мужчин рода Доуси на протяжении ряда поколений. Волосы он отращивал до плеч – не ради стиля, а скорее, потому, что это помогало скрыть поразительное сходство с отцом. С возрастом отражение в зеркале все чаще выглядело как лицо, которое Перри больше всего хотел забыть.

– Долбаная сидячая работа. От нее так и прет.

Перри сосредоточил внимание на прыщике над бровью. Тот выглядел как вполне нормальный прыщик, но вместе с тем был довольно странным. Маленький шишковатый нарост, как от укуса крохотного насекомого.

Что за чертовщина?

Перри нагнулся вперед, почти коснувшись кожей зеркала, и надавил пальцем на больное место. На ощупь твердая кожа, из которой наружу выступало что-то совсем крохотное. Что-то черное… микроскопическое пятнышко. Несколько секунд Перри тер его ногтями, но боль лишь усилилась. Возможно, вросший волос или что-то в этом роде. Надо оставить его в покое и разобраться позже.