Всадник Мёртвой Луны 005 ("Встреч неведомой будущности") (СИ) - Васильев Александр Александрович. Страница 3

Впрочем - ему нужно было спешить. До темноты желательно было добраться до какого-либо укрытия на ночь - хоть бы и до той каменной пещеры, которая, согласно срисованной карте, выводила дорогу по ту сторону хребта. У него в голове гнездилась мысль, что под её сводами, ему, возможно, удаться переждать грядущую ночь в относительной безопасности.

Тяжело поднявшись, Владислав начал долгий, и крайне утомительный для него, отвыкшего за последнее время от ежедневных походных нагрузок, подъём по этой узенькой полочке, левая сторона которой была, когда-то, буквально "выгрызена" прямо в крутом склоне расщелины. Полка эта следовала за всеми изгибами почти отвесного склона, и справа от её исщебленного края тут же распахивалась глубокая, полная непроглядной тени пропасть, на самом дне которой, в ясном свете дня, еле туда доходившего, время ото времени взблёскивала серебром тонкая ленточка водяного потока.

Но как ни тяжёл был для него, за последние недели сидения в городе полностью успевшего отвыкнуть от тяжёлых нагрузок, этот подъём по склону, всё же самое худшее, как оказалось, ещё ждало его впереди. В конце-концов, у самого устья расщелины, там, где она обращалась уже просто в неимоверно глубокую, узкую каменную трещину, по которой сверху струились потоки воды, от таявшего на вершинах снега, тропа уперлась в невероятно крутую, совершенно прямую лестницу, пробитую прямо в почти что отвесном склоне, и глубоко врезанную в его тело - так, что казалось, что она, как гусеница, прилипла, и - карабкается вверх в глубоком, похожем на трубу, проходе с высокими стенами, но, при этом - без всякого перекрытия сверху. И вот эта лестница-то, по которой ему пришлось затем карабкаться наверх, и оказалась для него совершенно невыносимым кошмаром.

Сначала дело пошло, вроде бы, совсем неплохо. Хотя состояние ступенек было более чем плаченым - за долгие годы они стерлись непогодой до покатости, часто бывали испещрены трещинами - иногда весьма значительными, в которых камень просто крошился под пальцами, но, в общем и целом, при ярком дневном свете, подъём по лестнице попервах не представлял столь уж большой сложности. Но по мере того, как час тянулся за часом, и Владислав начинал уставать всё более и более, он с ужасом наконец-то сообразил, что у него не будет ни малейшей возможности передохнуть до тех пор, пока он не достигнет самой верхней точки этого подъёма. Тут нельзя было скинуть заплечный мешок со спины, ни даже примоститься кое-как на корточках. Не было никаких промежуточных площадок, никаких переходов с пролёта на пролёт. Лестница всё тянулась и тянулась вверх одной, почти что отвесной линией ступеней, и конца ей всё не было видно.

Здесь можно было, конечно же, просто остановиться - и пережидать, в общем - на прямых ногах, почти стоя. Но нельзя было ни развернуться, ни примоститься поудобней. Сверху бил непрерывный полок леденящего воздуха с вершины горы, словно бы стремясь сдуть его вниз, куда его и так постоянно оттягивала тяжёлая заплечная ноша. Невзирая на этот поток, он был, под одежной, мокрый как мышь, и лишь тёплый плащ, не дающий ветру подобраться к телу, спасал его от того, чтобы простудиться насмерть . Пот тёк у него по лицу, из под натянутого на голову капюшона, и он постоянно утирал его рукавом плаща, орудуя плечом, чтобы не отрывать заледеневших, плохо слушающихся пальцев от той надёжной каменной опоры, в которую они так лихорадочно, и так отчаянно вцеплялись.

Выхода у него не было - вернуться, начиная с какого-то определенного момента, было уже попросту невозможно. Он должен был ползти и ползти - упрямо, безнадёжно вверх, лишь уповая на то, что силы не покинут его окончательно до того, как закончится, наконец, эта проклятая лестница. Постепенно движения рук у него у него стали совершенно бессмысленными, чисто механическими. И в голове не осталось ни единой мысли, ни единого соображения, а лишь одно отчаянное, непроизносимое желание, чтобы это всё, наконец, кончилось бы тем или иным образом.

Но всему в этом мире, рано или поздно, наступает своё завершение. Совершенно бездумно, уже совершенно не глядя вверх, нащупывая рукой очередную ступеньку, он, вдруг, обнаружил, что она почему-то гораздо шире, чем все предыдущие. Подняв же взгляд кверху, он понял, что над головой уже нет убегающего ввысь бесконечного ряда ступеней. И осознал с невыразимым облегчением, что таки достиг, наконец, какой-то ровной площадки.

Перевалиться через край последней ступеньки, и заползти на неё, особенно же с заплечным мешком сзади, оказалось делом совсем не лёгким. Пришлось, под конец, подкидывать тело кверху совершенно негнущимися ногами, чтобы перевалить его через гребень последней ступени, ползя по ней, как извивающийся дождевой червь по мокрой земле.

Перевалив за этот гребень, и проползя достаточно, чтобы ступни его не свисали над бездной, он так и остался лежать навзничь, придавленный сверху собственной поклажей, тяжело дыша, и исходя потом - почти потеряв сознание в столь долгожданном, блаженном расслаблении тела. Потом он всё же стянул лямку с левого плеча, повалил мешок набок, и, выскользнув из левой лямки, тяжело поднявшись в сидячее положение, наконец, глянул назад.

В тесном проёме меж каменными, хорошо выглаженными, ровными стенами, обрамлённом двумя изящными, вытесанными в теле скалы колоннами, которыми, как дверной рамой без перекладины, охватывалось прямоугольное отверстие над лестницей, видны были лишь вершины противоположной стороны кряжа, окружавшего долину, над которыми сияло совершенно бирюзовое небо. Встав на ноги, он осторожно подошёл к самому краю площадки, и быстро глянул вниз. Его тут же замутило, и он отшатнулся назад.

Где-то там - далеко внизу, он разглядел, словно бы с высоты птичьего полёта, приплющенный, полностью открытый отсюда для обозрения всеми своими внутренними дворами город. Высота и крутизна были такие, что у него моментально закружилась голова. Он с ужасом подумал о том, как же он будет спускаться по этой лестнице - если ему, конечно же, таки доведётся возвращаться назад. Сейчас этот спуск ему представлялся совершенно невозможным - столь круто, почти отвесно убегала вниз бесконечная чреда ступеней. Даже по своему, весьма небольшому, опыту горных походов, он хорошо знал, что схождение с горы - дело всегда гораздо более сложное, чем подъём на неё. Здесь же это представлялось ему делом вообще совершенно немыслимым!

Впрочем, сейчас ему, всё рано, предстояло не спускаться, а карабкаться дальше. Так что он лишь махнул рукой, мудро решив переживать трудности исключительно по мере их наступления. Примостившись на какое-то время на заплечном мешке, он отдохнул немного - пока ноги и руки перестали мелко трястись от пережитого напряжения. Но он тут же - в своей насквозь промокшей от пота одежде, начал разом как-то стыть на пронзительном ветру, срывавшемся сверху по проходу. Запасной одежды у него не было - так что переодеться было не во что. Спешно подхватив поклажу, он, мрачно и упрямо, двинулся по убегающему вверх меж двумя стенами скальному проходу, впрочем - всё же гораздо менее крутому, чем только что пройденная им лестница.

Проход тянулся и тянулся на долгие вёрсты, постепенно взбираясь вверх в теле горы. Он разогрелся от ходьбы, и даже начал потихоньку просыхать на этом неумолчном, стылом ветру. Затем подъём завершился небольшой, изящной аркой, за которой открылась точно такая же скальная полка, которая привела его к первой лестнице. По праву руку от него снова был крутой, вертикальный обрыв - начало той самой боковой расщелины, по склону которой он, оказывается, всё время и поднимался в только что пройденном им проходе. Расщелина, постепенно расширяясь, убегала вдаль, туда, где в лёгкой дневной дымке лежала, поперёк неё, главная долина.

Подняв глаза, Владислав увидел, что вершины по краям перевала, значительно приблизились, а седловина перевала теперь лежит у него над почти что прямо над самой головой. Во всяком случае, у него теперь появилась надежда, что он, всё же, таки успеет добраться к этой седловине до темноты. Пока что вокруг было совершенно безлюдно - даже горные козлы не прыгали здесь по скалам. Взбираясь по проходу, он, стараясь ступать как можно тише, всё время тревожно прислушивался - не раздастся ли, вдруг, впереди эхо встречных шагов, хотя - в случае чего, избежать встречи и скрыться тут было бы совершенно невозможно. Но сейчас он как-то более-менее успокоился, и потихоньку начинал верить в то, что тут действительно совсем никого не осталось. Да и правде ведь, если подумать - что здесь было бы делать хоть кому-нибудь, в этих совершенно диких и безжизненных местах, над долиной вечного ужаса? Такого рода рассуждения его немного успокоили.