История советской литературы. Воспоминания современника - Леонов Борис Андреевич. Страница 9
39
Мало кто знает, что детская писательница Зоя Ивановна Воскресенская, написавшая повести «Встреча», «Костры», «Сердце матери», долгие годы служила во внешней разведке. Она ездила в Берлин, совершенствовалась в знании немецкого языка. Бывала в Вене.
Вызывают ее к начальнику и она слышит:
— Вы поедете в Женеву. Легенду свою узнаете потом. В Женеве познакомитесь с генералом Икс из генерального штаба. Он сотрудничает с немцами. Станете его любовницей. И тем самым добудете необходимые нам сведения. Понятно?
— Понятно… Но…
— Что но?!
— Но обязательно ли становиться любовницей генерала? Без этого никак нельзя?
— Нельзя. Без этого невозможно вызвать генерала на доверие.
— Хорошо. Я поеду в Женеву, стану любовницей генерала, задание выполню и застрелюсь…
К частью, Зоя Ивановна вскоре услышала об отмене приказа:
— Вы нам еще живой нужны…
40
Коллектив журнала, в котором работал писатель Евгений Петрович Федоровский, решил помочь товарищу избавиться от недуга — увлечения зеленым змием». Кто-то принес новость, что в этом деле преуспевает молодой врач-гипнотизер.
Связались с врачом. Тот согласился помочь. И вот в назначенный час Евгений Петрович оказался в кабинете у тридцати—тридцатипятилетнего врача. На прием он пришел из бухгалтерии издательства, где получил солидную сумму гонорара вышедшую в свет новую книгу.
— Садитесь, — сказал врач, заполнив какую-то карточку на пришедшего пациента.
Евгений Петрович послушно сел на предложенный стул.
— Итак, — произнес врач. — Мы приступаем. Вы ощущаете тяжесть в веках. Они становятся свинцовыми. Глаза ваши закрываются. Вы медленно погружаетесь в сон…
Федоровский открыл один глаз, потом второй и, хитро глянув на врача, предложил:
— Слушай, брат, давай махнем куда-нибудь в злачное место. Отметим выход моей книги. Смотри, сколько у меня средств!
И вытащил из внутреннего кармана пиджака солидную пачку сторублевых купюр.
— Что вы, что вы! — взмахнул руками врач. — Продолжим сеанс. Итак, вы засыпаете. Представьте перед глазами луг, речку, мирное синее небо в облаках…
— Вот; и пошли на речку… Нечего ерундой заниматься — вновь прервал гипнотизера Федоровский. — Поехали… Однова живем!..
А утром следующего дня в редакцию журнала позвонила жена врача и со слезами в голосе сообщила, что муж, позвонив ей, что работает над сотрудником журнала, не пришел ночевать домой. И вообще она не знает, что с ее мужем. Не могла бы она поговорить с этим сотрудником, если он на работе?
Узнав, что на работе сотрудника нет, попросила помочь ей разыскать мужа.
Объявили розыск.
Между тем прошли еще сутки, еще одни, а врача с пациентом-писателем все еще не обнаружили.
И только на пятые сутки позвонили в редакцию из милиции и сообщили:
— Во Владимире в зале ожидания на вокзале обнаружили двух изрядно подгулявших… По всей видимости, ваши…
41
Председатель Союза писателей России Леонид Сергеевич Соболев, перу которого принадлежали такие известные произведения, как роман «Капитальный ремонт» и сборник рассказов «Морская душа», в кругу друзей и товарищей по работе в правлении Союза писателей вспомнил один из эпизодов, связанных с его встречами с Алексеем Николаевичем Толстым.
Однажды Алексей Николаевич разоткровенничался и спросил:
— Скажите, Леонид, а вы верите в гадание цыганок?
— Вообще-то… — протянул Соболев неуверенно.
— Вообще-то я тоже не очень верил, — подхватил Толстой. — Но вот послушайте, что произошло со мною в Париже в начале двадцать третьего года. Пристала цыганка: давай погадаю. Не знаю почему, но в конце концов я согласился.
Она взяла мою белую руку, заголила юбку и положила мою руку на грязную свою ляжку. Долго разглядывала ладонь и сказала:
«Ждет тебя, господин хороший, дальняя дорогам к родным местам. И будешь ты первым в своем деле. Так вот я хочу спросить вас, Леонид, откуда могла знать цыганка о постановлении ЦК ВКП/б 1932 года „О перестройке литературно-художественных организаций“?!
42
Вроде бы пришла перестройка, эпоха гласности, но Василий Петрович Росляков уже тогда внутренне осознавал, куда нас может завести эта самая свобода, время распахнутых дверей и открытых границ.
Он как-то пригласил меня к себе…
— Хочу почитать тебе экзерсис. Что-то выстроилось. Думаю назвать «Реванш».
Вообще мне по душе были его критические эссе и публицистические заметки. Не оставила равнодушным и мысль, изложенная им в «Реванше».
«Вот и обрисовалась мало-помалу картина нашего сегодняшнего дня, — читал Василий Петрович. — Что в нем главное? Радость раскрепощения мысли, торжество гласности и правды. Правда всегда значилась на знаменах русской литературы. Потом потихонечку она стала выцветать, а сегодня снова с прежней силой засияла на этих знаменах. Но в этом общем празднике свободы мысли и слова что-то такое улавливается постороннее, хотя, может бытъ, и неизбежное в таком стремительном обновлении. Что именно? Какой такой посторонний оттенок?
Когда-то на экзаменах по вождению автомобиля мне достался вопрос: как своевременно определить утечку тормозной жидкости? До сих пор помню вычитанное в «Правилах», потому что оно показалось как бы не совсем грамотным: «на запах и запыление». И вот, пытаясь разобраться, найти слово, которое бы выразило мое ощущение чего-то постороннего в нашем празднике, я то и дело неизвестно почему возвращаюсь к незабытому до сих пор определению утечки тормозной жидкости. И, пробуя трудноуловимый оттенок на запах и на запыление, я невольно натыкаюсь на слово «реванш».
Нет ли, думаю, в нынешней картине литературной жизни этой посторонней примеси реванша, в самом широком значении этого слова.
Но еще больше мне были интересны его устные «сцены», в которых он воспроизводил в лицах своих товарищей и друзей по литературе. И на сей раз я услышал историю о том, как они с Юрием Павловичем Казаковым решили в рождественскую ночь пройтись по знакомым адресам в Переделкино Христа славить.
Первым Росляков предложил навестить Павла Филипповича Нилина.
— Ты ведь знаешь Нилина? — спросил он Казакова.
— Да нет… Не знаю, — ответил тот.
— Как же… известный мэтр, учитель. Его повести «Испытательный срок» и «Жестокость» — вообще классика.
— Все равно не знаю… Но если ты хочешь, то давай пойдем к Нилину, — согласился Казаков.
И вот они у входной двери на дачу Нилиных.
Постучались.
Послышалось шарканье ног, щелкнула задвижка, и в дверях появился Павел Филиппович в исподнем.
— Ох, ребятки… Я ваще и не ждал… Мы уже ваще легли… Извините за вид, Василий Петрович, Юрий Павлович, могли бы и предупредить ваще!..
После короткого замешательства Росляков и Казаков оказались в доме. Росляков запел: «Рождество Твое, Христе…»
Павел Филиппович прислонился, пригорюнившись, к косяку двери, Юрий Павлович прослезился.
Когда Василий Петрович закончил песнопение и поздравил хозяина с праздником Рождества Христова, тот расчувствованно сказал:
— Я и не думал ваще, что вы так можете, Василий Петрович. Если бы знал… Была бы бутылка, я бы вас угостил. Но ничего нет… Правда, ваще Матильда щи сварила. Хотите, я вас холодными щами угощу?
Я тут молчавший Казаков обратился к Рослякову:
— Вася, к кому ты меня привел? Это же извозчик, а не писатель. Пойдем, я тебя отведу к настоящему писателю…
Они покинули дачу Нилина и отправились по притихшему ночному Переделкину маршрутом, который прокладывал Казаков.
Возле одной из калиток остановились.
Юрий Павлович дал знать о том, что к хозяевам пришли. Калитка отворилась, и они подошли к дому, где на пороге их встретил хозяин.