Атаман Платов - Корольченко Анатолий Филиппович. Страница 40

Находившийся при главной квартире Александр, узнав о переходе французских войск через Неман, направил к Наполеону министра Балашова. Напутствуя его, сказал: «Сделайте все, чтобы сохранить мир. Примите все меры, приложите все свое искусство». Но Наполеон был неумолим: «Судьба России должна свершиться!»

Ночь на 12 июня была тревожной. Еще накануне пробравшийся из-за реки селянин сообщил, что в их хутор за Неманом прибыл французский пехотный полк и вроде бы солдаты не очень намерены долго задерживаться. Находившиеся в секрете казачьи пикеты донесли, что видели группы людей в мундирах.

Через ночь из Вильно, где располагалась квартира главнокомандующего, пришла в корпус Платова бумага, которая окончательно подтвердила вероятность войны. Подобных распоряжений за свою жизнь Платов получал немало, но этот документ вызывал беспокойство.

— Ставь поболее каганцев, убирай все со стола! — приказал он денщику Степану.

Расстелив карту, он вместе с дежурным полковником внимательно стал разбираться в обстановке.

— Против такой силы нам не устоять, — начал полковник, но Платов взглядом остановил его.

— Замысел Бунапарта не столь уж мудр. Два дня, а может, три он нас не тронет. А потом ударит нам в правый бок.

— Не совсем понимаю, — признался полковник.

— А что ж тут не понять? Бунапарт тщится надеждой заманить нас в западню… Только вряд ли обманет. Вначале намерен он разбить нас, казаков, а потом и армию Петра Ивановича. Бить поодиночке — это его излюбленный прием. Но мы не простаки. На эту уловку не пойдем.

Под утро прискакал нарочный с письмом от князя Багратиона. Опасаясь, что корпус Платова может быть отрезан от 1-й армии, тот советовал Матвею Ивановичу отходить из Гродно правым берегом Немана на Лиду и Минск.

И словно в подтверждение опасения от реки послышалась пальба: французы начали переправу.

Подоспевшая сотня столкнула неприятеля в реку, но он повторил попытку, и не без успеха. Платов приказал уничтожить находившиеся у Гродно мосты. Связь с противоположным берегом прервалась. Из города спешно вывозили запасы продовольствия и фуража, вещевого и обозного имущества, эвакуировали больных и раненых.

Тем временем в районе Ковно, где действовали предводительствуемые Наполеоном главные силы, неприятелю удалось переправить через Неман десант, захватить мост и начать наступление.

На второй день Ковно пал и ясно обозначилось направление главного удара противника: оно шло, как и предвидели, на Вильно. 16 июня русские войска город сдали. Они отступали на Свенцяны и далее к Дрисскому лагерю на Западной Двине, где намеревались дать противнику генеральное сражение.

На следующий день, 17 июня, начала отступление и 2-я армия Багратиона к Минску, чтобы соединиться с 1-й армией. Корпус Платова составлял арьергард армии Багратиона, прикрывал ее отход.

Казачий вентерь

Сумерки совсем сгустились, а полки все продолжали идти. Уставшие казаки ехали молча, строй растянулся, и урядники да хорунжии утратили обычную ретивость.

Вот уже почти две недели, как казачий корпус генерала Платова вел беспрерывные бои с переправившимися через Неман французским авангардом. Казаки неожиданно вступали в бой, заставляли его развертывать силы, дерзкой атакой решительно отбрасывали. А тем временем другие полки занимали в тылу для боя новый рубеж.

Платов ехал в голове колонны, сосредоточенно-молчаливый, в недобром расположении духа и изрядно уставший за день. Ему предлагали пересесть в коляску, этакий легкий пароконный возок, но он наотрез отказался.

— Соизволите объявить привал? — Подъехал генерал Иловайский. — Казаки и кони малость притомились.

Иловайский в роду был пятым командиром полка и поэтому в документах его именовали не иначе как Иловайский-пятый.

— Хорошо. Привал, — придержал Платов коня.

— Прива-ал!.. Прива-ал!.. Все-ем впра-а-аво! — Команда летела, удаляясь по колонне, и вместе с ней глох частый перестук копыт.

Матвей Иванович неторопливо слез с коня и, передав поводья казаку-ординарцу, сошел с дороги, с удовольствием разминая от долгой езды тело.

— Адъютант! — позвал он.

— Я здесь, — отозвался сразу же голос из темноты, и перед генералом выросла фигура.

— Поезжайте по колонне, примите от командиров рапорт: все ли на местах, не нужно ли чего? Как там артиллерия?

В колонне войск не столь много. Кроме присоединившихся полков, в голове следует атаманский, численностью вдвое больше обычного казачьего. Но в нем оставалось из десяти сотен лишь три: остальные с генералом Кутейниковым в отрыве. Были еще татарский, да башкирский полки, и калмыцкий. А из артиллерии — две пушки второй донской конной роты.

Стояла по-летнему свежая ночь. Вдали огненными сполохами играли частые зарницы. Небо черное, бархатное, на нем перемигивались большие звезды.

Матвей Иванович мысленно отметил, что сегодня уже 26 июня — самая короткая ночь. А может, уже удлинилась? И направился, неслышно ступая, вдоль дороги, где расположились утомленные казаки.

За ним пошел было и ординарец, но генерал сказал:

— Оставайтесь!

Пройдя немного, Матвей Иванович остановился, услышал:

— Это что же, так и будем все тикать да тикать? — голос был чистый, ломкий и принадлежал явно молодому, из недавно прибывшего с пополнением казаку.

— Не тикать, Гаврила, а отступать, — возразил ему другой голос, густой с легкой, от табака, хрипотцой. — Зараз хранцуза рази остановишь…

Там, где лежали казаки, волчьими глазами светились красноватые точки цигарок. Они то ярко разгорались, то, теряя силу, медленно угасали. Тянуло дымом махры и крепкого пота.

— Барклай, видать, дюжа пугливый. Боится Палевона и батюшке Платову не разрешает бить, — продолжал настаивать молодой.

— Дурак ты, Гаврила! — возразил другой голос. — Матвей Иванович хранцуза заманывает. Он его, как рыбу в вентерь, приглашает. Вот втянется хранцуз поближе, так он его — хлоп! — чтоб юшка из него потекла…

Матвей Иванович улыбнулся. Ишь ты, военачальник! Вентерь! Он представил эту нехитрую казацкую снасть, которой сам не раз мальчишкой пользовался на рыбалке. На ивовые прутья, скрученные в кольца, одно другого меньше, натягивалась сеть. У входа — небольшое круглое отверстие с недалекой приманкой, а уж конец ее — совсем мешок. Рыба, идя на приманку, заходила в вентерь — и оказывалась в ловушке, назад хода нет.

Вот казаки и назвали вентерем боевой прием, который издавна применяли в сражениях. Даже мальчишки-казачата, играя в войну, тоже пускались в хитрость, одной ватагой заманывали другую в ловко скрытую засаду. Когда же бывали верхом на конях, то учились ходить лавой: с гикой, свистом, широко рассыпавшись по степи, неслись навстречу воображаемому неприятелю.

— О чем гутарите, станишники? — подал голос Матвей Иванович.

Казаки разом вскочили.

— Андрей Кругалев, ваше превосходительство, кумекаст насчет вентеря. Гутарит, будто счас в самый раз загонять француза заместо рыбы.

— А ты кто таков, молодец?

— Урядник Сивков, Анисим Сивков из станицы Медведицкой.

— Правильно, я вам скажу, гутарит казак Кругалев. Только момент нужно подгадать: чтоб наверняка, значит.

— Да уж были, видать, такие моменты. — Матвей Иванович уловил в голосе урядника упрек. Но сделал вид, будто не заметил.

Прав казак, ох как прав! Доколе же отступать? Давно бы пора бить неприятеля. В какой-то мере оправдывала необходимость объединения армий Барклая и Багратиона. Но когда это соединение произойдет? И сумеют ли выполнить задуманное?

И тревожило от мысли, что не так уж далек Минск, к которому они отходят, а за ним Смоленск. И — Москва… При воспоминании о Москве у Матвея Ивановича сердце обливалось кровью. Неужто французы достигнут ее? Нет! Нельзя этого допустить! Никак нельзя!

Не хочет Барклай дать неприятелю сражение. Ну, коли он не желает, так казаки это сделают. Устроят знатный вентерь. И мысль об этом не выходила из головы атамана. Ехал верхом впереди колонны, а сам все размышлял: как, и где, и какие куда поставить полки, чтоб ударить, так уж наверняка.