Генерал Раевский - Корольченко Анатолий Филиппович. Страница 24

Суворову и не пытались возражать. Даже австрийцы молчали, лишь переминались с ноги на ногу.

   — Да-с, господа, Массена ждать не будет. У него сила, и немалая, а сила солому ломит. Только мы не солома... Массена хитёр. И умён. Он вначале обрушится на Римского-Корсакова, что за Альпами, в Швейцарии, и тому не устоять, а потом повернёт свои войска на нас.

Тесёмочки на рубахе Суворова развязались, и в вороте проглядывала сухая морщинистая кожа. Пылавшее лицо, как и шея, было в глубоких старческих складках и морщинах. Во всём виде семидесятилетнего главнокомандующего проглядывалась какая-то противоестественность: старик с немощным телом и пылом разгорячённого юноши, с лихорадочным блеском глаз горячо пытался отстаивать своё.

Рассуждая, он, казалось, проявлял больше беспокойства не за подчинённые ему войска, а за судьбу находившегося за Альпами корпуса, с которым предстояло соединиться.

Стоявший с краю Вейротер, шагнув, щёлкнул каблуками:

   — Майне генераль, не исфольте беспокойства. Дизен офицерен, — указал он на стоявших в строю офицеров, — очшен хорошо знайт штрассе, то есть дорог. Они будут вести русский колонн. Ейн колонн, цвей колонн...

Махнув рукой, Суворов прервал его:

   — Ейне колонна маршиерен, цвейне колонна маршиерен... Знакомо это. И им, генералам, тоже ведомо. — Он кивнул в сторону русских начальников. — Нужно, чтобы не австрийцы, а генералы знали дорогу. И он, и он, и он, — указывал фельдмаршал на Розенберга, Багратиона, Денисова. — И не только дорогу, но и сами Альпы, где придётся сражаться. Не на прогулку идём, а на бой! На прогулке твои проводники были бы кстати.

   — Майне генераль, я имею план маршиерен. Досфольте представляйт?

   — Не ломай, подполковник, языка. Изволь объясняться по-своему. Поймём. — И Суворов на чистом немецком языке сказал: — Где ваш план? Показывайте.

Отодвинув на край стола пепельницу, Вейротер разложил лист плотной бумаги.

   — Ну-ну, — наклонился над ним Суворов.

План был выполнен искусной рукой. Поперёк листа в тёмно-коричневых размывах краски тянулись Альпы. Там, где краски сгущались, были хребты. Они чередовались с долинами и шли в разных направлениях, создавая иллюзию природного хаоса. Внизу листа через всё это воображаемое гигантское нагромождение гор, обрывов, долин и скал пролегала в замысловатых извивах дорога из Италии в Швейцарию.

Вначале она взбиралась к перевалу Сен-Готард, с него спускалась в долину, к селению Госпиталь, от него тянулась по реке Рейс. В версте от селения реку сжимали нависающие стены каньона, образуя теснину с тропой по карнизу. Потом дорога уходила круто вверх и втягивалась в тоннель, название которому было Урнер-Лох, что означало Урнерская дыра. За «дырой» дорога сужалась, пролегала по краю отвесной стены и выходила к мосту через Рейс: Чёртов мост...

   — А это что? — указал Суворов на аккуратно вычерченные стрелки внизу плана.

   — Это походный порядок, — отвечал Вейротер по-немецки.

   — Вижу. А что тут? Никак обоз?

   — Яволь. Так точно.

   — Никаких обозов! — Суворов с решительностью перечеркнул вычерченное на бумаге. — И артиллерию тоже отставить. Всю, кроме горных орудий. Обоз и артиллерию направить отдельной колонной в обход.

   — Ваше сиятельство! Как можно без артиллерии? — не сдержался Розенберг.

   — Вы правы, генерал. Без артиллерии войскам невозможно. Но где они, эти горные пушки? Извольте спросить милых союзничков, где обещанные пушки? Отпишите им да попросите, чтоб прислали хотя бы пару десятков, которые бы можно было вьючить на животных.

   — Непременно отпишу, ваше сиятельство, — вытянулся Розенберг.

   — Изложите всё от моего имени, напомните им, что необходимо для войск и что союзнички обязаны делать.

Суворов опять перенёс внимание на австрийский план. Вглядываясь в него, он спросил Вейротера:

   — Какой замысел в нём изложен?

   — Обстоятельства требуют решительного и быстрого движения колонн...

   — Решительного, быстрого... Не то говоришь, подполковник. Где обещанный гофкригсратом провиант, снаряжение? Где вьючные мулы, которые понесут груз? Где всё это?

   — Они будут, непременно будут. Часть мулов уже пригнали.

В армию Суворова австрийцы обещали доставить 1430 вьючных животных, которые несли бы грузы во время перехода. Но пока было прислано всего 650.

   — Но ведь то, что имеем, недостаточно! Вы это знаете. Неужто люди должны всё нести на себе? Каждое дело, господин подполковник, нужно делать вовремя. Теперь же в ожидании обещанного мы должны терять дни. А время сейчас дороже золота. Оно наша жизнь и судьба корпуса Римского. Ежели мы опоздаем, французы разобьют его. Ведь у Массены в три раза более сил, чем у Римского-Корсакова. Вот к чему в войне приводит нераспорядительность. Ваши мулы оплачиваются кровью русских солдат.

Суворов словно бил по щекам представителей австрийского командования, которое поступило едва ли не предательски.

   — Ваше сиятельство, — вдруг осмелился прервать фельдмаршала Денисов, — дозвольте высказать предложение?

Все, как по команде, уставились на него. Одни смотрели с удивлением, другие не скрывали усмешки.

   — Что у вас, генерал? Какое предложение? — спросил Суворов. — Говорите!

   — Ваше сиятельство, неужто наши дончаки хуже мулов? Может, они, конечно, не привычны к горам, но, ежели сделать вьюки, они потащат их за милую душу.

   — Дело говоришь, Карпыч. Истинный бог, дело. Сколько же можешь дать лошадей под вьюки? Но снижать боевую степень казачьего войска не позволю. Такое недопустимо! Откуда же возьмёшь?

Недавно в распоряжение Денисова с Дона пришли ещё два казачьих полка. Теперь у него было восемь полков, более трёх тысяч казаков. А у многих по два коня. Это больше пяти тысяч голов.

   — Можно дать тысячу лошадей...

   — Мало! Нужно полторы! Ссади своих гаврилычей, сделай их на время пластунами. Выберемся из гор, снова сядут в седло. — И, не ожидая согласия казачьего генерала, Суворов заключил: — Ну вот, нашли выход. Правильно говорят, что нет безвыходного положения.

   — Это вы говорите, ваши слова, — заулыбался румянощёкий красавец Милорадович.

   — Люди говорят, и я говорю.

Когда Денисов возвращался к полку, светило солнце, голубело чистое, без единого облачка небо и зеленела омытая дождём листва. Он перевёл взгляд на горы. Там, на снежниках хребтов, уже гуляла метель, вовсю вихрила выпавший ночью снег.

Отпустив всех, Суворов распорядился пригласить к нему Гагарина.

   — Что, князь, так и не разгадал, зачем вызывают в столицу?

   — Никак нет, ваше сиятельство. Никак не разумею, зачем я там понадобился.

   — Ежели сам император вызывает, следовательно, нужен. Заодно увезёшь с собой и боевое донесение о действиях войск. Сие постарайся вручить самому государю. Ежели начнёт расспрашивать о делах, рассказывай подробно, красок, князь, не жалей. Живописуй поярче. Допрежь расскажи о солдатах, о трудностях, какие им выпали, и какое они проявляли геройство. Не забывай, конечно, и о чинах: офицерах да генералах. Хотя в донесении о том написано подробно, но от живого свидетеля всё воспринимается иначе. Разузнай, как там, в столице, замышляют использовать нашу армию. Вернёшься — поведаешь, а ежели задержишься, то отпиши.

Полковник внимательно слушал фельдмаршала и обещал исполнить всё в точности.

Через Альпы

Авангардному отряду, которым командовал Багратион, предстояло захватить лежавший на пути русской армии Сен-Готардский перевал. Через него пролегала дорога из Италии в Швейцарию.

Сознавая важность перевала, французское командование направило для его обороны целую дивизию. У подножия, где дорога вползала в горы, залегли передовые роты с артиллерией. Каждая сажень простиравшегося пред ними склона поражалась огнём стрелкового оружия и орудий. Остальные силы расположились ярусами выше, чтобы наступающие по мере их продвижения всё время находились под сильным обстрелом.