Генерал Раевский - Корольченко Анатолий Филиппович. Страница 42

   — Может, с дороги отдохнуть? — предложил было маршал, но тут же осёкся. — Кони будут.

   — Где сапёрный начальник?

   — Это генерал Аксо. Он здесь.

Наполеон недолюбливал маршала Даву, считал его претенциозным и самовлюблённым, не в меру хваставшим своими успехами.

Даву, как и Наполеон, окончил Парижскую военную школу. Встав на сторону революционной армии, он за восемь лет стал бригадным генералом. Начальствовал над кавалерией в египетской экспедиции Наполеона в 1799 году, потом принял командование корпусом и отличился в сражениях при Ульме, Аустерлице и Прейсиш-Эйлау. Теперь его корпус должен был первым перейти русскую границу и наступать на Вильно.

Из свиты вышел небольшого роста толстенький генерал.

   — Я Аксо, ваше величество.

Наполеон смерил его взглядом, как бы оценивая человека, ведавшего в корпусе инженерными делами.

   — Хочу знать, генерал, где вы наметили места переправы и каков порядок перехода войск через Неман?

   — Этим делом занят генерал Эльбе. У него всё готово, и он ждёт команды, чтобы приступить к наводке мостов.

   — Покажите мне эти места.

   — Мой император, сейчас ехать туда нет резона. Нужно выждать рассвета.

   — Убедили. — Наполеон обернулся к Даву: — Подождём до рассвета.

Рассвело, когда они выехали. Наполеон, его начальник штаба маршал Бертье, Даву и Аксо впереди, на небольшом удалении позади — свита. Свернув с дороги, они направились к реке по заросшему бурьяном бездорожью.

И тут произошёл неожиданный конфуз. Из-под ног коня Наполеона метнулся серый комок. Конь прыгнул в сторону, дико захрапел, а всадник, не удержавшись, вылетел из седла и беспомощно распластался на земле.

   — Мой император! — соскочив с коня, бросился к нему Бертье. — Что случилось? Вы не ушиблись?

Ухватив Наполеона под руки, Даву пытался его поднять.

Находившиеся поодаль генералы свиты замерли: они знали, что Наполеон был далеко не блестящим наездником, но такой пассаж с императором шокировал их.

Отряхивая пыль и потирая ушибленный локоть, Наполеон криво улыбался:

   — Чёрт бы побрал этого зайца.

   — Это дурная примета, — негромко произнёс кто-то из свиты.

   — Затеваемое дело может плохо кончиться, — послышалось в ответ.

Наполеон вскипел:

   — Замолчать!

Он повернулся к Даву:

   — Они-то зачем? Они мне не нужны!

   — Господа! Останьтесь здесь. Вас пригласят, если будете нужны, — распорядился Даву.

Прежде чем тронуться с места, Наполеон уже другим тоном проговорил:

   — На всякий случай дайте шинель. Не хочу, чтоб с той стороны меня узнали.

Шинель тотчас доставили. Для низкорослого императора она была великовата. Ему помогли надеть её. Рукава он подвернул, пуговицы не стал застёгивать.

У реки генерал Аксо указал, где будут установлены понтонные мосты. Их будет три, по ним войска должны перейти Неман. Аксо показал, каким путём колонны станут выдвигаться к мостам из леса, где сейчас сосредоточиваются войска.

   — Понтоны сейчас тоже в лесу, а сегодня, с наступлением темноты, их начнут подтаскивать, — объяснял он. — К рассвету все три моста установят. А перед тем мы высадим на противоположный берег батальон польских егерей, которые обезопасят работу сапёров. Лодки для них уже готовят.

Наполеон слушал, изредка прерывая Аксо вопросом.

   — Какой полк переправляется первым?

   — Дивизия генерала Морана.

   — Меня интересует не дивизия, а полк!

   — Тринадцатый пехотный, — виновато отдал честь генерал. — Первый его батальон переправится на лодках, остальные пройдут по мостам. Полк закрепит за собой плацдарм и обеспечит переход через Неман дивизии генерала Морана.

Наполеон удовлетворённо кивнул.

   — Переправу начать в предстоящую ночь. К утру корпус должен вступить в пределы России.

   — Будет выполнено, мой император! — ответствовал Аксо.

На рассвете 12 июня Наполеон с высоты прибрежной кручи наблюдал, как войска переходили реку.

Он стоял в своей излюбленной позе, сложив на груди руки, выставив ногу и надвинув на лоб треуголку. Позади находились ближайшие его помощники: Бертье, Мюрат, Даву, Ней, генералы, адъютанты. Они негромко переговаривались, чтобы не потревожить Великого.

По трём сооружённым мостам тек бесконечный людской поток. Шагала пехота, катила тяжеловесная артиллерия, выбивала дробь о настил мостов кавалерия. Один батальон сменялся другим, за полком вступал новый полк, а по протоптанным к мостам дорогам уже подходила очередная дивизия.

Завидев императора, солдаты восторженно кричали «виват», размахивали киверами. Шагали французы и австрийцы, пруссаки и поляки, испанцы и итальянцы, швейцарцы, баварцы, саксонцы. Шла непобедимая «двунадесят языц» армия, равной которой по силе не было в мире.

Перейдя Неман, войска сливались, словно ручьи, в колонны и шли по дороге на восток.

   — На Вильно! — слышались голоса. — Скоро будем в Вильно!.. И в Смоленске!.. И в Москве!..

Накануне Наполеон подписал приказ, который был доведён до войск:

«Солдаты! Вторая польская война начата. Первая кончилась во Фридлянде и Тильзите. В Тильзите Россия поклялась в вечном союзе с Францией и клялась вести войну с Англией. Она теперь нарушает свою клятву. Она не хочет дать никакого объяснения своего странного поведения, пока французские орлы не перейдут обратно через Рейн, оставляя на её волю наших союзников. Рок влечёт за собой Россию, рок её судьбы должен совершиться. Считает ли она нас уже выродившимися? Разве мы уже не аустерлицкие солдаты? Она ставит нас перед выбором: бесчестье или война. Выбор не может вызвать сомнений. Итак, пойдём вперёд, перейдём через Неман, внесём войну на её территорию. Вторая польская война будет славной для французского оружия, как и первая. Но мир, который мы заключим, будет обеспечен и положит конец гибельному влиянию, которое Россия уже 50 лет оказывает на дела Европы».

Никогда ещё не вторгалась на русскую землю сила, исчисляемая шестьюстами тысячами человек при полутора тысячах орудий. Им противостояла русская пограничная армия численностью двести тридцать тысяч защитников и девятьсот орудий. Она не смогла сдержать врага и отходила.

Всё, казалось, располагало французского полководца к доброму настроению: и ясное румяное утро, и успешно начатая переправа, и ликование солдат. Однако Наполеона не покидало необъяснимое и тревожное чувство. Оно вызывалось и досадными восклицаниями генералов, когда накануне он упал с коня, и многочисленными высказываниями приближённых в сомнительном успехе войны с Россией, и заклинаниями одного из его министров: «Император! Умоляю во имя Франции, во имя нашей славы, во имя вашей и нашей безопасности! Вложи те меч в ножны, вспомните о Карле Двенадцатом!»

«Несчастный! — мысленно ответил тогда Наполеон. — Я докажу, что французская армия не шведская. Кто устоит против неё, закалённой в грозных сражениях? И могут ли русские военачальники сравниться с моими многоопытными маршалами и генералами? В первом же сражении я нанесу поражение русской армии, а потом заставлю императора Александра подписать мир, который я, Наполеон, ему продиктую. Да, я знаю, что русская армия — грозная сила и одолеть её совсем непросто, но я готовился к войне, всё учёл и взвесил... Нет, я верю в свою звезду, верю в победу...»

С трудом пробившись на мосту через встречный людской поток, к холму, нахлёстывая коня, мчался всадник. Лихо соскочив, он подбежал к Наполеону:

   — Мой император! Рад доложить, что нами взят город Ковно! Взят без боя! В нём не было ни одного русского солдата!

   — Поздравляю, господа, с первой победой! — обратился Наполеон к свите. — Ковно пал, теперь очередь за Вильно.

   — Так мы дойдём и до Москвы, — сказал кто-то, чтобы сделать императору приятное.

   — Нет, до Москвы далеко. Мы разобьём русских ещё до Смоленска. Возможно, и ранее.

Имея превосходство в силах и учитывая разобщённость трёх русских западных армий, Наполеон свёл замысел разгрома сил неприятеля к частям. Прежде всего он решил разбить расположившуюся у Ковно и Вильно 1-ю армию генерала Барклая-де-Толли, потом нанести мощный удар по 2-й армии генерала Багратиона, открыв для победного марша решающее направление через Смоленск на Москву.