Освобождение Вены: роман-хроника - Корольченко Анатолий Филиппович. Страница 8

— Может, с автоматом спутали?

— Нет, у «суоми» строчка другая.

— Раненых много?

— Семнадцать.

— И тяжелораненые есть? Да-а. Всех, кто может стрелять, разместить в траншее.

— Так и сделано, товарищ капитан. Все в траншее: и легкие, и тяжелые. Медикаменты кончились. Белье с себя снимаем и рвем. Боеприпасы на исходе. Приказал вести огонь лишь в крайнем случае.

Перебежками офицеры достигли траншеи. Спрыгнув, капитан едва не свалился на раненого, лежащего на плащ-палатке. У того были перебинтованы грудь и нога. Глаза впали, нос заострился, в лице ни кровинки. Боец с трудом поднял веки. Увидел капитана, узнал, дрогнули в улыбке уголки губ.

— Что, гвардеец, царапнуло?

— Да-а, — едва прошептал тот.

— Ему нельзя, товарищ капитан, разговаривать, — пояснил санинструктор.

— Не буду, не буду. — Комбат положил на плечо солдата руку. — Только имей в виду, что за раненых ты в ответе. С тебя спрошу. Давно его ранило?

— Ночью, товарищ капитан. Во время налета. Вылез из траншеи, а тут его осколками.

— Ка-ак же мы-ы? — с трудом проговорил раненый.

Капитан через силу улыбнулся:

— Лежи, не волнуйся! Вырвемся! Кто нас удержит!

Комбат шел по траншее. Видя его, солдаты бодрились.

— Как? Выдюжим? — спросил одного.

— Обязательно! Вот только бы патронов…

— А это откуда? — указал капитан на финский автомат в руках солдата.

— Трофеи наших войск, — серьезно отвечал тот штампованной фразой донесений.

— Я приказал собирать трофейное оружие и боеприпасы, — пояснил лейтенант Ставропольцев. — Как атаку отразим, так и собираем. Десятка полтора автоматов уже есть и диски с патронами к ним. Заславский в том деле отличился.

— Это санинструктор-то?

— Он самый. Пять автоматов вчера принес, патронов много, да еще пакеты с бинтами, в сумках разыскал.

— Все это хорошо, товарищ Ставропольцев. Только помните, что вырваться из окружения — дело нелегкое. Да к тому же раненые на руках.

— Здесь прорываться будем?

— Не знаю. Объявлю позже.

— В неожиданном месте их нужно атаковать, — вставил солдат, но тут же отступил, поняв неуместность своей реплики. Когда старшие разговаривают, младшие молчат.

— Правильно, — спокойно заметил комбат. — Только где оно, это неожиданное место? Вы не знаете, Ставропольцев?

— У меня, во всяком случае, такого нет. Остались одни ожиданные.

От Ставропольцева капитан направился в шестую роту. Командовал ею лейтенант Стриха. Выслушав обстановку, Матохин спросил:

— Что намереваетесь дальше делать?

— Что прикажете.

Суровый с виду, с черными, глубоко посаженными глазами, Стриха отличался спокойствием и немногословием.

Положение в его роте было такое же, как у Ставропольцева: есть раненые и убитые, нет боеприпасов и медикаментов.

— Может, позавтракаете? — осторожно спросил комбата Стриха.

— А людей кормили или они на подножный корм перешли?

— Люди накормлены. Не обошлось и без подножного, если считать трофейные сухари и консервы.

У капитана засосало под ложечкой; он вспомнил, что не ел со вчерашнего дня.

Завтракать решили, стоя у окопчика. Неожиданно для комбата на разостланной плащ-палатке появилась дымящаяся каша с мясом.

— Это откуда же?

— Сами готовили. Десантная выучка пригодилась, — ответил солдат.

Комбат вдруг вспомнил, как до выезда на фронт он заставлял командиров учить солдат всему, что нужно в бою. Требовал, чтобы каждый умел готовить себе в котелках пищу из консервов, концентратов. Нет, не напрасно он это делал.

— Может быть, перед завтраком?..

Стриха многозначительно замолк, поглядывая на флягу.

— Спрячьте, — строго сказал капитан. — И вам не разрешаю.

Он придерживался правила: в бою иметь ясный ум. Сам пил немного, и только тогда, когда батальон не вел боя. Сколько командиров, приняв горячительного, теряли в бою выдержку, осторожность, неосмотрительно бросались вперед и гибли. Гибли сами и рисковали жизнями других.

Однажды капитан вышел на рекогносцировку в вылинявшей пилотке, такой же гимнастерке, с автоматом на груди, ничем по виду не отличаясь от обычного солдата. Кое-кто из офицеров попытался было сострить на этот счет, но командир полка похвалил Матохина.

— Хитер, хитер. Под солдата подделался. Это правильно. Противнику не понять, что проводим рекогносцировку. А его снайперам в первую очередь нужны офицеры… Так что в следующий раз на рекогносцировку прибывать без сияющих пуговиц…

Завтракая, капитан въедливо интересовался каждой мелочью обстановки. В заключение объявил:

— Готовьте, Стриха, людей к прорыву. Сидеть здесь не имеет смысла. Попытаюсь еще раз войти в связь с командиром полка. Теперь обойдем вашу позицию, попытаемся найти неожиданное место, — вспомнил он вдруг слова солдата.

— Вряд ли, товарищ капитан. Обложили роту, как медведя в берлоге.

Едва начали обход, как на позицию обрушился огонь артиллерии и минометов, а потом ринулись в атаку финские автоматчики.

Комбат вернулся на свой наблюдательный пункт лишь к обеду. О нем уже справлялся по телефону начштаба. От бессонницы резало в глазах, но то, что комбат увидел в ротах, несколько его успокоило.

— Нет с полком связи, — доложил начальник штаба. — Сколько ни пытались — все безуспешно.

Капитан тяжело опустился на коробку от пулеметных лент. Достав из сумки потрепанную карту, долго над ней размышлял.

Батальон на карте был обозначен красным овалом величиной с трехкопеечную монету. По ее округлости ершисто торчали щетинки. Кругляшок был разделен на три напоминающие фасолинки части. Вверху слева — рота Стрихи, правее — четвертая рота, а внизу — пятая рота Ставропольцева. Овал туго стянут синими скобками. От скобок бегут жалящие стрелы. Это — противник. Чтобы вырваться, нужно разорвать скобки, силой огня оттеснить врага в стороны и через образовавшийся проход вывести людей. Всех до единого, даже тяжелораненых. Те, кто до последнего момента останется в кольце, прикрывая отошедшие роты, тоже должны успеть выскочить раньше, чем захлопнется проход. Какими тугими ни казались синие скобки, однако где-то они были слабы. Но где?

Комбат поглаживал русые волосы, теребил, напряженно вглядываясь в карту. У глаз обозначилась тонкая сетка морщинок, на виске билась синяя жилка.

Рядом с ним сидит начальник штаба батальона Мушенков. Высокий, подтянутый, с умным взглядом спокойных глаз. Он молчит, выжидая, когда первым заговорит комбат.

— Мушенков, — обращается к нему капитан. — Представьте, что вы командуете частями противника. Как бы вы организовали уничтожение батальона?

Офицер опускает на карту тонко заточенный карандаш.

— Я рассуждал бы так… Основные силы нужно сосредоточить на юге, против роты Ставропольцева. Этим самым надежно преграждается отход батальона назад и подход помощи извне. Потом прикрыл бы направление на восток, чтобы не допустить выхода батальона к шоссе. И, конечно, держал бы надежные силы на севере — там станция. Если батальон ворвется туда, тогда уничтожить его трудно: из домов не так просто выбивать. А на западе я имел бы ограниченные силы. Здесь бездорожье, болотистая местность. Если вырвутся, так далеко не уйдут…

— Вот-вот! Противник ожидает нашего прорыва повсюду, кроме как на запад. А мы ударим именно там! Это и есть неожиданное для него место.

Капитан переживал разрядку, которая обычно наступает после сильных, продолжительных волнений. Так бывает с десантником в воздухе после того, как раскроется парашют и остается только приземлиться.

— Вызывайте замполита. Сейчас обсудим решение.

…Первыми бросились в атаку солдаты Ставропольцева. Открыв автоматный огонь, они всполошили противника. Разразилась пальба не только из пулеметов и минометов, но загромыхали артиллерийские батареи. Ухнули со стороны Лоймолы тяжелые орудия. Они методично били по участку роты Ставропольцева, но там уже оставалось только небольшое прикрытие. Рота отошла в глубину.