Год 1942 - Ортенберг Давид Иосифович. Страница 30

Впервые в этом году появилось сообщение "Налет немецких самолетов на Москву": "В ночь с 5 на 6 марта группа немецких самолетов пыталась совершить налет на Москву. Огнем наших зенитных батарей и действиями ночных истребителей вражеские самолеты были рассеяны. Проникшие в район города два-три немецких самолета беспорядочно сбросили несколько бомб, причинивших незначительный ущерб гражданскому населению. Есть жертвы."

В нынешнем году это была не единственная попытка налета вражеской авиации на столицу. Конечно, немецкое командование отлично знало, что эти налеты ничего не решали. Но Геббельс поднял невероятную шумиху о "величайших" победах фашистской авиации над Москвой.

Однако и эти одиночные прорывы немецких самолетов к столице вызвали беспокойство. Сегодня я заезжал в Ставку и узнал, что у Сталина был резкий разговор с руководителями ПВО; он категорически потребовал, чтобы больше над столицей не появлялся ни один вражеский самолет. А мы, в свою очередь, стали шире публиковать материалы о тех летчиках и зенитчиках, которые преграждали немецким самолетам путь в Москву.

* * *

В эти дни на страницах газеты появились снимки нашего нового фоторепортера Георгия Хомзора. Одно время он работал в "Красной звезде" ретушером, затем перекочевал в "Известия", но вскоре был уволен.

Ныне причины его увольнения вызывают улыбку и веселые реплики, а тогда...

В тот злополучный для Хомзора день, 28 сентября 1939 года, в редакции ждали документы о заключении германо-советского договора. Хомзор приготовил карту-схему, на которой оставалось нанести только линию "границы между обоюдными государственными интересами" (как это было обозначено в договоре), и ждал. Документы пришли с опозданием. Хомзор быстро провел по карте черту, и на следующий день карта появилась в "Известиях". А через несколько дней германский посол прислал в Наркомат иностранных дел СССР протест: на карте, опубликованной в газете, два селения - Остроленко и Кристоноль - почему-то оказались на советской стороне.

Стали разбираться. Выяснилось, что в документах, полученных редакцией, эти населенные пункты действительно находились на германской стороне, но их названия воспроизводились на нашей стороне. И Хомзор, чтобы устранить эту "несообразность", перенес две точки, обозначавшие Остроленко и Кристополь, на нашу сторону.

Не знаю, что ответили послу, но сразу же последовал приказ об увольнении Хомзора. Тогдашний главный редактор "Известий" Я. Г. Селих позже рассказывал, что, когда доложили Сталину о случившемся, он ничего не сказал, только улыбнулся. Это, объяснил Селих, и спасло Хомзора от еще больших неприятностей.

А когда в январе сорок второго года Хомзор закончил военно-политическое училище, мы вытребовали старого краснозвездовца в нашу газету.

Вспоминая его работы, не могу не рассказать об одном любопытном эпизоде.

Отправили мы Хомзора на Калининский фронт. Когда он находился в одном из соединений, сюда приехал командующий фронтом И. С. Конев. Хомзор встревожился. Кто-то ему сказал, что комфронта не терпит, когда на него наставляют фотообъектив. Очевидно, пошутили, но наш спецкор спрятал "лейку". А Конев беседует с бойцами, вручает ордена и медали. Может ли настоящий фоторепортер стоять рядом и безучастно смотреть, как пропадают такие выигрышные кадры? Он вытащил "лейку" и стал щелкать.

- Вы кто? - спросил генерал.

Хомзор назвал себя. Ничего не сказал Конев. А на второй день фотокорреспондента срочно разыскали. Его вызывал к себе командующий фронтом.

Ни жив ни мертв примчался Хомзор на КП фронта. Думал, все та же история: нелюбовь генерала к "лейке". А Конев пригласил его сесть и спросил:

- Давно у нас?

- Месяца два.

- Что же не являетесь? Вчера снимали? Получилось что-нибудь? Можете показать?

Хомзор помчался в Москву. За день и ночь отпечатал с полсотни снимков старых и новых, - сделанных в войсках Конева. А на второй день был уже в блиндаже комфронта и показал ему фотографии. Генерал удивился: "Когда успели?" Он внимательно рассматривал каждый снимок:

- Это хорошо. Это здорово.

Отобрал несколько снимков и повесил у себя на стенке. А потом как бы невзначай спросил корреспондента:

- А как вы передвигаетесь?

- На попутных.

- Вот что, - сказал Конев, - машина у нас не проблема. - Вызвал адъютанта и распорядился выделить для Хомзора из резерва автобатальона "эмку". На этой машине Хомзор и колесил по фронту. А ордер на "эмку" за № 101 он до сих пор хранит у себя как своего рода сувенир военного времени.

Эта встреча Хомзора с Коневым имела продолжение в самом конце войны. В Центральном архиве Министерства обороны я ознакомился с наградным листом, заполненным Политуправлением 1-го Украинского фронта на Хомзора. Его представляли к награде орденом Отечественной войны II степени. На этом листе есть поправка, сделанная рукой Конева: вместо слов "Отечественной войны II степени" - "орден Красного Знамени". Награда для фоторепортеров редкая.

Конечно, такую высокую оценку Хомзор получил не только за калининские снимки, а за свой мужественный труд в годы войны. Об этом маршал прочитал в наградном листе, да и сам видел в "Красной звезде" снимки Хомзора.

Главная тема репортажей последнего времени выражена в заголовках: "Умелое отражение вражеских контратак", "Вражеские контратаки отбиты", "Удары по контратакующим немцам" и т. п. Многочисленные сообщения спецкоров о вражеских контратаках не могли нас не волновать. Что за этим кроется, каков их характер, масштабы, цели? Я решил проконсультироваться в Перхушкове.

Зашел к Жукову. У него сидел начальник штаба фронта генерал Соколовский. Хотел дождаться, когда Георгий Константинович останется один, чтобы поговорить с ним, так сказать, с глазу на глаз, но комфронта задержал Соколовского:

- Послушаем, опять редактор приехал с тем вопросом...

С Василием Даниловичем мне не раз приходилось встречаться в Перхушкове. Интересный человек, колоритная фигура военачальника. Статный, с широкими плечами, чуть полный, хотя полнота его скрадывалась высоким ростом. Темные, чуть-чуть кудрявившиеся волосы. Глубокие светло-карие глаза. Когда он размышлял, на лбу появлялись морщинки. Часто хмурил брови, но они сразу же разглаживались. Малоулыбчив. Внешне нетороплив, четкие жесты. Был он, как говорится, штабист от бога. Все знал, все нити фронтовой жизни держал в своих руках. На столе у него мало бумаг, рассказывал по памяти... Конечно, я обрадовался, что в нашей беседе примет участие и Соколовский.

Что касается "того вопроса", о котором помянул Жуков, то имелось в виду вот что. Недавно я приезжал к нему, чтобы разобраться во фронтовой ситуации. Из всего видно было, что наше наступление замедлилось, можно сказать даже определеннее - затухает. А ведь Ставка не отменяла своих директив, требовала продолжать наступление и выполнить поставленную январским приказом задачу. Жуков дал тогда мне откровенный ответ: так оно и есть, больших перемен на фронте ожидать не приходится. Понятно, что возвращаться мне к этому разговору не было смысла:

- Нет, Георгий Константинович, - ответил я. - Сегодня нас волнуют немецкие контратаки...

Вот как вкратце объяснили мне ситуацию Жуков и Соколовский. В дни боев за Москву наши войска, сдерживая противника, вели беспрерывные контратаки, которые затем переросли в контрнаступление. Немцы такой задачи перед собой не ставят. Их контратаки носят ограниченный характер и имеют целью выиграть время, чтобы создать новую оборонительную линию. По крайней мере, в данное время.

Кстати, в штабе фронта я прочитал приказ по 59-му немецкому армейскому корпусу, добытому нашими разведчиками.

Там так и было сказано: "Открывать огонь по наступающим порядкам русских с ближних дистанций, срывать наступление, дабы в тот момент, когда оно ослабнет, контратаковать и удержать таким образом обороняемый рубеж".

Из этой беседы, дополненной нашими собственными материалами, и родилась большая трехколонная статья "Что представляют собою немецкие контратаки". Она раскрывала тактику противника в этом виде боя, детально прослеживала все виды и формы вражеских контратак, их масштабы и цели.