Каменный пояс, 1975 - Шишов Кирилл Алексеевич. Страница 78

Но меня поразило и то, что здание выполнено в кирпиче — материале, о котором и в нашем институтском курсе говорилось как о милом, но отжившем свой век старичке. А тут — на тебе!

Мой гонор был посрамлен: кирпич гордым ритмом геометрических узоров лежал в стенах здания, заслуженно получившего Государственную премию в 72 году. Кирпич в эпоху стали и бетона? Именно так. И, подумав, я решил, что в этом большой смысл... Чудесный неблекнущий поджаристый кирпич во многом еще не раскрыл своих возможностей.

Он совсем не так прост, как кажется. Издавна в бедных камнем местах Европы, в болотистых низменных равнинах нижнего Рейна и Одера он был единственным материалом и для островерхих голландских кирх, и для неприступных замков крестоносцев. Прибалтийские народы создали ему славу, да и в патриархальную боярскую Москву он пришел с немецкой слободы, с Кукуя, где проводил свою юность с верным Лефортом царь Петр. Именно Петр повелел строить в России «из жженой глины» дома, и появились вместо традиционных рубленых теремов и тесаных хоромин аккуратненькие оштукатуренные и грустно однообразные казармы.

Кирпич совсем не прост. Уже со средних веков, охраняя города от пожаров, он имел сотни видов. Лекальный, трубный, колонный, клинчатый, полистовой, пустотелый — да разве перечислишь, если возводили из него сказочные дворцы, горящие через века жаром печной глазури. Кирпич любил арку — плавно перелетающую через пролеты входов и окон. И оттого здания из кирпича еще в недавнюю старину имели словно парящие проемы, вздыбленные контрфорсы готики...

Да что готика! Я стою в родном городе возле четырнадцатиэтажной молодежной гостиницы. О, эта торжествующая номенклатурная простота панелей, сплошных проемов и лоджий! Тут же в десяти метрах — каменная симфония кирпича, двухэтажное здание с вывеской какого-то мудреного института. Даже неискушенному в архитектуре человеку с первого взгляда становится радостно от узора изящных карнизов, от ритма ажурных арочных окон, от зубчатых коронок на парапете. Я пробовал считать: сорок три вида кирпича разных размеров и очертаний, типичное расточительство; даже для розетки под окошком — отдельный тип кирпича! Я не говорю уж о неповторимой по красоте литой решетке выносного балкона. (Издержки провинциального стиля модерн.)

Здание трогает своим настроем, игрой света на гранях конусного цоколя, чеканной жалюзной дверцей, отдушиной слухового окна на крыше. Честное слово, такое здание стоит сохранить и в сверхиндустриальном веке!

Из неоштукатуренного кирпича в городе немного зданий: дорог облицовочный кирпич был и тогда, дорог он и сейчас. Два собора, здание первой городской электростанции, кондитерская фабрика — вот, пожалуй, и все. А нынче не будем считать достижением пятиэтажки из силикатного страдальца: он и за пять лет чернеет. Закрыть бы его плющом, как делают в Германии с почернелыми торцами столетних домов, да не растет, видно, плющ в наших зимах...

В выставочном зале Гражданпроекта я видел чудный проект застройки Заречья города. По берегу Миасса высятся стеной тридцати-сорокаэтажные дома-пластины. И рядом столь же величественный собор с колокольней и островерхим куполом. Что это? Неужели наш нелепый музей с несуразными тумбами на крыше? Именно он, и так он бы мог выглядеть, приложи к нему руку умный реставратор, ценящий прошлое не ради фальшивых восторгов, «ах, старина, ах, десятый век!». Пусть не десятый, пусть девятнадцатый век, но собор имеет право на красоту, а не на уродство, которому его обрекли в антирелигиозном рвении когда-то... Ведь украшает Калининский проспект беленькая церквушка с простеньким шатром колокольни, ведь гордимся мы нетронутым Суздалем и Ростовым. И судьба кирпичного музея, в котором многие из нас постигали азы истории края, достойна большего внимания.

Скажу откровенно — тревожит старожилов и печальный остов из красного кирпича, что стоит против Сад-острова на Миассе. Промышленным зданиям прошлого не так везет на внимание, как их гражданским собратьям. Первая электростанция построена в начале века. Конечно, ни архитектурой, ни пропорциями она гордиться не может. Лучшие самобытнейшие здания знаменитых уральских зодчих горнозаводского Урала — Тележникова, Чеботарева, Свиязева — находятся далеко от нашего города. Златоуст, Кыштым, Тагил до сих пор сохраняют черты, приданные им этими крепостными гениями архитектуры, чьи строения удивляли иностранцев в давние времена. Ими впервые в мире найдены четкие формы промышленных зданий доменных и кричных цехов, созданы первые формы конструкций из металла. Есть в их судьбах многое, что заслуживает интереса. Но где, как не в Челябинске, создать музей их памяти? Где, как не в городе — наследнике великих рабочих традиций, городе-заводе показать отечественную историю промышленной архитектуры, самой базовой отрасли современного мира. Я стою перед зданием ныне не действующей электростанции и будто слышу мудрые слова Свиязева:

Да, о многом может рассказать обыкновенный кирпич. И хотя в городе из него выстроено немного, он, словно кровеносная артерия,связывает нас с прошлым. И современный конвертор, и блюминг-автомат, и элегантный партцентр с кирпичными контрфорсами — все вышли из обожженной калильным жаром печи. Даже металл, что плавит город в облицованных магнезитовым панцирем домнах, мартенах и стотонных грушах бессемеров.

Дерево

Дерево, деревня, дрова, двор... Сама этимология слов ведет нас в глухие леса Заонежья, Печоры, Пермских земель, куда бежали от гнета и нашествий наши предки, где научились они самобытному искусству рубки бревенчатых изб и шатровых храмов. История свидетельствует, что поток переселенцев на Урал первоначально шел с пермских и вятских краев. Раскольники, беглые крепостные, вольные казаки мощной струей перевалили через Каменный пояс Урала в низкой его срединной части, что возле Свердловска, и по таежным дебрям двинулись в Сибирь. Тобольск родился в 1587 году, Красноярск — в 1627, Иркутск — в 1666. Поначалу предки наши избегали открытых равнин, что простирались к югу от сосновых и еловых лесов, ниже Исети и Чусовой. Лишь в XVIII веке петровские указы положили начало освоению степной зоны — и 1735 году заложен Оренбург, на год позже — Челябинская крепость. И все-таки основной поток шел опять мимо города нашего, через степные приволья Яика в Казахстан, Среднюю Азию. Горы гигантским щитом прикрывали его от притока людских масс. История не доходила до него. На севере губернаторствовал Екатеринбург, распоряжаясь металлом и лесом чуть не для всей Европы. На юге, вооружаясь до зубов, покорял Азию казачий атаманский Оренбург. Челябинск с его гербом: на щите сверху — соболь, обитатель тайги, внизу — верблюд, тяговая сила кайсаков, как называли казахов, — не дотягивал до немецкого «бург», что только и означало «город»... Спячка двух веков была деревянной. В 1870 году насчитывалось всего 9 каменных домов. Кто-то метко назвал город «Ухабинском». Мало, слишком мало крупиц прошлого осталось в его индустриальном облике. И дерево — не камень. Оно горит и исчезает без следа... И все-таки... Я открываю маленькую коричневую книжечку с названием «Деревянное зодчество старого Челябинска». Автор — моя институтская преподавательница, неутомимый труженик и художник архитектор Мария Петровна Мочалова. Ее маршрутом иду по улицам туда, к Миассу, где начинался город, стоят рубленные из древних лиственниц домики. Улица Труда, 77а.

Осели в землю венцы сруба. Бревенчатая клеть с высокой двускатной крышей украшена лаконичным орнаментом. Мощные торцы бревен сложены «в обло», то есть вырубкой с оставлением концов. Скульптурна и выразительна стена, не обшитая тесовыми досками. Наличники оживлены глухой резьбой, словно насечкой на потемневшем металле...