Путь к рейхстагу - Неустроев Степан Андреевич. Страница 12

Подскакал верхом старший лейтенант Салуха - новый начальник штаба и передал приказ комбата: "Танки достигли деревни Шилиха и ведут бой. Без привалов, ускоренным маршем, выйти к северо-восточной окраине деревни и с ходу атаковать".

Я развернул карту, стал оценивать обстановку. Рота по бездорожью, по глубокому снегу, прошла уже более двадцати километров. До Шилихи еще семь километров. Сейчас семнадцать часов десять минут. Подойдем к намеченному рубежу не раньше чем через два часа. Люди и сейчас чувствуют крайнюю усталость. А что будет через два часа? "С ходу атаковать..."

Ну, ничего, поживем - увидим. А пока нужно без задержки идти навстречу бою, и я по привычке командую:

- Подтянуться! Шире шаг!

Пробую сам идти "шире", но шаг получается у меня все уже и уже.

Мы все-таки дошли до этой деревни и, развернувшись, бросились на врага. Атака, однако, оказалась неудачной...

Бои за Шилиху приняли довольно затяжной и тяжелый характер. Деревня за пять суток до десятка раз переходила из рук в руки. В январские и февральские дни, да и не только дни, но и ночи, шли непрерывные бои. Местность была холмистой, изрезанной оврагами, и сковывала действия наших войск, особенно танковых частей.

У фашистов оборона имела большую глубину. Каждую высоту и холм они опоясали проволочным заграждением и превратили в опорные пункты. Но в результате упорных боев мы взяли и эту деревню.

После боев за Шилиху дивизию вывели во второй эшелон. Правда, отдыхать долго не пришлось. Получили новое пополнение и снова в бой...

Одну за другой брали безымянные высоты.

Сколько ж было их завоевано! И сколько осталось там наших людей... Но высоты нужны было брать. Без этого мы не дошли бы до Берлина.

Высоты надо брать

1 марта в бою за деревню Поплавы я был ранен в левую руку. Ранение, правда, нетяжелое, но командир санитарной роты лейтенант Иван Нестеренко настоял, чтобы меня эвакуировали.

Лежал в армейском полевом госпитале, который находился недалеко от линии фронта.

Вместе со мной был тяжело ранен 18-летний комсомолец Володя Валенюк, снайпер роты. Только в 1985 году, на Параде Победы, мы встретились в Москве. Володя - инвалид второй группы. Он воевал год, успел уничтожить 18 фашистов.

3-я ударная армия подошла к реке Великой, но началась весенняя распутица, и войска перешли к обороне.

В конце апреля рука зажила, и меня выписали из госпиталя. Без труда разыскал штаб 150-й, расположенный в густом хвойном лесу. Дивизия стояла во втором эшелоне армии. Она получила большое пополнение и укомплектовывалась.

Но в 756-й полк я не попал. Доказывал, что имею полное право вернуться в свою часть, однако начальник штаба дивизии был непреклонен.

Направляюсь в 469-й стрелковый полк заместителем командира второго стрелкового батальона к прославленному майору Ивану Васильевичу Колтунову. Комбат встретил меня без особых восторгов, осмотрел с ног до головы и сказал что-то невнятное, вроде: "м-д-а-а".

Конец апреля и начало мая прошли в работе - строили второй эшелон обороны. Перекидали десятки тысяч кубометров земли. Отрыли до восьмидесяти километров траншей и ходов сообщения. Строили дзоты и блиндажи...

Бойцы стали настоящими строителями, а офицеры - прорабами. Командиры рот до поздней ночи составляли расчеты на потребное количество строительных материалов, шанцевого инструмента, делали чертежи блиндажей и дзотов, а утром, до начала работы, собирались у комбата.

Иван Васильевич молча, внимательно, как начальник строительного треста, рассматривал чертежи, схемы и заявки. Некоторые утверждал сразу и вручал ротному со словами: "Хорошо, иди работай". На других делал поправки, тыкал карандашом в бумагу и говорил ротному: "Ну что это у тебя? Ну на что это похоже? Иди переделай и через тридцать минут покажешь".

Майор Колтунов обладал исключительной выдержкой и терпением. Он не кричал на своих подчиненных, не стучал кулаком по столу, а спокойно, по-деловому добивался, чтобы командиры всех степеней, как выражался он сам, "шевелили мозгой".

В первые дни моего пребывания в батальоне мы присматривались друг к другу и как-то незаметно сдружились. В свободные минуты комбат часто говорил:

- Вот закончится война, уеду куда-нибудь в лес и займусь пчелами. Там тихо, а какой воздух!..

Забегая наперед, скажу, что после войны комбат еще долго служил в армии. В 1950 году в звании полковника ушел в запас и, действительно, занялся пчеловодством. Окончил сельскохозяйственный институт, поступил в аспирантуру, стал кандидатом наук.

Сколько у этого человека было силы воли, сколько трудолюбия! Он не умел сидеть без дела, вечно что-то планировал, ходил, проверял, требовал и учил.

* * *

Вечером 12 мая все командование батальона вызвали в штаб полка. Полковник Николай Николаевич Больший был озабочен. Поздоровался за руку с Колтуновым, с начальником штаба капитаном Иваном Васильевичем Кузнецовым, замкомбата по политической части капитаном Николаем Ганченко. Потом подошел ко мне, сжал руку и как-то с оттяжкой тряхнул вниз. Я чуть было не присел от нестерпимой боли, но удержался. Полковник посмотрел сначала на меня, затем обратился к майору Колтунову.

- Ну как твой заместитель, не жидковат?

У меня от этого вопроса выступил пот на лбу, хотел ответить, что "жидковатость" проверяют в бою, а не таким образом, но промолчал.

Вскоре к штабу полка подошел "газик". Из машины вышел начальник политотдела дивизии полковник Николай Ефимович Воронин, которого мы часто видели и на передовой, и на привале среди солдат. Он пользовался огромным авторитетом и уважением. С улыбкой подошел ко мне, справился, не беспокоит ли последнее ранение, как приживаюсь на новой должности. Неприятный вопрос командира полка улетучился сам по себе, и я почувствовал, что нахожусь в своей семье.

С Ворониным приехал незнакомый полковник, и он заговорил первым:

- Значит, этот батальон, Болынин, у тебя будет проводить показное учение?

- Так точно, товарищ командир дивизии.

Так вот он какой, наш новый командир 150-й дивизии.

Начинаю его сравнивать с Яковлевым. Первое впечатление о Шатилове Василии Митрофановиче сложилось неважное: говорил глухим голосом, как-то в нос, а главное, что сразу бросилось в глаза, он больше говорил, чем слушал. "Как видно, самоуверен, - шепнул мне Ганченко. - Или чересчур толковый, или плох". Перед батальоном командование дивизии и полка поставило сложную и ответственную задачу: "Сегодня ночью выдвинуться в лес, что на один километр восточнее высоты 211,0, и с утра приступить к боевой учебе". Требовалось к 17 мая подготовиться к проведению показного учения для командиров дивизии и полков 3-й ударной армии.

Из штаба полка вышли поздно вечером. По дороге комбат рассуждал:

- Нет, вы только представьте себе, что приедут командиры дивизий и командиры полков из всей армии и будут у нас учиться, как нужно наступать на хорошо подготовленную оборону противника. И это еще не все: на учениях будут командующий армией генерал-лейтенант Юшкевич и сам командующий фронтом генерал армии Еременко. А нрав у Еременко крутой...

Заблаговременно под личным руководством полковника Шатилова саперный батальон дивизии создал на высоте 211,0 сильно укрепленный опорный пункт "противника". Вырыли три линии траншей, построили двенадцать дзотов, а на обратных скатах - шесть вместительных блиндажей. Перед передним краем поставили в три ряда проволочное заграждение. Всюду расставили мишени.

Четыре дня шла упорная учеба. Атака следовала за атакой. По двадцать тридцать раз на день майор Колтунов возвращал роты на исходный рубеж, и все начиналось снова.

Гимнастерки на бойцах и командирах были мокрые, в сапогах хлюпала вода.

Наступило утро 17 мая. До рассвета батальон занял исходные позиции для "наступления". Приехал полковник Болынин и приказал майору Колтунову:

- С четвертой ротой пойдет в атаку капитан Неустроев, с пятой начальник штаба капитан Кузнецов, с шестой - заместитель по политической части капитан Ганченко. Артиллерийским и минометным огнем будет управлять заместитель командира полка подполковник Алексеев совместно с начальником артиллерии полка капитаном Захаровым.